Андрей Посняков - Последняя битва
Улетели, ускакали парни, а Иван, наоборот, придержал коня – думал. Воспоминания нахлынули на него сладкой сиропной жижей, патокой, вяжущей руки и ноги. Все смешалось в сознании; казалось, Раничев теперь и сам не знал, кто он? Боярин, именитый вотчинник, вассал и доверенное лицо рязанского князя Федора или – человек двадцать первого века, волею слепого случая ставший игрушкой судьбы? Иван вспомнил тот день, вернее, ночь, пятнадцать лет назад, когда явившийся за колдовским перстнем Абу Ахмет – человек со шрамом – невольно захватил в свое время и Раничева, вступившего в схватку за музейную редкость. Иван, оказавшись в 1395 году, долго не мог осознать, где он. А когда осознал, сделал выбор… и встретил свою любовь, о которой давно уже не мечтал. Евдокся… Зеленоглазая боярышня, добрая, умная, красивая, как тысяча солнц! Законная супруга и мать его детей… Раничев улыбнулся, глядя на далекие звезды. Черт побери! А может, все обойдется? Может быть, эту гитлеровскую монету занесло сюда каким-нибудь случайным злым ветром? И больше, кроме нее, и нет здесь ничего из далекого будущего? Да нет… ничего, кроме медной монеты в один пфенниг… кроме патефона завода имени Молотова и автомата ППШ, к сожалению – уже без патронов, прихваченных Раничевым во время прошлых своих вояжей из 1949 года. Да, лихие были дела – ради счастья и жизни детей пришлось тогда противостоять и милиции в лице дотошного следователя Петрищева, и преступной кодле. Слава богу, тогда обошлось. И вот опять… Господи, лишь бы не началось, лишь бы… Кажется, колдунья, старуха Мавря, заявила когда-то, что ворота в иные миры закрылись навсегда, а его сыновья будут жить долго и счастливо. Сыновья… Но ведь есть еще и дочь, Катенька! А что, если…
Иван нахмурился, хлестнул коня, прогоняя нехорошие мысли, вмиг нагнал ехавших неспешной трусцой слуг.
– Эгей, парни! Этак, как вы, скакать, так и к утру не приедем.
Услыхав голос боярина, слуги стегнули коней, быстро проехав темную лесную дорожку, вдоль которой, слева и справа, мелькали быстрые звериные тени. Кажется, лиса проскочила, заяц; громко хлопая крыльями, пролетела сова.
– А ведь скоро и дома будем! – Увидав показавшиеся впереди огни, Раничев подбодрил своих.
И в самом деле – скоро. Впереди, на холме, горели факелы воротной стражи Обидова – большого, широко разросшегося села, даже, учитывая крепкий частокол, – города. Полтора десятка усадеб, с избами, огородами, амбарами, гумнами, овинами и прочим, боярская усадьба с высоким – в три этажа – теремом – вот ныне Обидово! А лет двенадцать назад – да и поболе уже – когда Иван получил в вотчину всю эту землицу, всего-то в Обидове и было что два захудалых двора с покосившимися, крытыми гнилой соломой избенками. В соседней деревушке, Гумнове, тоже насчитывалось два двора, а в Чернохватове – и всего один. Теперь-то и деревни куда как многолюдней стали, появились починки-выселки, и торговый город – рядок – вырос. А все – под Ивановой рукою! Умно хозяйствовал, оброчников своих почем зря не разорял, а поселенцам – бобылям – новым предоставлял льготы: те вообще, пока на ноги не встанут, оброк не платили. Вот и шли люди к Ивану Петровичу, знали – не обидит боярин и, ежели что, защитит военною силою. От этого раничевского многолюдства пуще всех злился игумен соседнего Ферапонтова монастыря – еще б ему не злиться, коли почти все зависимые людишки – закупы да рядовичи – тайком к Ивану сбежали, а кто еще не сбежал – так тот о том подумывал. Бельмом на глазу была для монастыря раничевская вотчина! Что и сказать – враждовали. Интриги друг против друга плели, судилися. У игумена в Переяславле-столице при князе Федоре свой человек был – тиун Феоктист, важный, значительный чин, много на что способный и немало крови Ивану попортивший. У Раничева, впрочем, тоже в столице верные люди имелись. Даже не так бы сказать, не «верные люди» – друзья! Тоже в чинах немаленьких. Думный дворянин Хвостин да старший дьяк Авраам – неплохая защита. А князь рязанский Федор Олегович умен да хитер был – ни одному клану в силу войти не давал, то игумену помогал, то Ивану, на что Хвостин сказал как-то на латыни своей любимой: «divido et impere» – «Разделяй и властвуй».
– Хей, братие, отворяй ворота, свои! – подъехав к частоколу, закричал Михряй.
Узнав вернувшегося хозяина и его людей, стражники засуетились, распахивая тяжелые, сколоченные из толстых дубовых досок, ворота. Проскакав через глубокий ров по узенькому перекидному мостику, вся кавалькада въехала в город. Да-да, пусть маленький – но город. Ивану и самому нравилось так Обидово называть, хотя, конечно, все ремесленные да торговые люди больше не в Обидове, а в рядке у Чернохватова жили.
