Андрей Саргаев - Партизаны Е.И.В.

Эта речка не стала исключением - справа и слева от единственного во всей округе брода она разливалась, образуя великолепные, поросшие камышом топи. Просто мечта охотника на пернатую дичь. И на французов, разумеется.

Толстой разложил на чистой тряпочке патроны - в лежачем положении доставать их из поясной сумки несподручно. Интересно, успеет отстрелять дюжину, прежде чем неприятель определит его местоположение? Вроде бы должен успеть и больше - механик, изготовивший изобретённый Иваном Лопухиным глушитель на винтовку, клятвенно заверял, что приспособление выдержит не менее сорока выстрелов.

Ну, с Богом? Кулибинка нового образца калибром в четыре линии сухо кашлянула, и на обтянутом белыми лосинами животе французского полковника появилась аккуратная дырочка. Ещё одну... на этот раз в голову офицера-артиллериста. Третья пуля досталась разукрашенному, будто павлин толстяку с отвисшими щеками, по всей видимости, генералу из какого-то карликового итальянского королевства. Именно там любят висюльки, перья, жесткие от золотого шитья мундиры.

А после четвёртой капитану сделалось жарко. И не погода в том виновата - густой дым от сгоревшего пороха выдал место засады, и французы с азартом принялись палить по пригорку. И когда успели ружья зарядить?

"Вот ведь дурень!" - ругал сам себя Толстой, на пузе проползший по трём муравейникам подряд. - "Мог бы и заранее подумать!"

Фёдор Иванович не знал, что ровно через полчаса после его убытия в разведку, в расположении батальона появился присланный из дивизии обоз с партией опытных боеприпасов. И донельзя довольный старший лейтенант Лопухин уже отложил командирскую долю. И себя, разумеется, не обделил. Но пылкая страсть начальника штаба к созданию запасов на всякий непредвиденный случай ни для кого не является секретом. Более того, все уверены, что в его карманах даже парочку старинных единорогов можно найти. И как помещаются? Ванька, наверное, колдун!

- Что он творит? Нет, ну что он творит, мерзавец? - в голосе старшего лейтенанта Лопухина одновременно звучали осуждение, восхищение, и зависть. Белая зависть, разумеется.

Он наблюдал за действиями командира в мощный бинокль, и в особенно драматичных моментах аж подпрыгивал на месте. Собственно, самого капитана Толстого видно не было, но его замысловатый маршрут чётко прослеживался по срабатывающим то тут, то там ловушкам. Нет, батальон не зря две с лишним недели ковырялся в земле, изображая кротов и окружая себя полосой препятствий. Не хотелось бы сейчас оказаться на месте преследующих Фёдора Ивановича французских гусар. Эти тоже хороши - мало того, что попёрлись в лес верхом, так ещё и целым полком.

Вот упали крест-накрест штук десять сосен, и следом донеслось дикое ржание. Чёрт с ними, с людишками, а вот лошадей жалко. Они скотинки подневольные и национальности не имеют. Ладно, как там... щепки летят и бьют по безвинным грибам? Надо будет попозже кого-нибудь отправить, чтоб добили... и французов тоже.

Грохнули одноразовые деревянные пушки. Ага, значит командир выводит погоню к минному полю. Сколько-то народу останется в волчьих ямах с заострёнными кольями на дне, потом сработают падающие на верёвках брёвна, и лишь тогда незваных но ожидаемых гостей поприветствуют прикопанные фугасы с тёрочными запалами. Ненадёжные они, правда, но даже если половина бабахнет, то гусар можно будет собирать в мешки при помощи веника и лопаты. Хорошо так воевать, только очень скучно. А что делать, если император Павел Петрович за устроенный по всем правилам устаревшей военной науки бой обещается закатать виновника на вечную каторгу?

- Второй роте занять позиции на северном направлении!

На минное поле надейся, но пехота в любом случае должна сидеть в окопах с защищёнными рогатками подходами. В жизни есть место не только подвигу, но и обычному человеческому везению, так что не стоит исключать вариант прорыва вражеской кавалерии. А потом по увязшим в грамотной обороне французам со спины ударит первая рота. Эти со вчерашнего дня кружат за периметром лагеря, совмещая в себе дозор и резерв. Тактика простая - по два-три выстрела, и сматываться, благо дальнобойные винтовки позволяют действовать на безопасном расстоянии.

Но всё равно скучно, господа! А командир развлекается, мерзавец!

Фёдор Иванович не считал бешеную гонку по лесу таким уж хорошим времяпровождением и, тем более, развлечением. Капитан мысленно посылал проклятия наступающим на пятки французам, полякам, растащившим на дрова все поваленные деревья и не оставившим ни одного естественного препятствия, и себе, причём в первую очередь. Ну надо же было так бездарно навести преследователей на расположение батальона! Вдруг кто-то из них останется в живых, и тогда вся секретность убежища полетит псу под хвост! А ведь рассчитывали просидеть здесь до самых холодов, беспокоя дальними рейдами неприятельские тылы и парализуя снабжение наполеоновской армии. И что теперь, искать новое? А на чём перевозить заготовленные на полгода съестные припасы?

Да, провиант у батальона имелся свой, потому что приказ недвусмысленно запрещал любые контакты с местным населением. Тут в любого ткни, и наверняка попадёшь в отъявленного ненавистника. Крестьяне, разумеется, более лояльны, но страшно дремучи и невежественны. Скажет пан сыпануть отравы в муку или молоко - сыпанут не задумываясь. Потому как рабство настолько въелось в души, что и помыслить не смогут о противоречии. И любить станут беззаветно и преданно, ежели на то будет господское указание. Но это так, самый сказочный вариант - гордые шляхтичи заочно влюблены в Наполеона и с нетерпением ждут удобного момента для утраты девичьей невинности. Такой вот странный здесь народ живёт.

Капитан остановился, чтобы чиркнуть фосфорной спичкой и поджечь идущий к зарядам огнепроводный шнур. Преследователи как раз должны оказаться в нужное время под развешанными на деревьях "перделками". Сим неприличным словом обзывались выдолбленные обрезки брёвен, забитые порохом и мелким щебнем, на который пошли щедро разбросанные самой природой огромные валуны. Некоторые из красногвардейцев ворчали, разбивая кувалдами неподатливых гранитных великанов, но прошедшие огни и воды ветераны добрым словом и крепким подзатыльником смогли разъяснить молодёжи нужность данной работы. Тем более командир и начальник штаба, начинавшие ещё в "ТОМ САМОМ" батальоне, не погнушались подать личный пример.

Так... огонёк с едва слышным шипением побежал вверх, и осталось ровно две минуты на ретираду. Тут же не суворовские чудо-богатыри собрались, так что сей маневр не является чем-то предосудительным. Даже наоборот, занятия по правильному отступлению занимали почти половину отпущенного на обучение времени. Император Павел Петрович однажды хорошо выразился, назвав эти действия активной обороной.

- Куда уж активнее! - Фёдор пригнулся от прозвучавших почти одновременно выстрелов "перделок", и размазал по лицу перемешанную с горячим потом грязь. - Ещё немного, и мне можно присваивать почётную приставку к фамилии. Толстой Гончий Лось - предводитель гуронов! Каково, а?

За спиной глухо стукнуло, и мгновение спустя громкие французские ругательства оказались заглушены тонким, вкручивающимся в мозг криком на одной ноте. Такое бывает, когда человек вдруг обнаруживает в кишках заострённую деревяшку. И не сразу умирает от боли.

- Pardonnez moi camarades, millions fois pardon! [2] - Фёдор прошёл по узкой перемычке между двумя волчьими ямами и обернулся. - Извините, так уж получилось.

Ответом стала пуля, выбившая щепки из соснового ствола в паре вершков от головы. Нет, определённо, после их так называемой революции во французах совсем не осталось благородства. Извинился де, даже на двух языках, какого чёрта ещё нужно?

Опять стреляют. Но, как показалось, вперёд больше не стремятся. Уж не собираются ли отступить? В таком случае - скатертью дорожка! Как будет по-французски "проваливайте на хрен, суки"?

- Ну ты, Фёдор Иваныч, и дал жару! - Лопухин встретил неторопливо бредущего командира сразу за линией окопов. - Один против целого полка воевал!

- Да полно, - Толстой устало отмахнулся. - Там пара эскадронов была, если даже не меньше.

- А мне показалось...

- Мне тоже со страху двенадцать дивизий померещилось. Чуть медвежья болезнь не приключилась.

Командир батальона и его начальник штаба знали друг друга много лет, потому могли разговаривать начистоту, без глупой бравады и показной храбрости. Если на двоих съеден не один пуд соли и сожжены несчитанные пуды пороха, то можно откровенно признаться в маленьких слабостях. Ванька поймёт - у самого не единожды после дела дрожали колени. Перед боем и во время него - никогда, а по окончании...

- Сейчас людей пошлю трофеи собрать, - Лопухин вопросительно посмотрел на капитана, ожидая подтверждения, и, увидев одобрительный кивок, рассмеялся. - Заодно твои дивизии пересчитаем. Двенадцать там, или восемнадцать... чего их, супостатов, жалеть-то?