Гай Орловский - Ричард Длинные Руки - принц императорской мантии
- У тебя уже дети?
- Перед молодым поколением, - уточнил я уклончиво. - Должны показывать только хорошее. И в летописи войдем как гуманисты, что принесли даже в ад освобождение от тирании, гнета и неточно понятых политических учений. Так что, Азазель, не надо неверно применяемой дискриминации!
Он поморщился:
- Если хочешь погубить каких-то людей… что ж, бери с собой. Из ада не выберутся точно. Может быть, какую-то пользу принесут. Пока будут гореть, враг на них засмотрится, тут по нему и ударим.
- Добрый ты, - укорил я. - Но, конечно, нам нужна победа, одна победа, одна на всех, и за ценой не постоим, пусть горят… если для пользы. Но если только для твоего удовольствия, то обойдешься. Нужнее уничтожить очаг поджигателей войны!.. Это главное, если ты не догадываешься. Ты выясняй, где сосредоточены их основные силы, чем вооружены, а я буду координировать это мероприятие с нашими ах-ах светлыми и до того безгрешными ангелами, что противно, будто классику читаю.
- Что, - спросил он с интересом, - даже так?
- Однако безгрешность, - уточнил я строго и даже чуть было не перекрестился, - наш идеал! К счастью, тьфу-тьфу-тьфу и еще раз тьфу, недостижимый.
- Ну еще бы, - сказал он с таким сарказмом, что трава у его ног пожухла и легла на землю. - Какая уж тогда разносторонность!.. Хорошо, общайся с Михаилом. Мы не враги, так как я в той войне не участвовал, но все равно не люблю его.
- Как и он тебя, - заметил я. - Почему?
- Он принимает только тех, - ответил он, - кто тогда дрался с ним плечо к плечу против общего врага. А ко мне даже не знает, как относиться…
- Я сперва еще разок пообщаюсь с отцом Дитрихом, - сказал я. - Хочу ему поручить деликатную работу.
- И ему, - уточнил Азазель.
- Да ладно, - возразил я, - кому я что поручаю? Все добровольцы. Либо идут с нами, либо мы их вешаем. У человека всегда должен быть выбор, как сказал Господь.
- А что поручишь твоему церковнику?
- Когда войдем в ад, - сообщил я, - вторгнемся с миротворческой миссией принуждения к миру и демократии, то надо, чтобы за нами перекрыли выход. Нет, мы не штрафбат, просто эти сволочи, новые мятежники, могут обойти нас тайными тропами ада и вырваться на свободу. Здесь у нас свобода, не слыхал? Ну, все относительно… А на свободе да без чистой совести такого натворят! По себе знаю.
- Армия церковников, - сказал он понимающе, - да, в наступлении они полное ничто, но оборону держать смогут.
Я сказал тихо:
- Плюс маги.
Он покрутил головой.
- Всегда поражался, как ухитряешься держать их в одном войске и не дать перерезать друг другу глотки.
- Я им всегда подкидываю общего врага, - сообщил я военную хитрость. - А пока дерутся плечом к плечу, могут пусть не подружиться, но столерантничать и помультикультурничать на благо общего дела построения авторитарной демократии с моим человеческим лицом. А потом, глядишь, что-то и построим.
В его глазах я увидел багровый огонь приближающегося Маркуса, а когда он заговорил, я уловил почти человеческую симпатию:
- Ты и мысли не допускаешь, что все погибнет… Как это по-человечески!
- Мартин Лютер как-то изрек, - сообщил я, - или изречет, что если ему скажут, что завтра конец света, он сегодня все равно посадит дерево.
Он вздохнул, поднялся.
- Я отбываю.
- На коне? - спросил я. - Все равно забери, а то собаки воют, когда твоего облого зрят.
- Собаки видят больше, - согласился он. - А людям и не обязательно. Люди обожают обманываться.
Глава 4
Он исчез в мгновение ока, меня это все еще поражает, он же во плоти, а это значит, лишен возможности перемещаться, как ангелы. Значит, отыскал некую могучую магию, молодец, вживается в нашу жизнь.
Я поднялся в седло и повернул арбогастра в сторону собора, Бобик громко ахнул, в больших глазах обида, непонимание и вопрос крупными буквами: ну какая там охота? Я так давно гусей не ловил! А какие в соборе гуси?
- Есть там гуси, - заверил я. - Еще какие! Сытые, откормленные… Но ловить их, увы, браконьерство и посягание на власть церкви, так что мы пока не посягатели, секуляризация еще впереди.
Ворота распахнуты, народ выходит, крестясь, но лица просветленные. Что не отнять у церкви, так это умение давать людям утешение и душевный покой, а также настраивать их на благополучный исход любого хорошего дела.
