Царь нигилистов 2 - Наталья Львовна Точильникова
— О, Боже! — воскликнул Саша. — Опять эта бюрократия! Нужна же только политическая воля. Не думаю, что Петр Первый кому-то свои проекты на отзыв отдавал.
— Отдавал, — возразил царь. — Он был достаточно умным человеком для того, чтобы не считать себя знатоком всех наук.
— Хорошо, — вздохнул Саша. — Договорились.
— Это все проекты на сегодня? — поинтересовался царь.
— Нет, конечно! — сказал Саша.
— У него еще по физике три, — усмехнулся Никса.
— Никса, я всегда знал, что ты — гений, — польстил Саша.
— Физика? — удивился папа́.
— Не совсем, — возразил Саша. — Нам надо перейти на метрическую систему мер и весов.
— Заимствовать у французов?
— Да! Килограмм, метр, секунда. И их производные.
— Это потребует еще больших затрат, — предположил царь.
— Зато стократ окупится. Вместо нашего бардака с пудами, фунтами, золотниками, саженями и аршинами. Эти две архаичные системы: орфография с «ять» и отечественная система мер тормозят развитие страны не меньше крепостного права.
— Преувеличиваешь, — сказал папа́.
— Ненамного. Так мне писать записку?
— Пиши. Рассмотрю. После пятерки по физике.
— Договорились, — кивнул Саша.
— Все? — спросил папа́.
— Нет, — сказал Саша.
— Еще один глобальный проект?
Глава 24
— Нет, — успокоил Саша, — не такой глобальный, всего лишь замечание к нашей программе.
Никса посмотрел с любопытством. Володя насторожился.
— Я считаю, что нам надо вернуть русскую историю, — сказал Саша. — Не чужая ведь нам страна.
Никса усмехнулся. Володька тяжко вздохнул.
— У вас и так много занятий, — заметила мама́.
— Можно только мне, у меня нет всеобщей истории и географии России на немецком. Первое я еще могу понять. Немецкую географию я бы тоже понял. Совершенно необходимый для нас предмет: надо же Вюртемберг от Гессена отличать. С другой стороны, зачем, если нет русской истории?
— Август Федорович не считает русскую историю достойной изучения, — заметила мама́, урожденная Гессенская принцесса.
— А он ее знает? — поинтересовался Саша.
— Итак, Саша, ты считаешь, что вам надо вернуть русскую историю и географию России читать по-русски? — спросил царь.
— Да, папа́, все верно. География России по-немецки — это полный абсурд. Ведь все названия русские.
— Вам надо совершенствоваться в немецком, — сказала мама́.
— Я посоветуюсь с Зиновьевым, — пообещал папа́.
И перевел разговор на другую тему.
— В понедельник мы переезжаем в Царское село, — сказал он. — В Петергофе уже холодно. Мы и так на месяц задержались.
Про то, что царская семья ведет кочевой образ жизни, Саша уже знал. Собственно, Зимний дворец действительно был зимним: там жили с конца ноября по март. В апреле семейство переезжало в Царское село, в мае-июне — в Петергоф, а в августе — снова в Царское село. И где-то между переездами могли еще смотаться за границу, в Финляндию, в Москву или по монастырям — на богомолье.
— Совсем не холодно, — возразил Саша. — Я только освоился тут. Наконец-то знаю, где что. Где Сосновый дом, где капелла, где море, где библиотека. В Царском селе мне придется вспоминать все сначала!
— Подуют ветры с мора, — сказал царь, — и станет сыро и дождливо. Совсем ничего не помнишь?
— Там, кажется, лицей, — предположил Саша.
— Лицей давно не там, — вздохнул папа́. — Его перевели в Петербург еще до твоего рождения. Но здание осталось, конечно.
— Вроде бы там есть большой пруд и французский сад, — вспомнил Саша.
— Да, — кивнул папа́.
— А на берегу пруда — скульптура с девушкой с разбитым кувшином.
