Мэрион Брэдли - Туманы Авалона
– Но где же мы отыщем этого короля? – спросила Игрейна. – Откуда взяться такому вождю?
А в следующий миг она вдруг похолодела от страха: по спине ее пробежали ледяные мурашки. Мерлин и жрица обернулись к ней; их взгляды словно приковали молодую женщину к месту – так замирает пташка в тени огромного сокола, – и Игрейна вдруг поняла, почему посланца и пророка друидов называют мерлин, кречет.
Вивиана заговорила, голос ее звучал непривычно мягко:
– Игрейна, тебе предназначено родить Великого короля.
Глава 2
В комнате воцарилась тишина, лишь тихо потрескивало пламя. Наконец Игрейна глубоко вздохнула, точно пробуждаясь от сна.
– Что вы такое говорите? Неужто Горлойс станет отцом Великого короля? – Эти слова эхом звенели в сознании Игрейны снова и снова: вот странно, она никогда бы не заподозрила, что Горлойсу уготована судьба столь высокая. Сестра ее и Мерлин переглянулись, неприметным жестом жрица заставила старика умолкнуть.
– Нет, лорд Мерлин, сказать об этом женщине должна только женщина… Игрейна, Горлойс – римлянин. Племена ни за что не пойдут за вождем, рожденным сыном Рима. Король, за которым они последуют, должен быть сыном Священного острова, истинным потомком Богини. Твоим сыном, Игрейна, это так. Но ведь одним Племенам никогда не отбросить саксов и прочих дикарей с севера. Нам понадобится поддержка римлян, и кельтов, и валлийцев, и все они пойдут лишь за собственным военным вождем, за их Пендрагоном, сыном человека, которому они доверяют, в котором готовы видеть полководца и правителя. А Древнему народу, в свою очередь, нужен сын венценосной матери. Это будет твой сын, Игрейна, – но отцом его станет Утер Пендрагон.
Игрейна неотрывно глядела на собеседников, осмысливая сказанное, – пока наконец ярость не растопила оцепенение.
– Нет! У меня есть муж, я родила ему ребенка! – обрушилась на них молодая женщина. – И я не позволю вам снова играть с моей жизнью, вроде как дети камушки по воде пускают: подпрыгнет – не подпрыгнет! Я вышла замуж по вашему указу, и вам никогда не понять… – Слова застряли у Игрейны в горле. Она никогда не найдет в себе сил рассказать им про тот, первый год, даже Вивиана о нем вовеки не узнает. Можно, конечно, пожаловаться: «Мне было страшно»; или «Я была одна, и себя не помнила от ужаса»; или «Даже насилие пережить было бы легче: тогда бы я убежала и умерла где-нибудь»; но все это – лишь слова, не передающие и малой доли того, что ей довелось тогда испытать.
И даже если бы Вивиана поняла все, проникнув в ее мысли и узнав все то, что Игрейна не могла заставить себя произнести вслух, жрица посмотрела бы на нее с состраданием, даже с толикой жалости; но передумать бы не передумала и меньшего бы от Игрейны не потребовала. На ее памяти, сестра частенько повторяла: «Пытаясь избежать назначенной судьбы или отсрочить страдания, тем самым ты обрекаешь себя на удвоенные муки в следующей жизни». Тогда Вивиана еще надеялась, что Игрейна станет жрицей.
Так что молодая женщина не произнесла ни слова, но лишь обожгла Вивиану взглядом, смиряя обиду последних четырех лет, в течение которых исполняла свой долг – храбро, одна, смирясь с судьбой и протестуя не больше, чем дозволено женщине. Но – опять? «Никогда, – молча повторила про себя Игрейна, – никогда». И упрямо покачала головой.
– Послушай меня, Игрейна, – проговорил Мерлин. – Я – твой отец, хотя это и не дает мне никаких прав, царственностью наделяет кровь Владычицы, а в твоих жилах течет древнейшая королевская кровь, передаваемая от дочери к дочери Священного острова. Среди звезд начертано, дитя, что лишь король, принадлежащий к двум королевским родам: к королевскому роду Племен, поклоняющихся Богине, и к королевскому роду тех, кто глядит в сторону Рима, исцелит нашу землю от войн и распри. Мир настанет, когда эти две земли смогут жить бок о бок, – мир достаточно долгий, чтобы крест и котел тоже успели примириться. Во время такого правления, Игрейна, даже те, кто следует за крестом, обретут знание таинств, чтобы утешаться в беспросветной жизни страданий и греха и веры в то, что за одну краткую жизнь приходится выбирать между адом и небесами – на целую вечность. А в противном случае наш мир сокроется в туманах, и пройдут сотни лет, возможно, даже тысячи, на протяжении которых Богиня и Таинства будут забыты в роду людском – если не считать немногих избранных, способных странствовать между мирами. Допустишь ли ты, чтобы Богиня и ее труды исчезли из мира, Игрейна, – ты, рожденная от Владычицы Священного острова и Мерлина Британии?
