Консул Руси (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич
— Проклят? — Оживился другой участник этих переговоров. — И известно, что за проклятье?
— Точно не ясно, но оно как-то связано с христианство. Василий как-то проговорился о том, что после принятия христианства у нас все пошло не слава Богу. Да и мнение его о том, как веру наши принимали, очень нехорошее. Он считает, что первоначально ее приняли аристократы, что не желали подчиняться Василевсу и служить державным интересам. А потом Василевс, чтобы обуздать эту силу, что разрушала державу в головах его лучших подданных, был вынужден возглавить то, чему не мог противостоять. Однако губительность христианства для державы это не устранило. Да, и Константин Великий и его наследники пытались как-то изменить веру так, чтобы она не столь сильно вредила. Но она по-прежнему, как ржа, разъедает державу изнутри.
— Это он так говорит? — Ахнул один из присутствующих.
— И не только говорит, но и думает. Предпочитая поклоняться Аресу и Афродите. И те отвечают ему явной благосклонностью. Хотя, учитывая ученость, следует говорить еще и о том, что поклонение Аполлону ему не чуждо или в Афине. Да и Пана, говорят, ценит.
— А к магометанам как он относится?
— Он считает их, как и христиан, «просто еще одной группой последователей Яхве». И указывает на то, что великая беда изнутри станет разъедать любую державу, что благоволит «аврамической вере». Этими словами Василий называет иудаизм, христианство и ислам, не делая между ними большого отличия.
— Ясно все… язычник… — с презрением произнес старик.
— Хуже.
— Что же может быть хуже?
— Он выдвинул еретическое утверждение о том, что все Боги — и старые и новые — суть одно и тоже. Что Всевышний создал их, и они ему нужны. И светлые, и темные, и добрые, и злые. И что все эти Боги — суть ипостаси Всевышнего, в которых проявляется та или иная его сторона. Все они едины и взаимосвязаны, являясь частью единого целого, пусть даже и не осознают этого сами. Ведь свободу воли, которую создатель даровал людям, он дал и всем иным разумным существам, дабы не сильно утомлять себя всей это муравьиной возней. И что поклонение любому Богу — по сути своей — поклонение Всевышнему. Просто через ту или иную его ипостась — лик — проявление. Здесь он Бог милости, там Бог войны, а вон там Бог Любви.
— Вздор какой…
— Ересь!
— Черни это очень понравилось. Вы же не хуже меня знаете, что чернь обожает поклоняться идолам. И если Лев Исавр, под влиянием магометан, начал с этими идолами бороться, то Василий предлагает «возглавить то, чему невозможно противостоять». Кроме того, он связывает серию страшных поражений и потерю земель нашей державой именно с этой борьбой. Дескать, мы отвернулись от иных проявлений Всевышнего и стали поклоняться только лику жертвенности. От чего у нас и получалось лучше всего — жертвовать… землей, людьми, победами…
— Лик жертвенности?
— Да, так он именует христианство.
— А ислам?
— Я не знаю. Но я знаю другое. Я уверен в этом. Я убежден, что если мы возведен Василия на престол, то нам нужно будет самим решать — или склониться перед ним, или погибнуть. Он опасен. Слишком опасен. Не каждый мужчина в столь юном возрасте имеет столько побед, добытых не с помощью отцовских полководцев, а самостоятельно. Да и ум у него явно не по годам развит. Опасный ум. Гибкий, ловкий, безжалостный.
— Так кого же ты хочешь видеть вместо Вардана?
— Его и хочу. Хочу и боюсь. Я думаю, что он вернет величие нашей державе. Но… для нас это может оказаться смертельно опасно. Для всех нас. Помните, чем закончился триумф и слава Александра Великого для всех его близких и друзей? Для всех его соратников? Я боюсь. Сильно боюсь. Меня притягивает этот сын Феофила и пугает. И своим умом, и воинской удачей, и тем, что ему, очевидно, благоволят старые Боги.
— Ты думаешь, что он прав в отношении этих ипостасей?