Про скульптуру Саша помнил из стихотворения Пушкина, но на этом его эрудиция кончалась.
— Есть скульптура, — подтвердил папа́.
— Но я не помню даже, где мы там жили!
— В Зубовском флигеле, — сказал царь.
Название не говорило Саше ровно ничего. Ну, кроме, конечно, ассоциации на Платона Зубова — последнего фаворита Екатерины Великой.
— Ничего, ты вспомнишь, — попытался успокоить папа́.
— У меня дела в Петергофе!
— Завтра будет день, — отрезал царь.
Уговорить Гогеля свозить его в Петергоф стоило Саше некоторого труда.
— Хорошо, Григорий Федорович, — наконец, сказал Саша, — не буду отнимать у вас время. Деньги у меня есть: возьму извозчика да сам поеду.
Гогель опешил и мигом приказал заложить ландо.
Было довольно жарко для осени, ярко светило солнце. Вдоль Петергофского шоссе тянулись пожелтевшие деревья Александрийского парка.
Первым адресом была аптека Ильи Андреевича Шварца.
Обитель бизнес-партнера несколько преобразилась с предыдущего визита. В окне справа от двери был выставлен огромный цветной плакат: пухленькая румяная девушка с голубыми глазами и пышными блондинистыми волосами в венке из лиловых цветов. Надпись под девушкой гласила:
«Величайшая потребность века, для дам и господ: новейшее французское средство для волос: шампунь „Княжеский“».
Средство было не совсем французским, но Саша верил в предпринимательский талант бизнес-партнера и решил не спорить.
По левую сторону от входа красовался другой плакат, тоже во все окно. Он повторял сюжет иллюстрации в «Колоколе», но был цветным и более реалистичным. Очередное творение будущего академика Крамского производило прямо замечательное впечатление, гораздо лучше газетного варианта. Под плакатом были слова:
«Небесный фонарик — незаменимое украшение для вашего праздника, впервые запущен на дне рождения государыни императрицы Великим князем Александром Александровичем».
Когда они вошли, Илья Андреевич встал навстречу и вышел из-за прилавка.
И Саша обнял аптекаря под неодобрительным взглядом Гогеля.
— Как наши дела? — спросил Саша хозяина.
Они сели в кресла напротив прилавка и стеллажей с пузырьками и колбами.
— Отлично! — сказал аптекарь. — Шампунь покупают фрейлины государыни, вашей матушки, и по несколько штук в неделю уходит в Константиновский дворец в Стрельне и Михайловский дворец в Петербурге.
Ага! Понятно. Константиновский — это тетя Санни, а Михайловский — Елена Павловна.
— И оптом взяли пять аптек из Петербурга и две — из Москвы.
— Насколько крупный опт?
— По 20 пакетиков. И еще розница.
— Ладно, лиха беда начало. Реклама работает?
— Да!
— Сколько у нас с шампуня чистыми?
— Тридцать два рубля.
— Супер! Мы кажется вышли на самоокупаемость. Илья Андреевич, вы гений!
— Ну, кто тут гений… — скромно потупился бизнес-партнер. — Фонарики лучше идут. Особенно после «Колокола».
— И сколько?
— Пятьдесят восемь рублей.
— Обалдеть! — сказал Саша.
— Я их пристроил в семь столичных ателье свадебных платьев, десять цветочных магазинов и три кондитерских.
— О! — восхитился Саша. — Рестораны, магазины игрушек, подарков, люстр, ламп и подсвечников, свечные лавки, винные погреба…
— Попробую, — пообещал Шварц.
— Давайте обмоем, — предложил Саша. — И выпьем за успех нашего дела.
— Обмоем? — встрял Гогель. — Александр Александрович!
— Квасом, Григорий Федорович, квасом, — успокоил Саша.
Перед следующим визитом он и правда совсем не хотел напиваться.
— Есть яблочный, — сказал Шварц.
— Яблочный квас? — удивился Саша. — Ни разу не пробовал! Давайте!
