Крест на Крест (СИ) - Янов Алексей Леонидович

— Так точно, государь!

— Исполнять!

Вора со связанными сзади руками под одобрительный гул множества голосов вздёрнули на кривоватой берёзе. Предварительно Будигостов объявил батальону о причине казни. Что же, если здесь есть ещё подобные не выявленные случаи, то публично произведённая расправа даст повод некоторым нерадивым служащим задуматься. Дедовщина и превышение служебных полномочий — это последнее, что я хотел бы видеть в моей армии. Совсем уж избежать этих явлений нельзя, но необходимо стремиться свести их к минимуму. Вряд ли пехотинцам будет комфортно воевать плечом к плечу с командиром, который их же нагло объедает. В предстоящей войне все факторы, снижающие боевую эффективность армии, должны своевременно выявляться, и, без всяких человеколюбивых сентиментальностей, удаляться. Если бояться пролить кровь, то зачем идти на войну?

Руса — последний крупный город, отделяемый от Новгорода лишь Ильмень озером, открыл свои ворота сам. В этом городе собралось большинство моих новгородских сторонников, во главе с местным посадником Баженом Ильичом, банкиром новгородского отделения «РостДома» Макаром Климятичем и примкнувшим к ним другим новгородским боярам и купцам. Оставаться далее в Новгороде им, по мере продвижения смоленских ратей на север, становилось опаснее с каждым днём.

Здесь нас догнал вестовой, посланный из Третьего отдельного корпуса. Он передал послание от командующего и в красках описал взятие корпусом Бронислава Торжка.

Этот город на реке Тверце стоял на важнейшем речном пути, соединяющим Новгород с Суздальским княжеством и с обширной Волжской речной системой вообще. Именно через Торжок шли хлебные караваны в Новгород, а это огромные деньги, на которых «сидели» не только новгородцы, но и суздальские князья.

В Торжке было установлено самое настоящее двоевластие. Здесь всем заправляли назначаемый из Новгорода посадник и наместник от суздальского князя с дружиной. Поэтому взятие нами Торжка вполне могло перерасти в военный конфликт со всем Суздальским княжеством. На этот случай я планировал освободившиеся после взятия Новгорода войска перенаправить с Новгородских земель на войну с Залеской Русью, если великий князь всё же не стерпит нанесённой ему публично оплеухи.

Спрашивается, зачем вообще влезать в этот Торжок, если существует риск абсолютно не нужного мне сейчас военного столкновения? Ответ прост. В Новгороде правит князь из рода суздальских Мономашичей и имеются переяславльские, то есть те же самые суздальские войска. Избежать военных действий с ними невозможно. Риск сползания в войну с Суздальским княжеством даже без учёта нашего боестолкновения в Торжке и так велик как никогда. С другой стороны, держаться зубами за Торжок в случае успешного овладения Новгородом для суздальчан теряет особый смысл. Ту же самую хлебную торговлю, в таком случае, можно легко перенаправить на Днепровский речной путь, нивелировав тем самым значение Торжка.

Но это всё лирика. На практике, экономя осадные пушечные снаряды, третьему корпусу удалось спалить воротную башню и ворваться в город, ввязавшись в кровопролитные уличные бои с суздальским гарнизоном. На стороне наших войск был не только численный перевес, но и полевая артиллерия, быстро зачищавшая от баррикад улицы и подавляющая все очаги сопротивления.

Новоторы (так себя именовали жители Торжка), не без усилий с нашей стороны, были разбиты вместе со своими суздальскими союзниками в пух и прах. На второй день, по завершении уличных боёв, новоторы были вынуждены всем городом присягнуть смоленскому государю. Вече в городе было разогнано и введён прямой запрет на его созыв. В покорённом городе остался 24–й Борисовский полк, а остальной корпус, согласно плану военной кампании, двинулся вдоль границ Суздальского княжества, нацелившись на город Бежичи.

И днём и ночью съезжались к Александру Ярославичу гонцы. Они второпях бросали теремным слугам взмыленных коней и взбегали на крыльцо.

— Князь вышел из Смоленска!

— Владимир ведёт неисчислимую рать!

— Лучинский князь сдался без боя!

Новгородские бояре от таких известий волновались, подолгу заседали в гриднице, словами успокаивая сами себя и Александра.

— Войска сбираются в Новгороде со всех подвластных Господину Великому Новгороду земель, князь.

— Давно Новгород такие рати не сбирал, встретим супостата под стенами города!

— Втопчем войска Владимира в снег! Нам его порядки здесь не нужны.

Александр восседая на возвышении в своём резном кресле, обозревая переполошённых бояр, но внешне оставался спокоен. А что ему ещё делать? Князь знал, что слова сейчас — это пустое, только намечающаяся жаркая сеча со смолянами скажет правду — кто прав, кто лжив, кто силён, а кто слаб.

— Силы бранные не только ваши господа бояре, но переяславльские дружины моего отца будут нам в помощь, не забывайте об этом!

— Спасибо Ярославу Всеволодичу, век будем помнить, и благодарить его и тебя за эту подмогу!

— Вместях сломим врага!

Славили суздальских князей бояре, ажно рты в криках перекашивались.

Вот, в меховой шубе и горностаевой высокой шапке в гридницу вошёл боярин Борис Мирошкинич. Он степенно поклонился князю, боярам. По его раскрасневшемуся лицу струйками стекали ручейки солёного пота.

— Что имеешь нам сказать боярин? — спросил князь.

Все присутствующие в гриднице разом повернулись к боярину.

— Из Новгорода сбегли давно предавшиеся Смоленску бояре во главе с главным новгородским банкиром «РостДома» Макаром Климятичем!

— А деньги, деньги — то оставили? — раздалось сразу с нескольких сторон.

— Допросили одного болезного, что вместе со всеми убежать не смог. Он говорит, что ещё в вересень месяц переправили они всё ценное в Смоленск. Слова его сходятся, токмо копии расписок, договоров и прочие бумажки в отделении нашли.

Встал, стукнув посохом, новгородский посадник Степан Твердиславич из рода бояр Михалковичей. Поклонился князю, поклонился боярам.

— Дозволь, князь, слово молвить, — получив согласный кивок от Александра, неторопливо огладив рукой бороду, Степан Твердиславич, произнёс. — На поток и разграбление поставить дворы сих «перевертеней» надо!

С нехорошим прищуром Степан оглядел сидящих бояр, кто посмеет ему возразить? Все промолчали, а посадник ощерился в «волчьей улыбке» и продолжил:

— Все их вотчины, угодья, скотницы забрать и поделить между господами боярами — преданными твоими, княже, сторонниками!

Бояре задвигались, оживились, а на лице Александра отразились следы раздумий. Мысленно махнув рукой на очередной боярский делёж, он спокойно произнёс:

— Быть по сему!

— Не токмо о калите нам надо думать, — когда все успокоились заговорил новгородский тысяцкий Фед Якунович. — Мыслю я, что житьих и чёрных людей нам может в брани с кривичами не хватить, а потому, по примеру того же Владимира, надо нам верстать в войско смердов!

Бояре зашушукались, недоуменно вскидывая на тысяцкого глаза.

— Это как же так? Поясни Фед Якунович свои слова!

— А что тут не понятного, — пожал плечами тысяцкий. — По вотчинам пошлём своих тиунов, наберём войско из смердов. Нешто наши смерды хуже смоленских?

— Смерды вотчинные, тысяцкий, к бранным делам непривычные, в отличие от горожан, много мы с ними навоюем …, — со скепсисом в голосе возразил боярин Павша Онаньинич.

В ответ тысяцкий угрожающе сжал кулак, потряс им в воздухе.

— Смерды наши! Заставить их добро воевать в нашей власти!

Бояре неодобрительно зашумели, обсуждая услышанное.

— Пошто нам эта морока? Смердов доселе не подымали в походы. Взять мужиков от земли, да Кривицким войскам на убой отправить — всем нам прямой убыток! — первый, под одобрительный ропот собравшихся, высказался сын посадника Михалко Степанич.

Большинство говоривших вслед бояр его поддержали, при этом жгли глазами, словно раскалёнными угольями, гордо стоящего Феда.

Понимал прекрасно тысяцкий, что своей речью нажил он себе немало новых врагов. Но иного выхода одолеть подступающего с юга врага, кроме как собрать воедино все наличные силы, он не видел.