Отец Дитрих медленно переворачивает листы толстой старинной книги, но не Библии, ту узнаю издали. Я приблизился осторожно, страшась помешать его чтению, однако отец Дитрих встрепенулся, поднял голову:
- Сэр Ричард?
- Да, - ответил я, - удалось переговорить тут с… некоторыми, помощь обещана. Без всяких условий.
- Прекрасно.
- Только, боюсь, ее будет недостаточно.
- Что случилось?
- Говоря откровенно, - сказал я, - небесный легион все это время упивался победой и хлебалом щелкал, а мятежники копили злобу и тайком готовились к реваншу. За несколько тысяч лет они наверняка преуспели! Сейчас их тайную базу и тренировочные лагеря всячески ищут как светлые, так и темные.
Он перекрестился, но лицо оставалось тревожным.
- Слава тебе, Господи, хоть что-то делают вместе!
- Не совсем так, - признался я. - Ищут темные, а светлые как бы поддерживают. Хотя мы и говорим, что падшие ангелы не пользуются милостью Господа, но это брехня, мы это знаем.
Он сказал мирно:
- Все на свете пользуется милостью Господа!
- Золотые слова, отец Дитрих! - сказал я с восторгом. - Только одни большей милостью, другие меньшей. Не пользуйся мятежные ангелы милостью вовсе, Господь бы просто стер их из мира! Но Он и там, в аду, дал им полезную работу.
- Гм…
- Полезную для общества, - уточнил я. - Они по его заданию обустроили сложную и богато разветвленную пенитенциарную систему со сложной иерархией, множеством наказаний, чтобы именно за содеянное и ничего лишнего, различные виды карцеров и в то же время один день в неделю для отдыха… Это чтоб в день Страшного Суда на свободу с чистой совестью! Однако, отец Дитрих, тревожно то, что мятежники знают все о силах небесного легиона и легиона ада, а вот мы о них ничего не знаем.
Он тяжело вздохнул:
- Это понятно, они готовились долго и тщательно. Но пока ты, сын мой, общался с… осведомителями, я договорился в некотором ином роде. Тебя встретят и примут немедля. Дело неотложное, там понимают.
Я переспросил:
- Отец Дитрих, встретят где?
Он со вздохом потер лоб:
- Я не сказал?.. Третью ночь без сна. Встретят в Ватикане. Кардиналы Гальяниницатти и Гольдонини. Я им доверяю. В определенной степени, конечно, введут тебя в курс дела и помогут по мере своих сил. Гальяниницатти, кстати, был простым крестьянином, когда пошел в священники, а теперь один из высших и влиятельнейших кардиналов! Он самый мудрый в конклаве!
- Благодарю, - сказал я ошалело, - но… какая необходимость?
- Ты Дефендер, - напомнил он. - Дефендер Веры. В случае крайней необходимости можешь получить доступ к некоторым вещам в Ватикане, которые хранятся пуще зеницы ока. В подвалах под папским дворцом есть тщательно охраняемые склады, где хранятся наши священные реликвии.
- Реликвии? - переспросил я. - Тогда почему их не выставить на всеобщее обозрение? Это только прибавило бы церкви мощи и популярности.
Он взглянул косо.
- Сын мой, - произнес несколько сварливо, - церковь не нуждается в еще большей популярности! Но как выставить, к примеру, жезл Моисея, которым пророк распахнул море, открыв проход беглецам?.. Народ тут же начнет требовать, чтобы церковь начала проводить ручьи к их огородам!
- Это бы можно, - пробормотал я, - если бы народ продолжал работать. Но они сразу же сядут на завалинку и будут ждать, что чудеса создадут им счастливую жизнь. Понимаю. Но боюсь поверить, что мне может что-то обломиться!
- Я на это надеюсь, - ответил он уклончиво. - Если мы приняли решение дать бой Маркусу, нужно использовать все средства!
- Еще бы…
- Даже их, - сказал он горько, - может оказаться недостаточно, чтобы сломить мятежников. А уж Маркус… Потому, сын мой, отбывай немедленно.
Я помялся, спросил осторожно:
- Однако… весьма как?
Он зыркнул из-под насупленных бровей.
- Думаю, - ответил приглушенным голосом, - у тебя есть некоторые средства.
Я посмотрел по сторонам, тоже понизил голос:
- Однако как на это смотрит церковь?
- Церковь против, - ответил он ясным голосом. - Ты сам только что сказал, что если простым людям дать пользоваться чудесами, они перестанут трудиться в поте лица своего, как неспроста завещал Господь. Потому ни чудес, ни древних вещей как бы не существует. А прибегать к ним должно только в случае крайней необходимости. Самой крайней! Да и то так, чтобы простой народ не знал. Нам можно, ему нельзя.
Я вздохнул с облегчением:
