Бастард Ивана Грозного 1 - Михаил Васильевич Шелест
Санькин самогон продавали в Кремле, в первом в России кабаке. Опричникам из первой тысячи бесплатно, иным за три-четыре деньги.
— Да ты у меня кудесник, — ластилась к Саньке молодая жена. — Откуда у тебя так много знаний? Ты, словно, как и я, живёшь со дня сотворения мира.
— Ты же знаешь, где я летаю… Там и беру, — уклонился от ответа Александр. — Иди, лучше ко мне, моя красавица.
Глава 16
— Ты, лучше, помоги достроить крепость на Свияге, — сказал царь на предложение Ракшая заложить крепость в устье Норовы. — Иван Григорьевич Выродков буквально зашивается.
— Но он же замкнул стены в круг. Сидит себе и принимает припасы. самопалы винторезные мы ему накрутили, пушек налепили, буеров настрогали. Паруса вон какие пеньковые… Сшитые, не из шести кусков, а из трёх. Не ткали такие на Руси. И легче, и крепче. Что ему ещё надо?
— Да! Сукно для парусов ты выткал знатное. Такое и продать не грех… Какой-такой ты особый чос учредил. Нитка через две… Мне то непонятно, а купцы польские Адашева замучили.
— Не дадим. Самим мало, — шутливо посуровел Ракшай. — Для одёжи из льна и шерсти наткали сукно. И мягкое, и крепкое получилось. Наши пошили порты и рубахи не нарадуются. Сам в такой одёже хожу. С пришитыми карманами.
— Ну ка покажи!
— А вот!
Санька встал с дивана, что соорудил себе из тюфяков, набитых хорошо промытой овечьей шерстью и показал штаны с накладными карманами, верхние углы которых были укреплены медными клёпками. Штаны были простыми рабочими и широкими. Держались они на кожаном ремне продетым в шлёвки.
— Всё у тебя, не как у людей. Кошели пришил к портам понятно, чтобы не срезали, а шлеи зачем пришил?
— Чтобы порты не спадали.
Государь махнул на него рукой.
— Но ведь удобно! Сапоги не жмут? — Спросил Ракшай, глядя на сафьяновые сапоги, в которых царь забрался на другой диван.
Иван мотнул головой.
— Во-о-от. Удобно и ловко. Всё должно быть удобным и нужным. Одёжа и должна быть в первую очередь удобной. И у воев в первую очередь. А карманов можно нашить столько, сколько нужно. И не только деньгу носить, но и пули, порох, дроб, кремни, пыжи. Вот смотри, государь. Я покажу тебе пищаль.
— Что пищаль такая?
— То же, что и самопал, токма без фитиля.
Санька выглянул в двери и позвал:
— Агрипина! Принеси пищаль стрелецкий.
— Да ты сдурел? Заставляешь бабу такую тяжесть таскать.
— Ни што, она у меня не избалованная, работная, ещё и не то носит, — проговорил Санька, имея ввиду себя. Как-то он шутя с ней поспорил, что она, потомок Титанов, его на руках от реки до дома не донесёт. Купались они ночью. Проспорил и всю ночь отрабатывал.
Гарпия прошла мимо Саньки с пищалью в одной руке и стрелецкой перевязью в другой «зловеще» прищурившись, а на обратном пути показала мужу кулак и язык.
— Вот государь, что мы тебе с Мокшей приготовили. Пищаль винтовая с кремневым замком… И другими секретами.
— Слышал я про кремневые замки. Адашев сказывал, что в Польше видел. Купить хотел, не продали.
— И не продадут. А ежели и продадут, так дудыши или порченые.
Иван взял из рук Ракшая ружьё и «взвесив» его, дёрнул головой. Привычка у него была такая, если он удивлялся. Поставил прикладом на пол и заглянул в дуло.
— Ты, государь, не делай так никогда. Эти самострелы могут и сами пальнуть. Они же без запальные. Благо, этот не взведённый, но и заряд и порох, на полке есть. Только взвести и нажать.
— Покаж! — Приказал царь и вернул ружьё.
Санька взвёл курок и откинул крышку полки.
— Всё. Вот теперь, если спустить курок, отсюда вылетит свинцовая птичка.
Александр вышел на «балкон», и царь последовал за ним. Падал большими хлопьями снег. Москва-река давно встала. Небо нависало тяжёлыми тучами.
— Вон ростовая цель стоит. Я тут давно пристреливаюсь…
Иван Васильевич вгляделся и увидел на реке чучело, связанное из прутьев ивняка.
Ракшай подошёл к высокому балконному барьеру, положил на него ствол, навёл на цель и спустил курок. Вместе с выстрелом балкон окутало белое дымовое облако. Что-то в дали звякнуло.
— Это, — сказал Санька, отмахиваясь от дыма, — я в железную пластину попал. У чучела на животе висит.
Иван Васильевич снова вгляделся в даль.
— Целко метишь! Шагов сто тут есть. И что дальше? Показывай секреты пищали…
— Смотри.
Санька потянул на себя затвор и раскрыл пороховую камеру, потом взял с пояса емкость с пулями и, открыв, вложил в ружьё одну овальную «маслину», задвинув её пальцем в ствол. Из рожка насыпал в камеру порох закрыл затвор и уплотнил порох движением затвора вперёд. Опустив рукоять вниз, он провернул затвор запальным отверстием вверх и насыпал на полку порох. Полку закрыл крышкой.
— Всё! Александр Ракшай к стрельбе готов.
— Скоро… — сказал, дёрнув головой царь. — и пыжа не надо, и толкать пулю в ствол не надо.
— И тушить одёжу от фитиля не надо. А то, твои стрельцы вечно в дырявых портах и кафтанах ходят.
Царь засмеялся.
— Дай, я.
Прицелился. Выстрелил. Тоже звякнуло. Попал.
— Удобно метить по плоскому дулу. А как к цевью крепится?
— Там есть замок. Вот за это потянуть…
— Ух, ты!
Они как мальчишки игрались с пищалью около часа. Александр Викторович, как охотник, и как егерь, навидался разного оружия до чёртиков. И новейшего, и раритетного. К нему в Шипов лес приезжали такие любители старины, что встречались и очень дорогие древние ружья. А за столом и в бане такого наслушался, что, не являясь мастером оружейником, знал про оружие всё.
Рисовал Санька не плохо, потому эскизы у него получались чёткие и понятные. А Мокша всё понимал с полунамёка. Сам Мокша выдумкой не отягащался, но металл из его рук выходил ладный. Мокша за год отобрал к себе в артель тринадцать ковалей себе под стать и литейщиков трёх человек. Из Бронниц к нему утекли почти все.
По тому поводу имелся небольшой скандал. Бронный старшина и воевода Коломны жаловались на Мокшино воровство царю, ибо имели свой приказ на сброю, но Иван Васильевич приказал Коломенский кузнецкий дворец считать головным и переход в него мастеров из иных артелей дозволительным. А вот обратно, ни-ни. Вход рубль, выход десять. Да и то сказать, привилегии не талько мастера, но и обычный работный люд в Мокшином дворце имел громадные. Да и поучиться тут было чему.
— Хорошее ружо, —