Игрейна потупилась, усилием воли отгораживаясь от нежности, звучащей в голосе старика. Молодая женщина всегда знала – сама по себе, а вовсе не с чьих-то слов, – что Талиесин, Мерлин Британии, разделил с ее матерью крохотную искорку жизни, что дала бытие ей, Игрейне, но дочери Священного острова о таких вещах говорить не полагается. Дочь Владычицы принадлежит одной лишь Богине и тому мужчине, которому Владычица доверит дитя, – как правило, это ее брат и очень редко – зачавший ребенка мужчина. Тому есть причина: никто из искренне верующих не дерзнет назвать себя отцом ребенка Богини, а таковыми считаются все дети, рожденные Владычицей. То, что Талиесин сейчас прибег к такому доводу, потрясло Игрейну до глубины души, но одновременно и растрогало.
– В Пендрагоны можно избрать и Горлойса, – тем не менее упрямо проговорила Игрейна, отводя глаза. – Не верю, будто этот ваш Утер так далеко превосходит всех прочих сынов человеческих, что только он один на эту роль и годится! Если вам нужен Пендрагон, почему бы вам не пустить в ход заклятия и не сделать так, чтобы Горлойса избрали военным вождем Британии и Великим драконом? А когда у нас родится сын, вы получите своего короля…
Мерлин покачал головой, но заговорила опять Вивиана, и этот тайный сговор еще больше рассердил Игрейну. С какой стати они сообща интригуют против нее?
– Ты не родишь Горлойсу сына, Игрейна, – мягко проговорила Вивиана.
– А ты разве Богиня, чтобы от ее имени распределять между женщинами дар материнства? – грубо отпарировала Игрейна, сама зная, что слова ее звучат по-детски. – У Горлойса полно сыновей от других женщин, почему бы и мне не подарить ему сына в законном браке, как ему хочется?
Вивиана не ответила. Она встретилась взглядом с Игрейной и очень тихо произнесла:
– Ты любишь Горлойса, Игрейна?
Игрейна уставилась в пол.
– Любовь здесь ни при чем. Здесь затронута честь. Он был ко мне добр… – Молодая женщина умолкла на полуслове, но мысли удержу не знали. «… Был добр ко мне, когда я не знаю, куда податься, – одна, всеми покинутая, – и даже вы бросили меня, предоставили моей собственной судьбе. При чем тут любовь?» – Здесь затронута честь, – повторила она. – Я перед ним в долгу. Горлойс позволил мне оставить Моргейну – единственное мое утешение в беспросветном одиночестве. Он был добр и терпелив, а для мужчины его лет это непросто. Он мечтает о сыне, для него сын – смысл жизни и вопрос чести, и я ему не откажу. И если я рожу сына, он будет сыном герцога Горлойса и никого иного. И в этом я клянусь – огнем и…
– Молчи! – Голос Вивианы, точно оглушительный лязг большого колокола, заставил Игрейну испуганно умолкнуть. – Велю тебе, Игрейна: не клянись или навеки запятнаешь себя клятвопреступлением!
– А с какой стати ты так уверена, что я не сдержу клятву? – вознегодовала Игрейна. – Я лгать не обучена! Я тоже дочь Священного острова, Вивиана! Пусть ты мне старшая сестра, пусть ты жрица и Владычица Авалона, но я не позволю обращаться с собою, точно с лепечущим младенцем вроде вот Моргейны, которая ни слова не понимает из того, что ей говорят, и в клятвах ничего не смыслит…
Моргейна, заслышав свое имя, резко выпрямилась на коленях у Вивианы. Владычица Озера улыбнулась и пригладила темные волосенки.
– Ты зря считаешь, будто маленькая ничего не понимает. Младенцы знают больше, чем нам кажется: что у них на уме, они высказать не могут, вот мы и полагаем, что думать они якобы вообще не умеют. А что до твоей малютки… ну, это все в будущем, и при ней я говорить не стану; но кто знает, пожалуй, в один прекрасный день и она тоже станет Верховной жрицей…
– Ни за что! Даже если мне придется принять христианство, чтобы этому помешать! – бушевала Игрейна. – Ты думаешь, я позволю тебе злоумышлять против жизни моего ребенка, как ты злоумышляла против меня?
– Спокойно, Игрейна, – вступился Мерлин. – Ты свободна, как свободно любое дитя Богов. Мы пришли просить, а не требовать. Нет, Вивиана… – возразил старик, предостерегающе поднимая руку, когда Владычица попыталась было его прервать. – Игрейна – не беспомощная игрушка судьбы. И тем не менее, сдается мне, когда она узнает все, в выборе она не ошибется.
Моргейна капризно завозилась на коленях, Вивиана принялась напевать ей что-то вполголоса, поглаживая волосы. Малютка затихла, но Игрейна, метнувшись вперед, выхватила ребенка, злясь и ревнуя: стараниями Вивианы девочка успокоилась, словно по волшебству! Дочь вдруг показалась молодой женщине чужой, незнакомой – как если бы за то время, что малышка провела на руках у Вивианы, она безвозвратно изменилась, запятнала себя чем-то и уже не принадлежит матери всецело и полностью. У Игрейны защипало в глазах. Моргейна – это все, что у нее есть, а теперь и девочку у нее отбирают: Моргейна, подобно всем и каждому, уже подпала под обаяние Вивианы, а обаяние это любого превращало в беспомощное орудие ее воли.
