Андрей Саргаев - Партизаны Е.И.В.

- Передашь Бенкендорфу, дальше он сам озаботится.

- Будет исполнено, Ваше Императорское Величество, сей же час передам лично в руки.

- Курьера достаточно.

- Но Александр Христофорович будет нынче на совещании.

- А мы куда-то торопимся? Благородное искусство шпионажа суеты не терпит.

Да, господа-товарищи, хороший шпионаж много чего не любит. А вот мне в последнее время нравится с самым серьёзным видом произносить заведомые глупости и рассказывать бородатые анекдоты. Волнуюсь, наверное, в преддверии большой войны, и пытаюсь спрятать неуверенность за шутками. Боюсь? Скорее всего так и есть - полководец из меня аховый, и больше полка в обороне не потяну. Про наступление вообще лучше не заикаться, дабы не опозориться. Будем надеяться на полководцев, зря что ли жалование получают. И немалое - содержание генералов обходится нисколько не дешевле расходов на Черноморский и Балтийский флот вместе взятые.

А война стоит на пороге и уже стучится в двери. Война, которая сейчас нужна больше мира, как бы ни страшно это звучало. Семь лет мы работали на неё, теперь наша очередь собирать камни. Или разбрасывать? Что же, значит будем разбрасывать.

- Разрешите идти? - застывший неподвижно секретарь наконец-то решился нарушить моё задумчивое молчание. Инициативный, и это хорошо.

- Да, конечно же.

Сергей Александрович щёлкнул каблуками и вышел - никак не избавится от въевшихся с детства привычек. Потомственный военный, то вам не фунт изюму.

- Вызывали, Ваше Императорское Величество? - в приоткрытую дверь заглядывает усатый сержант с двумя золотыми нашивками за тяжёлые ранения.

Чёрт побери, я сам не заметил, как рука привычно нажала на звонок. Зачем мне солдат в кабинете? Поговорить?

- Садись, - показываю на стоящий напротив стул. - Или присаживайся. Если так удобнее.

Улыбается, каналья, но мотает головой. Тоже правильно - для часового на посту караульный начальник пострашнее любого императора. И если обнаружит нарушение, то никакие монаршие милости не компенсируют грядущие неприятности по службе.

- Слушай, Василий Петрович, что ты думаешь о французах? - Сержант улыбается ещё шире. А что, если Наполеон знает в лицо чуть ли не каждого своего гвардейца, то и русскому царю не зазорно. Вроде малость, а людям приятно. - Ну? Только правду.

Задумался. И это тоже хорошо, ведь лет пять назад мне бы ответили в таком духе - мол, не сумлевайся, надёжа-государь, бравы солдатушки одолеют супостата одной левой, ты только прикажи. А глаза обязательно выпученные и похожие на оловянные пуговицы.

- Француз вояка умелый, Ваше Императорское Величество.

- Давай без титулований, братец. Умелый, говоришь? А ты сам?

- Ну-у-у... сравнивать не стал бы.

- Это почему же?

- Несправедливое сравнение, государь! Кто я, а кто они!

- Русскому солдату негоже скромничать.

- Причём здесь скромность? - искренне удивился часовой. - В правильном бою я пятерых побью не запыхавшись, а в тайном, как Александр Христофорович обучает, и двух десятков мало будет.

- Ладно, иди, чудо-богатырь, - я откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.

- Вот и поговорил с народом! Vox populi [1] послушал, мать его за ногу!

Скрипнула дверь. Чёрт побери, безопасность безопасностью, но всё же стоит приказать смазать проклятые петли. Нервы и без того натянуты струной, а мерзкий звук проходится по ним даже не смычком - пилой, оставляющей зазубрины. Вот хватит кондрашка невзначай!

Лёгкие шаги Марии Фёдоровны узнаваемы. Дражайшая супруга в свои годы умудряется не только выглядеть на тридцать лет, но и чувствовать себя так же. Злые языки, к сожалению ещё не подрезанные под корень товарищем Бенкендорфом, утверждали, что императрица играла с дьяволом в карты, поставив на кон бессмертную душу против секрета вечной молодости. Как сообщали рассказчики, царица совсем было проиграла, но появление вооружённого кочергой и винтовкой ревнивого супруга, то бишь меня, радикальным образом повлияло на результат.

В итоге состоявшегося выяснения отношений, чёрт лишился рогов, хвоста, целомудрия (тут как раз пригодилась кочерга), и был отправлен этапом на Аляску. Вечная же молодость досталась призом победителю, разделившему ещё в равных долях, не считая малой толики, выделенной присутствовавшему при допросе и аресте нечистого фельдмаршалу Кутузову.

