Царь нигилистов 2 - Наталья Львовна Точильникова
— Григорий Федорович! — простонал он сквозь сон. — Ну, зачем? Сегодня же нет уроков!
— Все равно не должно спать до полудня!
За умыванием и чисткой зубов Саша насвистывал известный ему с детства хит Пугачевой:
Не бываю я нигде, не дышу озоном,
Занимаюсь на труде синхровравзатроном…
Но с немного отредактированным припевом:
То ли еще было,
То ли еще было,
То ли еще было
Ой-ой-ой!
Да, даже без русской истории, это было сурово. Так что хотелось забить на эту особенность образования.
Завтрак принес некоторые положительные эмоции.
— За отличные успехи в математике и музыке государь премируют вас пятьюдесятью рублями, Александр Александрович! — провозгласил Гогель.
И отсчитал десять розовых десятирублевых ассигнаций.
— Здесь сто, — заметил Саша.
— Еще пятьдесят — это на карманные расходы за два месяца, — пояснил Гогель.
Саша без стеснения пересчитал еще раз и убрал к себе в ящик, где оставалось еще 27 рублей 40 копеек.
Да! Больше ста рублей у Саши еще не скапливалось! Можно полностью с Крамским расплатиться. И еще вложить в дело.
Этот метод заработка Саше положительно нравился. Выгоднее, чем с английского переводить.
Первые эскизы рекламных плакатов художник прислал Саше еще в кадетский лагерь. Особенно расписываться в ответ Саше было некогда, так что он кратко одобрил и ждал окончательный вариант, который прибыл в начале сентября и был тут же отправлен бизнес-партнеру. Рассрочка тогда еще действовала, но ко дню рождения Никсы действовать перестала.
Саша почувствовал некоторый укол совести. Уже тогда можно было еще десять рублей отдать, но закрутился.
— Вечером государь и государыня ждут вас на ужин, — добавил Гогель.
И это тоже было кстати.
После завтрака Саша отправил Крамскому с лакеем 25 рублей вместе с извинениями за просрочку платежа на неделю.
Ну, зато сразу все. Явно не на что обижаться.
И до вечера успел написать первую главу книги «Мир в ближайшие 150 лет», которую еще в августе обсуждал с Крамским, но так за нее и не принялся.
Начал с политкорректного. Глава называлась: «Рост городов: небоскребы, мосты, транспортные развязки».
Для экономии времени и сил, он писал, понятно, без «ятей», «еров» и прочей херни, но все равно почти до вечера.
Возможно, начать следовало с развития науки и техники, но не суть. Главы можно потом переставить. Если писать по главе каждую субботу — за полгода успеет.
Хотя, конечно, один час свободного времени в будни — это, как бы сказать, если не матом — очень мало.
И Саша задумался о том, как бы сократить время на выполнение домашнего задания, но при этом не потерять в премиальных от папа́. Задача представлялась малоосуществимой.
На ужин собрались в той же столовой Фермерского дворца, где в июле был памятный разговор с дядей Костей.
Папа́, мама́, Никса, Володя, сам Саша и даже Алеша. Истинно семейный ужин на шесть персон. Гримма, слава Богу, не было. В семье папа́ не было принято приглашать за стол учителей и наставников. В отличие от дедушки, когда редкий семейный обед обходился без Жуковского.
Такое высокомерие, с одной стороны, казалось Саше неправильным. С другой, его бы порадовало присутствие разве что Якова Карловича.
Светло-голубые стены с итальянскими пейзажами в тяжелых рамах, стол, накрытый белой скатертью с белым с золотом сервизом, двери на террасу слегка приоткрыты, а там в кадках — пальмы, непривычные на этой широте и уже отцветшие олеандры, огромный фикус и нечто совсем экзотическое, которое Саша опознал как аурукарию.
Ветра почти нет, еще тепло.
— Саша, Август Федорович очень доволен твоими успехами, — сказал папа́.
— Спасибо вам огромное за премию! — улыбнулся Саша. — Я ужасно благодарен.
— Саша, когда ты перестанешь говорить мне «вы»? — спросил папа́. — Даже Алеша говорит «ты». И с твоим дедушкой, мы всегда были на «ты».
Это в качестве особой милости? Два с лишним месяца папа́ пропускал его «вы» мимо ушей, а тут, вдруг, заметил. Никса всегда говорил «ты» царю, Володя — тоже. Но первый цесаревич, а второй — маленький. Саше «ты» казалось немеряной наглостью.
— Хоть сейчас, — пообещал Саша, — я просто не помню, как было раньше.
— Я рад, что все налаживается, — сказал папа́.
— С русским хуже, чем с математикой, — признался Саша. — Яков Карлович наставил мне двоек.
— Саша, «ять» — это не так трудно, — заметил царь. — Там, где в русском «ять», в польском обычно «ia» или «a».
— То есть, чтобы правильно писать по-русски, надо выучить польский? — поинтересовался Саша.
— Между прочим, не лишне, — сказал папа́. — По крайней мере, Никсе.
— А также финский, эстонский, литовский, латышский, грузинский, армянский, чеченский… Какие там у нас еще наречия?
— Это точно не нужно для правописания «ять», — усмехнулся царь.
— «Ять» не нужна, как и «ер», — сказал Саша. — Это лишний перевод бумаги и чернил. Это лишняя трата времени на заучивание бесконечных правил и корней. И вместо «и с точкой» можно везде писать просто «и».
— Еще есть «ижица», — заметил Никса.
— «Ижицу» я вообще ни разу не видел, — сказал Саша. — Это значит, что толка от нее еще меньше, чем от твердого знака на концах всех слов.
— «Ижицу» пишут в некоторых словах, — сказал царь. — Например, миро, синод, ипостась.
— Значит, везде заменяем на «и», — резюмировал Саша. — То есть моя реформа русской орографии состоит из четырех пунктов. Первое: вместо «ять» везде писать «е». Второе: «еры» на концах слов не писать вовсе. Третье: вместо «и десятеричного» везде писать «и восьмеричное». Четвертое: вместо «ижицы» везде писать «и».
— Все? — спросил папа́.
— По орфографии — да, — кивнул Саша.
— Саша, ты представляешь, каких затрат это потребует? Все учебники переписать, все книги перепечатать, всех учителей переучить, все документы перевести на новую орфографию. А для этого переучить всех чиновников.
— Это ничего не потребует, — возразил Саша. — Никаких дополнительных знаний и умений. Четыре пункта запомнить может каждый идиот. Никакие старые книги не нужно перепечатывать, они понятны. И никакие документы переписывать. Просто для начала разрешить писать в новой орфографии по желанию. И перевести обучение на новую орфографию. И новые книги печатать по-новому. Лет за двадцать перейдем. У нас не пожар.
— Вот это верно! — заметил царь. — Не главная задача. Сейчас на это нет времени.
— Я понимаю, — кивнул Саша. — Конечно, освобождение крестьян важнее. Но у Петра Великого как-то и на гражданский шрифт время находилось.
— Ладно, — сказал папа́, — давай договоримся так: ты пишешь мне записку про твою орфографическую реформу, и когда ты получаешь у Грота первую пятерку за диктант на
