Я Распутин - Алексей Викторович Вязовский
— За что такая милость?
— Да уж не за просто так, — покивал я. — Первое. Отпишешь на меня Орловский банк. У него же есть экспортная лицензия на зерно? Есть. Прекрасно. Второе. Буду пользоваться без ограничений твоими отделениями в Европе. Во Франции, Германии и Голландии. Дашь распоряжения управляющим. Чтобы слушали меня как отца родного.
Поляков тяжело вздохнул, достал блокнот с золотым пером, начал записывать.
— Крещеных работников запишешь скопом в Небесную Россию. Пущай платят членские взносы и голосуют на выборах как скажу.
Я побарабанил пальцами по столу, отхлебнул шампанского.
— Последнее. На выходе поцелуешь мне руку и назовешь отче. Без твоих издевок.
Поляков побагровел, но смолчал.
Мы допили шампанское, вышли из зала. Стоило захлопнуться дверям, Лазарь, взял мою руку, поцеловал:
— Спасибо за урок, отче!
Надо было видеть глаза Поляковых. Только ради этой сцены стоило угодить в прошлое.
Провожал нас опять Судаков.
В дверях я его прихватил за пуговицу:
— Спаси тебя бог, Лешка. Уважил. Буду в Москве, зайду еще разок, другой. Может и не один, — я подмигнул. — Готовь цыган. Только вот что…
Владелец Яра почтительно наклонился. Все тоже остановились, начали прислушиваться.
— Салат этого француза Оливье подавай перемешанным, с добавлением майонеза.
— Мы таковой соус сами делаем — тут же откликнулся Судаков.
— Это первое. Второе. Сделай вот какой салат. Кусочки филе сельди пряного посола выкладываешь на плоское блюдо и покрываешь слоями из натертых варёного картофеля, моркови и свёклы. Також майонез туда поверху.
— И как же называется сие блюдо? — удивился владелец Яра.
— Ш.У.Б.А. — по буквам произнес я.
— Неужто шифр какой? — усмехнулся Поляков.
— Не ошибся. Шовинизму и Упадку Бойкот и Анафема!
Все впали в ступор и смотрели на меня квадратными глазами.
Глава 19
— Я в управляющие банка?! — Гриша Щекин неверяще помотал головой.
— А что такого? В деле с акциями вы проявили себя хорошо, — я закончил считать пачки с рублями, перетянул последнюю резинкой.
Операция «Бедный Лазарь» дала даже больше двух миллионов. Образовалось лишних триста тысяч.
— А Варженевского я с собой забираю. Он мне в столице нужен.
— Я же ничего не понимаю в финансах…
— Найми кого-нибудь с хорошими рекомендациями. Только не из евреев или старообрядцев. Немца какого-нибудь или англичанина. У них банковское дело хорошо поставлено.
Из тюрьмы в юристы, из юристов в управляющие банка. Карьера!
— И дальше что? — Щекин заворожено смотрел, как я пакую деньги в два чемодана.
— Дальше проведи проверку отчетности орловского банка. Думаю, там тоже будет дыра. Я отпишу в пользу банка доходы от игр и от общин. Там выходит тысяч на двести-триста в месяц. Это покроет убыток. Плюс вот — я подвинул Григорию пачки с «излишком» — К марту-апрелю соберешь миллион живых денег на счетах. Продолжим играть на бирже — есть у меня пара идей.
В бытность студентом — я скачал приложение одного популярного розничного брокера и забавлялся с фьючерсами на нефть. Ничего серьезного — всего полгода. Но биржевую игру освоил, даже сумел какие-то копейки заработать.
— Григорий Ефимович! — взвыл Гриша — Зачем вообще вам банк??
— Это будет мой кошелек. На него будем покупать заводы-пароходы и пускать за границу наши товары.
— Какие товары?
— Скоро узнаешь. И вот еще что. Переименуй банк. Орловский — иностранцы не поймут. Пусть будет Центрально-Русский банк. Так проще.
* * *
Закончив в Москве, выехал в Питер. И сразу попал с «корабля на бал» — во дворе общинного дома шла драка. Женская. Лохтина таскала за волосы Елену Александровну. Та отмахивалась, но Ольга статями была покрупней эсерки, легко отбивала ее попытки освободится. Рядом топтался наш «домашний пристав» — Григорьев. Евстолий явно не знал, что делать, только пучил глаза.
— А ну ша! — во все легкие заорал я, вытаскивая пистолет из кобуры. Тут же стрельнул. С деревьев с карканьем снялись вороны, женщины отпряли друг от друга.
— Шалава!
— Сама шлюха!
— Евстолий! — гаркнул я. — Лохтину в мой кабинет.
Полицейский очнулся, взял под локоть любовницу. Второй локоток, уже Елены, принял я, отвел ее приводить себя в порядок в общинный зал.
Эсерка зарыдала, бросилась мне на грудь:
— Эта стерва обещала сдать меня властям как беспаспортную.
— Ну-ну, — погладил я ее по спине — Все обойдется. Ольга просто ревнует.
Успокаивать девушку пришлось долго. Попутно размышлял, как разрулить ситуацию. Решил развести соперниц географически.
— Тут рядом продается несколько домов. Сходи с боцманом, посмотри. Какой понравится — купим и сделаем там школу для общинников. А потом, как откроется первая трудовая колония для подростков — переедешь туда. Но школу чтобы сделала мне на пять с плюсом — учителя по всем предметам, своя библиотека с учебниками!
Загрузив Елену, я отправился к Лохтиной. Та была холодна, презрительно на меня смотрела.
— Как вы могли! Я вам так верила! Сатир! Дон Жуан Тобольский.
Любовницу надо было чем-то огорошить, чтобы сбить ее с настроя.
— Оленька, душа моя… А ведь скоро семья моя приедет в Питер. Жена с детками.
Лохтина открыла приоткрыла ротик, слезы так и брызнули из ее глаз. Вот ведь… Второй «водопад» за день.
— Да как же так… Разве такое возможно?!?
— Очень даже! И ежели ты не хочешь скандалов новых — потрудись держать себя в руках. Или может ты хочешь домой к мужу?
А вот это был запрещенный удар. Лохтина побледнела, опустила глаза.
— Бабских драк не потерплю. Ясно?
Ольга молчала.
— Ясно или мне кликнуть дворника собирать вещи?
— Ясно, Григорий Ефимович, — Лохтина вытерла слезы платком, потом все-таки собралась, глубоко вздохнула. — Вам телефонировали. Вызывают срочно в министерство финансов.
Спустя час воспитывали уже меня. Делал это граф Владимир Николаевич Коковцов, министр финансов Российской Империи. Тот самый, который мог стать преемником убитого Столыпина, но не стал, хотя царь его почти назначил премьером. А еще Коковцов вошел в историю знаменитой фразой «Слава Богу, у нас нет парламента». Собственно, последнее яснее всего иллюстрирует отношение кабинета министров к Думе.
— Милостивый государь, — чеканя каждое слово отчитывал меня у себя в кабинете граф. — То, что вы изволили устроить в Москве на бирже — совершенно недопустимо и неприемлемо.
Пришлось «включать» дурачка и юродивого. Я хлопал глазами, крестился на иконы, мотал головой. Прям по Филатову: «Не сумел… Не устоял… Не имел. Не состоял. Не был. Не был. Не был. Не был. Даже рядом не стоял!».
Граф полчаса бился со мной, но так никаких признаний в содеянном не получил. Ну и что, что был на бирже? Маклеры позвали на духовную беседу. У них душа болит за
