Взводный - Айзенберг Александр Берг Александр
– Пока не знаю, я его вызвал к себе, как прибудет, так и спросим.
– Когда он прибудет к вам, сразу вместе с ним идите ко мне, тут вместе и послушаем.
– Хорошо, товарищ Сталин, я сейчас вышлю за Кирпоносом самолет, так что, думаю, к вечеру он будет тут.
По распоряжению Шапошникова за Кирпоносом вылетел самолет «Сталь-2»[19] под прикрытием тройки истребителей И-16.
Уже через два с половиной часа самолеты заходили на посадку, аэродрома рядом не оказалось, но прямо перед городком было ровное поле, вот на него они и приземлились. Приземление самолетов не осталось незамеченным, так что уже через пару десятков минут посланный Шапошниковым посыльный передавал Кирпоносу послание.
Самолеты дозаправили, благо авиационный бензин у нас был, и Кирпонос во второй половине дня вылетел в Москву. В семь часов вечера, прямо с аэродрома, он уже заходил в здание Генерального штаба, только для того, чтобы, поздоровавшись с Шапошниковым, вместе с ним снова сесть в машины и поехать в Кремль, правда, и ехать было всего ничего, так как он находился совсем близко от здания Генштаба.
В кабинет Сталина их провели без задержек, а там их, вернее Кирпоноса, подробно расспросил Сталин. Он интересовался, как Кирпоносу удалось не только выйти самому вместе со своим штабом, но и вывести из уже захлопнувшегося котла целых две дивизии, а под конец похвалил его. По большому счету большая часть вины за происшедшее была на командующем, но там успели отметиться многие, да и на фоне Западного фронта Юго-Западный держался лучше. Услышав похвалу вождя, Кирпонос решил не тянуть все одеяло на себя, ибо правда все равно со временем выплывет и тогда может ударить по нему бумерангом.
– Понимаете, товарищ Сталин, моей главной заслугой было невмешательство, выходом из окружения руководил командир отдельного механизированного полка майор Прохоров.
– Почему? У вас мало генералов?
– Генералов хватает, товарищ Сталин, вот только этот майор уже не в первый раз выходит из немецкого тыла, причем обычно каждый раз с прибылью. Два месяца назад он был простым взводным, после разгрома своего батальона с горсткой оставшихся в живых бойцов начал выходить к своим и в итоге вскоре вышел, только уже с усиленным механизированным батальоном. Потом был рейд по немецким тылам, и после него под командованием Прохорова уже был полноценный механизированный полк со всеми средствами усиления. Если все другие командиры в таких условиях теряли бойцов и вооружение, то Прохоров только собирал и то, и другое. Кстати, у него даже оказался не только проработанный маршрут для выхода из немецкого тыла, но даже точки снабжения, где нас ожидали топливо, продовольствие и боеприпасы. Только благодаря ему мы и смогли выйти так быстро и без потерь.
– А когда он успел разведать путь и организовать точки снабжения?
– Еще до окружения, просто просчитал это и подготовился своевременно.
– Жаль, что у нас нет других таких Прохоровых.
– Это да, кстати, у него практически вся техника трофейная, только немного наших бронеавтомобилей и грузовиков, а все остальное трофейное. Порядка двух с половиной сотен бронетранспортеров, рота трофейных танков, большое количество как обычных грузовиков, так и тягачей для артиллерии. У него даже каждый командир роты ездит на трофейном легковом автомобиле, есть у немцев неплохие открытые легковушки для армии, вот он и обеспечил ими своих ротных.
– А где сейчас этот полковник?
– Извините, товарищ Сталин, он майор.
– Если я говорю полковник, значит, полковник.
– Полковник Прохоров сейчас вместе со своим полком составляет мой резерв, а также занимается охраной тыла.
– Хорошо, пришлите мне описание всех его подвигов, а я подумаю, как его наградить.
