Генри Олди - Механизм пространства
– Когда?
– Пятьсот лет назад.
Излагай, юнкер. Не стесняйся. Полковнику фон Клаузевицу приспичило поболтать с адъютантом о народных суевериях. И такое бывает, пусть редко.
– Чем он славен, ваш Аттердаг?
– Это датский Бонапарт. Рассорился со всеми соседями – и пошел воевать. Даже сюда добрался.
Торвен прикусил язык. Подробности ни к чему. Каждому датчанину известно, кто таков Вальдемар Великий, завоеватель Балтики. А вот немцу знать такое не обязательно. Не правда ли, герр Иоганн фон Торвен?
Разъезд исчез в сумерках. Скоро ночь – долгая декабрьская ночь, за которую многое решится. Казаки уехали в сторону прусских позиций. Для всех – на разведку, но недаром полковник Клаузевиц лично явился проводить разъезд. Дикая Охота? А что, похоже. Низкорослые, гривастые кони; бородатые, увешанные оружием всадники…
Торвен искоса глянул на обычно невозмутимого полковника. Волнуется, даже в темноте заметно. Потому и о Дикой Охоте вспомнил. А нам волноваться ни к чему, не правда ли, герр фон Торвен?
Чужое имя, чужая страна. Ледяной декабрь 1812-го.
Год назад доброволец Черного Ольденбургского полка Торвен вышел из госпиталя. Рана была второй – с первой обошлись перевязками, нынешняя заставила месяц проваляться на жесткой койке. Торвен чувствовал себя дезертиром, рвался обратно в полк, желая поквитаться с мерзавцами-шведами. Но – не пришлось. Накануне Рождества его вместе с десятком молодых солдат и офицеров вызвали в Амалиенборг. Все были уверены – за наградами. Фредерик VI не жалел крестов и медалей для своих верных датчан. Медаль Торвен действительно получил, но речь пошла о другом. Его Величество, обождав, пока лакеи плотно закроют двери, обратил внимание гостей на некую любопытную деталь. Собравшиеся господа, насколько ему известно, отменно владеют немецким – ничуть не хуже, чем родным. И, предупреждая недоумение, пояснил:
– Вас собрали не ради награждения.
Так датчанин Торбен Йене Торвен стал голштинцем Иоганном фон Торвеном. Легкий акцент пришелся кстати: в датско-немецком приграничье разговаривали именно так. Нашлись и подходящие документы, и рекомендательные письма. Через месяц молодой дворянин фон Торвен был уже в Берлине. В оккупированной французами столице Пруссии он разыскал сверстника, лейтенанта королевской армии, входившего в тайный патриотический кружок, руководимый генералом Шарнхорстом. Прусские патриоты, не имея возможности воевать с французами дома, готовили группу офицеров для поездки в далекую Россию, чтобы там дать бой врагу Германии – Наполеону Бонапарту. Голштинский патриот фон Торвен радостно вызвался ехать в числе первых. Тогда он и познакомился с неулыбчивым тридцатилетним полковником Карлом Филиппом Готфридом фон Клаузевицем, преподавателем Офицерского военного училища.
В Россию они отправились вместе – и вместе, бок-о-бок, прошли всю войну. От литовских лесов и белорусских болот, через окровавленное Бородинское поле и пустые улицы брошенной Москвы, чтобы вновь оказаться у границы, в окрестностях Риги, где стоял корпус Витгинштейна.
Вначале Торвен не слишком понимал, зачем ему велели надеть вражескую форму. Датская армия, союзник Наполеона, в России не воевала, и он ничем не мог помочь своим товарищам. Те сражались далеко, у рубежей родины, к которым подступили шведские войска. Здесь шла иная война, и он даже сочувствовал храбрым и упрямым русским – ведь они защищали свое Отечество!
Но королевское слово было твердым:
– Трудитесь на благо Дании, господа. Мы надеемся на вас!
Дни шли за днями, недели складывались в месяцы, смерть дышала за ухом, а Торвен ничего не мог придумать. Карл фон Клаузевиц, объявленный в родной Пруссии изменником, делал все, чтобы помочь врагам своих врагов. Его адъютант мог лишь считать дни – и ждать.
И вот, наконец, вечер, казачий разъезд уходит в сторону аванпостов пруссаков, внезапный разговор о Дикой Охоте… Полковник Клаузевиц волновался не зря. Ночью он ждал ответа от генерала Йорка. Прусская армия собиралась тайно выйти из войны, открывая фронт победоносным русским войскам. Друзья Шарнхорста смотрели еще дальше, надеясь в ближайшие недели развернуть страну к союзу с царем Александром, чтобы бить ненавистных французов плечом к плечу.
Пруссия – это уже датская граница. Война готова покатиться с Востока прямиком на знакомые с детства поля Зеландии. От шведов, врагов извечных и привычных, еще можно отбиться, но если к ним присоединятся казаки и пруссаки…
Rassa do!
Дикая Охота мчалась по заснеженным полям – мертвые всадники на мертвых конях. Не Дитрих Бернский скакал впереди на черном, как смоль, иноходце, не Вальдемар Аттердаг. Одноглазый Один, древний бог войны и разрушения, вел кавалькаду зимними дорогами.
Мчи вдогон, юнкер Торбен Йене Торвен, не отставай.
Аллюр «три креста»!
К утру письмо от Йорка было получено. Прусская армия выходила из войны и открывала фронт. Полковник фон Клаузевиц впервые за эти месяцы позволил себе улыбнуться. Его верный адъютант улыбнулся в ответ.
Зимний рассвет наступает поздно. До первых лучей холодного, тусклого солнца Торвен успел незаметно проехать русские посты, проскользнуть мимо пруссаков, переодеться в заранее припасенное цивильное – и стать самим собой. Южнее, в нескольких переходах, на границе Пруссии и Польши, стояла датская дивизия. Он должен успеть.
«Трудитесь на благо Дании, господа!»
Король Фредерик получил донесение вовремя. Датская армия начала разворачиваться против новых врагов. Победить она не могла, слишком неравными были силы, но свой долг солдаты и офицеры в синих мундирах выполнили до конца. Позже Торвен узнал, что из всех, отправленных с миссией в Россию, домой вернулся он один.
Награда обошла стороной. Как и слава – все эти месяцы он числился слушателем Королевской военной школы. Ему предложили учиться дальше, но Торвен подал рапорт с просьбой вернуть его в Черный полк. В конце февраля 1813-го он доложился полковнику Эрстеду и был зачислен в штат своей прежней роты.
В тот день ему исполнилось восемнадцать.
Время, проведенное в далекой России, Торвен вспоминал редко. Поделиться было не с кем, разве что с Его Величеством. Но король ни разу даже не намекнул, что помнит о тайной миссии. Зануда не обижался – военная тайна, понимаем. Что-то смущало, бередило душу. Он выполнял приказ, защищая свою страну, пусть и в чужом мундире. Никого не предавал, ибо нельзя предать врага. В конце концов, не его вина, что в мире случаются войны.
Торвен знал ответ, но не решался сказать правду. Он все-таки предал одного-единственного человека – полковника Карла фон Клаузевица. Да, тот и сам числился изменником, служившим врагам Пруссии. Одинокий эмигрант, проклятый на родине и чужой на чужбине. Ему было некому верить, и он поверил молодому парню, такому же, как он, изгнаннику и патриоту. Они хлебали из одной миски, стояли под пулями, мерзли в снегах.
И каждый знал, что защищает свою страну.
Несколько раз Торвен порывался написать Клаузевицу. Не покаяться или объясниться – поставить в известность, честно, без уверток. Он уже почти собрался, но совершенно случайно узнал, что полковник не числит его в живых. В ночь, когда он бежал из расположения корпуса Витгинштейна, случилась кровавая стычка на аванпостах, и пропавшего адъютанта занесли в списки убитых.
«Мой дорогой друг фон Торвен так и не дожил до победы», – написал Клаузевиц в письме домой.
Карл Филипп Готфрид фон Клаузевиц умер недавно, в ноябре 1831-го. Когда Зануда узнал об этом, то целый день не мог отогнать знакомый перестук копыт. Дикая Охота настигала, дыша в затылок промозглым мертвым холодом. Торвен с детства помнил, за кем приходят черные призраки. Для одних он – Бумажный Червь, для других – герой.
А для высшего суда – предатель.
Когда пуля сбила с ног негодяя д'Эрбенвиля, он вновь услыхал далекий топот. На этот раз мчалась подмога – всадники во главе с Андерсом Вали-Напролом, спешившим на помощь своему лейтенанту. Но Торбену Йене Торвену почудилось, что Андерс Эрстед просто успел первым, опередив на какой-то миг призрачную кавалькаду.
«А ты думал, лейтенант, что в сказку попал? Так в иную сказку и попадать боязно. Братцы Гримм такое пишут – на ночь лучше не читать. А если еще и милый Андерсен примется сказки сочинять? Грозился, паршивец!»
– Виноват, добрый мсье. Не извольте гневаться, начальство задержало.
Сторож, седатый дядька с выправкой отставника-гвардейца, проявился неслышно, словно больничный призрак. Торвен с недоумением моргнул. Что-то не так с его французским. «Добрый мсье» – с какой стати? Или это… Добрый… хороший… Ну, конечно!
– Так что, господин хороший, вот ваша тросточка. Прямиком от мастера привезли. Как новая, дерево прежнее, даже лучше. А костылик пожалте сюда, он казенный.
Зануда без возражений обменял казенное имущество на личное. Королевский подарок величественно, не без презрения впился в пол. Отставной лейтенант выпрямился, расправил плечи. Теперь хоть на войну!
