Пронск - Даниил Сергеевич Калинин
Но русичи еще держатся. Любовь к близким, оставшимся за их спинами в граде, да твердое понимание того, что защищают они свой дом, не дают сломаться даже смертельно уставшим воям! Но у поганых все иначе… Утренний запал их давно иссяк, а страх скорой смерти оказался сильнее голода и понимания того, что проиграй они, и голод все одно добьет их. Только чуть позже… Каждый из нукеров, кто успел миновать гребень внешнего вала, невольно находит глазами гору трупов своих соратников и внутренне холодеет – его ведь ждет та же участь! И хотя стараются татары о том не думать, так ведь все одно сбываются их самые страшные предчувствия – так или иначе поганые находят свою смерть.
И уже со страхом смотрит на Пронск ту-мен, но страх в душах покоренных быстро перерождается в ненависть к тем, кто заставляет их идти на штурм, кто заставляет их умирать на чужбине! Забыта жажда наживы и уверенность в том, что в этот день они насладятся всеми возможными благами в захваченной крепости… Наоборот, вперед теперь вышли старые обиды и затаившаяся ненависть к тем, кто завоевал их, поставил в ряды тумена, погнал вперед, на смерть… Мрачно притихли монголы – арбанаи и джагуны, понимая настроение своих нукеров и страшась, что начни они кричать и гнать людей в атаку плетью, как их растерзают свои же… Шлют гонцов-туаджи к Годжуру прочие кюганы, но последний и сам понимает происходящее, страшится, но не находит выхода…
Наконец приказал он отвести людей от стен непокорного града, а защитникам его послал вестника с предложением замириться, расчистить завалы трупов во рвах его и на валах да обещать мир в обмен на запасы еды.
Сегодня Тенгри оказался глух к мольбам Годжура, но выборный темник все равно придумал, как можно обойти запреты Ясы Чингисхана и взять крепость хитростью, не вызвав гнева божества…
Глава 21
– …У них еще очень много воев, они могут пойти и на второй, и на третий штурм, и тогда точно прорвутся. Может, действительно стоит принять предложение татар, дать им немного еды, чтобы ушли?
Воевода Мирослав первым решился озвучить «примирительную» позицию, и Михаил Всеволодович, собравший меня, Кречета, воеводу Ратибора и того же Мирослава на импровизированное совещание по случаю предложения посланника татар, внимательно выслушал своего старого соратника, определенно раздумывая над его словами.
Чем вызвал мое ничем не прикрытое возмущение:
– Только дурак поверит в эту ложь! Дать им еды?! Чтобы они могли постоять под стенами Пронска еще пару-тройку лишних дней? Не стоит быть столь наивным, Мирослав, коли имелась бы у них возможность взять крепость силой, они бы ее использовали, не сомневайся! Снабжение продовольствием – вот самое уязвимое место наших врагов сейчас, вот их ахиллесова пята! Еды у поганых наверняка осталось немного – это можно понять, смотря на все сокращающиеся отары их скота. А значит, и времени в запасе, перед тем как начнется настоящий голод и придется снять осаду, также практически нет! Думаю, последний приступ был столь долгим и тяжелым как раз потому, что они пытались взять город, уже не считаясь с потерями… Но, очевидно, покоренные были на грани открытого неподчинения, и темнику пришлось остановить штурм в страхе, что начнется мятеж из-за больших потерь и отсутствия еды. Так что я говорю «нет» – ни в коем случае нельзя верить татарам, открывать ворота и отправлять послов к ним на встречу! Вспомните, чем кончилась Калка для киевлян, поверивших обещаниям поганых!
Я бы хотел добавить: «Вспомните, чем кончилась осада Москвы Тохтамышем». Или чуть более близкое: «Вспомните про Колодяжин – сам Батый не смог взять крепость и вынудил ее защитников открыть ворота хитростью!» Хотел, но не смог, ибо эти конкретные исторические события еще просто не произошли…
А может, и не произойдут!
Собравшиеся на военном совете внимательно выслушали меня, и Мирослав не пытался мне возражать, смущенно потупив взор. Кречет и Ратибор одобрительно улыбнулись, у последнего улыбка была хоть и скупой, так, уголком губ, но все-таки улыбка… А Михаил Всеволодович просто и прямо спросил:
– Что ты предлагаешь, тысяцкий голова? Просто отказаться и ждать нового приступа? Если все так, как ты описал, они еще раз пойдут на штурм – у них иного выхода нет!
Я отрицательно покачал головой:
– Если вдуматься, выход всегда найдется. У нас, по крайней мере… Я думаю, стоит пообещать дать им еды.
Все собравшиеся посмотрели на меня с удивлением – это мягко говоря, что удивлением! Но, взяв эффектную, театральную паузу, я продолжил:
– Пообещать дать еды нашим добрым соседям, с коими мы не только воевали, но и дружили, и знаем друг друга много лет, и кого татары также покорили да заставили драться с нами силой! Нужно пообещать дать еду мокше, половцам, булгарам и буртасам, что остались в тумене. Дать ее в обмен на головы монгол и хорезмийцев!
Воевода Ратибор удивленно покачнул головой, а после неожиданно для меня поддержал идею:
– Тургаудов-монголов уцелело немного – по крайней мере, в тумене, что пришел к Пронску от Ижеславца, их нет: все пали во время штурма. А столкновения между погаными случились уже при последнем приступе нашей крепости… Думаю, что тысяцкий голова прав: монголов осталось немного, и покоренных можно натравить на них. Но почему не предложить это также и воям из Хорезма?
Я улыбнулся воеводе, после чего разъяснил свою мысль:
– Да, монголов немного, а потому убийство их не ослабит половцев и мокшан с булгарами. А нам нужно, чтобы тумен сократился наверняка! Кто их знает, поганых, вдруг решатся пограбить на обратном пути? Или вовсе вернуться к Пронску, получив продовольствие?! Да и потом, все названные – они ведь действительно наши соседи, и им есть куда уйти. А хорезмийцам до собственных земель очень далеко, они скорее поддержат темника.
Впервые за время обсуждения заговорил Кречет:
– Идея толковая. Но как передать наши слова покоренным? Посланники ведь наверняка из числа монголов, отправленных к нам воеводой Годжуром. И они не передадут тумену наших слов.
Я согласно кивнул:
– Не передадут, тут ты прав. Но у нас ведь есть несколько раненых кипчаков, взятых с боя да кого не успели добить? Есть. Спустим их со стены на веревках и передадим в качестве жеста доброй воли, на