Кирпонос с Шапошниковым покинули кабинет Сталина, после чего вернулись в Генштаб. После не очень долгих расспросов Шапошников отпустил Кирпоноса, а за это время по его приказу кадровый отдел подготовил приказ о присвоении майору Прохорову звания полковника. «Эмка» доставила Кирпоноса на аэродром, где на том же самолете он и вылетел обратно. Главное, его миновал гнев высокого начальства, все же он обещал, что Киев продержится, а получилось наоборот, не только Киев отдали, но и, считай, все войска, его оборонявшие, попали в котел. Его вполне могли за такое разжаловать, но судьба смилостивилась, и его не тронули. А Прохоров, похоже, попал в милость к Сталину, хорошо, что он сам с ним не конфликтовал, а поддерживал, да и вообще именно благодаря Прохорову он смог не только выйти из окружения, но и избежать наказания. Вон как обошлись с Павловым, а ведь могли и с ним обойтись точно так же. Вот под такие размышления генерал Кирпонос и возвращался к своим частям. Они должны были стать основой новой линии обороны. В Генштабе у Шапошникова он обсудил, что ему делать дальше и где держать основную линию обороны. Шапошников обещал ему всемерную поддержку, как подкреплением, так и по организации линии обороны, а тут придется привлекать гражданских, так как своими силами он не успеет управиться.
То, что Кирпонос летал в Москву, я узнал задним числом, единственное, что меня ошарашило, так это приказ о присвоении мне звания полковника. Как известно, любая палка имеет два конца, с одной стороны, более высокое звание – это очень неплохо, тем более для командира полка. Майор все же немного не дотягивает, а вот, с другой стороны, такое звание и при моем возрасте… Вполне ожидаю разные неприятности, и самые первые из них будут проверки, как только патрули и другое начальство будет видеть мое звание. Полковник в двадцать три года – это что-то из серии практически совершенно нереального. Исключением был, пожалуй, лишь Василий Сталин[20], вот только не знаю, когда именно, вернее, в каком возрасте ему звания присваивали, я ведь не историк.
Вот только все знали, кто его отец, а потому ничуть не удивлялись такому карьерному росту, хотя по мне все эти звания были им не заслужены, ну не тянул он на них. Тот же Рычагов[21] тоже очень быстро рос в званиях, но он по крайней мере был отличным летчиком-истребителем, просто не тянул командование на высоких должностях, опыта не хватало.
И вот на фоне достаточно известных личностей я, никому не известный командир пехоты. Кто про меня знает? Лишь весьма ограниченный круг высокопоставленных командиров, с кем я имел дело, вернее под чьим командованием находился. Тут уж действительно хорошо бы стать всесоюзно известным, не ради пустой славы, а чтобы все встречные-поперечные лишние вопросы не задавали и нервы многочисленными проверками не трепали. И так приходится везде вместе с ординарцем и порученцем в звании старшего лейтенанта ездить. А порученец, он мне в принципе нафиг не нужен, своеобразный зиц-председатель Фунт, исключительно для подтверждения моего звания и должности. Да и так я старался лишний раз нигде не появляться в одиночку, исключительно на моей «Ласточке» и с ординарцем и порученцем. А так жизнь налаживается, это я не про новое звание, из Киевского котла успешно вышли и без потерь, но тут, с одной стороны, я сам подстраховался заблаговременным выбором маршрута и подготовленными пунктами снабжения, а с другой – слишком много наших частей в открытую пытались вырваться, так что силы немцев были рассредоточены, ну и везение тоже не нужно списывать со счетов. Сейчас мы укреплялись на новых позициях, но долго на них не продержимся, так что необходимо строить новую линию обороны. Радует только одно: я в резерве, значит, пока потерь у меня будет мало, вопрос только, как долго?
30 сентября 1941 года, Киев
Командующий группой армий «Юг» генерал-фельдмаршал фон Рундштедт сразу после захвата Киева перевел сюда свою ставку. Изучая дела, он обратил внимание на рапорт о русских госпиталях, вернее на то, что в каждом госпитале появившимся немецким солдатам давали одно и то же письмо на немецком языке, все от того же русского гауптмана Прохорова, но теперь он уже майор. Памятуя о произошедшем, немецкие солдаты и офицеры уже не смотрели на них как на шутку или курьез. Все отлично знали о череде нападений на госпитали и санитарные колонны и о громадных жертвах, последовавших после игнорирования подобного письма и уничтожения русских раненых. Скрепя сердце фон Рундштедт велел не трогать русские госпитали, хотя и никакой помощи им не оказывать, в конце концов, в договоре с русскими это не оговаривалось. Если русские раненые умрут от голода, то он тут ни при чем, кормить русских он не обязан.