Церковь в лице обер-прокурора Священного Синода отца Николая выступила с опровержением гнусных домыслов, но напечатанные во всех газетах Российской Империи статьи имели эффект хоть и положительный, но прямо противоположный ожидаемому. Читатели с серьёзным выражением лица кивали друг другу, многозначительно перемигивались, а та история обрастала всё новыми подробностями.

Да и плевать, честно сказать. Зато не придётся никому ничего объяснять, выдумывая причины столь крепкого здоровья и общей бодрости организма.

- Павел, ты тревожишься, я чувствую, - тёплые ладони привычно легли на плечи. - Что-то случилось?

- На душе нехорошо, - с Марией Фёдоровной можно и нужно разговаривать откровенно, как на исповеди. И даже более.

Впрочем, кое о чём лучше промолчать и там и там. Оно самому спокойнее, и душа не отягчена осознанием ввержения человека в пучину страстей. Негоже ставить любое из Божьих созданий перед выбором - поверить или нет, хранить или продать... Да, Господь даёт свободу воли, но лишь нечистый предлагает варианты. Поэтому исповедь для меня является формальностью, несмотря на то, что прошлой памятью императора Павла Петровича я очень верующий человек. Не набожный, а именно верующий. Понимание сего факта пришло не сразу, но и неожиданностью тоже не стало.

- Не переживай, Павел, всё будет хорошо. Россия никогда не проигрывала свои войны.

- Вот как? - наконец-то поворачиваюсь, благо кресло на колёсиках позволяет сделать это не вставая. От супруги, в последнее время увлёкшейся изучением русской истории, можно было ожидать многое. - И на основе чего же сделаны столь выдающиеся выводы, дорогая? Татаро-монголов ты отменила высочайшим повелением?

- А это с какой точки зрения посмотреть.

- С любой.

- Павел, ты ошибаешься, - императрица хмурится, отчего на переносице появляется строгая морщинка. - Верна только та точка зрения, что служит благу Отечества. Не смейся, для женщины Родиной становится та страна, в которой родились её дети.

- Иезуитство! - и на всякий случай уточняю. - Это не про детей.

- Я помню, - морщинка пропала, и лицо расцвело в милой улыбке. - А иезуиты, между прочим, умнейшие люди.

- Кто бы спорил.

- Не отвлекай... Они Китаю историю написали, придумав несколько тысячелетий прошлого, и...

- Предлагаешь поручить им поработать над нашей?

- Доверить святое еретикам? Шутишь? Тем более у нас даже придумывать ничего не нужно, всё своё и в избытке. Вот ты монголов вспоминал, а где этот народ сейчас?

- Тут, - я ткнул пальцем в стоящий рядом со столом глобус, на котором иногда любил поразвлечься, рисуя одним государствам немыслимые очертания границ, безжалостно раздирая на части другие, третьи вообще стирал с поверхности земного шара, обозначая на том месте четвёртые.

Мария Фёдоровна пригляделась к маленькой точке, затерянной где-то в глубинах Азии, и пренебрежительно фыркнула:

- И это те самые потрясатели вселенной? Нет. Что ни говори, а мы ту войну выиграли, пусть и с несколькими неудачными кампаниями в самом начале. Важен итог, не так ли?

- Но двести с лишним лет?

- И что? Древности свойственна неторопливость. Это сейчас все будто с ума посходили и запустили время вскачь, раньше было иначе. Вот воевали с Литвой - где та Литва? Где Польша, Швеция? Уж не говорю про насекомые государства вроде Крыма или Ливонского Ордена.

- Последний государством не являлся.

- Тем лучше, Павел! К разбойникам во всём мире относятся с предубеждением, а они разбойники и есть. Были.

- Глупости.

- Да, глупости, - согласилась Мария Фёдоровна. - Но к умным мыслям относятся с ещё большим предубеждением.

Забавно. Надо будет процитировать императрицу на сегодняшнем военном совете. Нет, что ни говори, я её очень люблю и уважаю, но иногда мою дорогую слишком заносит. Хотя...

- Душа моя, ты не откажешься присутствовать на нынешнем совещании?

Весенний вечер тих и прекрасен. Из открытого окна тянет холодком ещё не везде стаявшего снега, а откуда-то со стороны Мойки доносится незлобливая матерщина городовых, призывающих петербуржцев не шуметь и не нарушать раздумий императора. В кабинете дым - дежурившие на крыше снайперы опять набросали всякой дряни в каминные трубы, и попытка погреться у живого огня закончилась неудачей. А не сослать ли в Сибирь мерзавцев? Чуть было не сорвали заседание государственного совета!

- Здравствуйте, господа и товарищи! - обвожу взглядом присутствующих, ни на ком не останавливая его. - Я пригласил вас, чтобы сообщить пренеприятнейшее известие.