У самой боярской усадьбы Ивана лично встретил Лукьян – вассал, воин, коему за верную службу Раничев пожаловал пару починков с землицею и крестьянами. Настоящим, крутым феодалом стал Иван Петрович, вот уже и крестьян крепостил – а как же? Не Ивану – ему-то что? – а вот крестьянину-пахарю куда без защиты податься? Нападут вороги – кто защитит? Боярин! Не дай, Боже, неурожай – у кого хлебца просить? Опять же у него же, у родного боярина! Тот ведь и защитит, и прокормит, вот уж тут точно деваться некуда – от обедневших крестьян да безлюдья вотчиннику одно разоренье!
– Чтой-то вы задержались. – Лукьян, не чинясь, придержал стремя, помогая Раничеву слезть с коня. – Поди, в корчму заходили?
– А как же? – хохотнул Иван. – Праздник, чай, Благовещенье! Боярыня моя как?
– Вроде на здоровье не жаловалась… Да вон и она, встречает.
Иван перевел взгляд на резное крыльцо, увидав Евдоксю в накинутой на плечи телогрее, птицей взлетел по ступенькам, обняв жену, поцеловал в уста, попенял:
– Что ж ты… на крылец-то? Простынешь.
– Ничего, легче уже, – тихонько засмеялась боярыня. – Рада, что вернулся уже. Ждала.
– Детушки как?
– Спят, за день набегались.
– Гостинцев им привез. И тебе.
– Ну тогда что на крыльце встал? Пошли в дом, показывай, хвастай! – Евдокся вдруг хитро улыбнулась. – Чай, пластинок для патефона не привез? Зря кузнец новую пружину ковал.
– Не привез… – Вспомнив про монету, Иван чуть было не споткнулся о невысокий порог, махнул рукой, словно бы прогоняя худые мысли.
Однако Евдокся тут же заметила, что с мужем что-то не так – не зря говорят, что хорошую жену не обманешь. Положив на стол привезенное янтарное ожерелье, пристально взглянула на супруга:
– Случилось что, Иване?
– Да так, мелочь…
– Ты не виляй, рассказывай!
Раничев и не хотел, да рассмеялся:
– Ну ты сейчас прямо как следователь Петрищев, помнишь?
– Да уж помню… Ну?
Иван вздохнул и вытащил из кошеля пфенниг:
– Смотри.
Взяв монету в ладонь, боярыня приблизила ее к ярко горящей свечке:
– Чудная какая… Колосья, орел, кривой крест какой-то… И надпись – латынницей.
– Ты на дату взгляни, – хмуро промолвил Иван. – Учил ведь цифири арабской.
– Учил… – тихо прошептала Евдокся, прищурилась. – Уж больно цифирь мелкая. Нет, все же разглядеть можно – один, девять, четыре… нуль… Правильно?
– Так… Теперь вместе прочти.
– Одна тысяча девятьсот сорок. И что это значит?
– Это год, Евдокся. Дата. Помнишь то место, где мы с тобой были? Лагерь пионерский, трактора, ферму?
– Помню, как забыть? – Боярыня улыбнулась. – Сейчас кажется – будто сказка.
– Так вот, место то, где мы были, – год тысяча девятьсот сорок девятый. А этот вот, сороковой, на девять лет раньше…
– Рядом совсем.
– Не то плохо, что рядом, – вздохнул Иван. – А то, что денежка эта медная – вражья! Таких врагов, Евдокиюшка, на Руси-матушке никогда больше не было.
– Никогда? – Евдокся хлопнула ресницами. – Что за вражины такие? Московиты? Литовцы? Ордынцы? Иль – гулямы Хромца? Так он умер давно.
– Ни те, ни другие. – Раничев покачал головой. – Много, много хуже!
– Думаешь, тот враг на наши земли зарится? – передернула плечами боярыня.
Иван обнял жену за плечи:
– Все может быть, Евдоксюшка, все… Да и от дырищи этой… что миры соединяет, – нам, похоже, один вред.
– С Маврей бы тебе поговорить, колдуньей… Или с тем, черным, страшным… ты как-то рассказывал.
– Ад-Рушдия, – вспомнил Раничев. – Ты права – черный он, черный магрибинский колдун. Он бы, конечно, многое мог рассказать, да только два года назад помер в Орде, у Едигея – то купцы, гости восточные, рассказали. Да… – задумчиво протянул Иван. – Все померли, все, кто знал – Абу Ахмет, ад-Рушдия, Тимур… Тимур, правда, не знал, но, наверное, догадывался, особенно в последние годы. Почему-то считал, что я приношу ему удачу, потому и послал против Баязида. Сколько тому минуло? Шесть лет… да, шесть… А насчет Маври ты правильно сказала, супружница! Ее-то завтра и спросим… Может, и ничего, может, и обойдется еще, может, эта монетинка – пфенниг – сюда совсем случайно попала.
– Дай-то Бог! – Встав с лавки, боярыня перекрестилась на висевшую в углу икону и низко поклонилась.