— Я не знаю, что думать. Я в растерянности. Меня испугал Никодим. Теперь я не могу доверять ему в делах, связанных с Василием. И, боюсь, это может коснуться любого. Там, на севере, зреет что-то очень опасное, жуткое и до крайности любопытное. Хуже того, я впервые задумался, а что будет, если Василий закончит собирать в своих северных лесах легион и придет под стены Константинополя? Не откроют ли жители перед ним ворот? Ни это ли он задумал?
— Боюсь, друг мой, ты слишком одержим этим юным представителем павшей династии.
— Боюсь, друг мой, — передразнил оппонента спикер, — мы уже слишком много раз ошиблись в оценках Василия. И наша проблема в том, что мы его не воспринимает в серьез. Как когда-то древние эллины считали македонцев дикарями, не пригодными к настоящей войне. Однако Филипп, а потом и его сын Александр, сумели сильно их удивить. Не боишься, друг мой, что история может повториться?
— Василий не Александр!
— За минувшие шесть лет он провел три крупных сражения и разбил в них противника, что численно превосходил его войско в два и более раз. Кроме того, он провел с десяток малых битв и также в них одержал решительную победу. Как и в поединках. Многих индивидуальных поединках. Даже тогда, когда никто не верил в его победу. Вас это не пугает? А меня пугает. Сильно пугает. Очень сильно…
Все присутствующие замолчали, погрузившись в свои мысли. Очень нерадостные мысли. Потому что чернь Константинополя в том числе и их усилиями уже была одержима Василием. И Вардан, дабы удержать эту толпу в относительном покое, вынужден был регулярно оглашать тот факт, что Василий его наследник и нет никакой опасности. Что он на севере служит делам державы, защищая ее от страшной угрозы — норманн, что совершенно разорили земли западных христиан.
Одно тянулось за другим. И внезапно оказалось, что заговорщики уже заложники собственного заговора. И что уже назад сдавать — некуда. Там толпа. И она жаждет чуда. А чудо — вот оно. И лучше бы его не было…
Глава 3
864 год, 3 июня, окрестности Трои
Техническая невозможность произвести успешное нападение на Новый Рим для окрестных племен не стало большой печалью. Ведь Ярослав стремился выплеснуть свою власть за пределы этого поселения и пытался организовывать маленькие укрепления в ключевых для него местах. Маленькие и слабые. Вот они-то и стали целью для налета голяди, что жила восточнее. А точнее Троя или Новая Троя, что стояла на слияние Каспли и Западной Двины. Людям понравилась идея называть свои поселения в честь легендарных поселений. И они «нечаянно» забывали приставку «новый» или «новая», получая удовольствие от того, что и Рим у них правильный, и Троя.
Нападение должно было быть внезапным. Но рыбаки, что курсировали по Западной Двине также, как и по Днепру, выполняли не только функции ловли рыбы, но и наблюдения за округой. Поэтому, заметив крупную группу людей, что пробиралась вдоль берега, резко дали ходу и сообщили об этом инциденте Виктору — эрлу Трои и, по совместительству верховному военном вождю восточных кривичей.
Собирать ополчение он уже не мог. Не успевал.
Своей дружины ему явно не хватало для отражения нападения. Ведь по словам рыбака там шло сотни полторы, а может и больше людей. В отличие от Ярослава он в столь лютое противостояние предпочитал не встревать. Побаивался. Да и люди у него были не так выучены, не так снаряжены и голова его иначе работала. Поэтому, недолго думая, он по сигнальной системе, что была развернута от Двины до Днепра, передал сведения об опасности и стал ждать ответа, готовясь к эвакуации.
Сигнальная система была проста и совершенно не вписывалась в эпоху. Дело в том, что на расстоянии дневного перехода между Новым Римом и Новой Трои по пути волока были поставлены небольшие поселения. Их жители, среди прочего, обслуживали сигнальные вышки, находящиеся в прямой видимости друг у друга. Передача сведений производилась с помощью флажков. Видно было плохо. Но видно. Потому что вышки эти стояли почаще, нежели поселения, так как никакой оптики не имелось, что накладывало определенные ограничения. Так или иначе, но сигнальная система работала и обеспечивала надежную, а главное быструю связь Нового Рима с Новой Троей.
