Попова Александровна - Пастырь добрый

— И как твоя мысль соотносится с племянницей нашей хозяйки?

— Рискую оскорбить твой чувствительный слух, однако… Скажем так — над ее могилой я не заплачу. Есть же некоторые послабления, не касающиеся основного правила.

— Поэтому, — вновь насупился Бруно, — прекрати распускать перья перед моей сестрой.

— Да забудь; такое не в моем вкусе.

— Какое это «такое»; она что — уродина?

— Да тебя не поймешь, и так тебе не хорошо, и этак; и сколько вдруг братской заботы. Помнится, пару недель назад ты предлагал проверить их обеих на приверженность ведьмовству, — напомнил он с усмешкой. — Первая, кажется, оправдана. Где вторая?

— Вышла замуж, — откликнулась Барбара, прикрывая дверь кухни за собою и возвращаясь к столу. — Почти сразу после смерти отца.

— А ты что же? — нерешительно осведомился Бруно. — Почему до сих пор…

— Была замужем, — покривилась та. — Точнее, Карл меня спихнул на руки — своему приятелю; у того и дом, и дело… Вместе прожили неполный год. Проигрался, напился, повесился.

— А дом?

— Я ведь сказала — проигрался.

— Здесь? — не сдержался Курт, пренебрежительно покривившись; та пожала плечами:

— Уж не Кельн, конечно, однако осенью тут довольно живенько… Пришлось вернуться к Карлу.

— «Карл»… — повторил подопечный неприязненно. — Почему я слышу только его имя?

— Отец умер, — напомнила Барбара. — Карл старший; дом теперь его. А что касается Гюнтера… Когда папы не стало, он однажды утром, проснувшись, подошел к окну, постоял там, глядя на улицу, потом посмотрел на нас, сказал — «Пошли вы все к черту». Оделся и вышел. Больше я его не видела.

— Сильно.

— Не лучше, чем ты когда-то, — с застарелой обидой в голосе возразила Барбара. — Посему — уж молчал бы.

— Я — сказал, куда иду, и отец меня отпустил. Не хотел бы нарываться на похвалу, однако мне казалось, что с моим отсутствием жить должно было бы стать легче, разве нет? Кроме того, мне за все эти шесть лет ни разу даже в голову не могло прийти, что хоть кто-то в этом доме, кроме отца, вспомнит обо мне более одного раза. Тебя я в таком уж точно не подозревал. Сколько себя помню — ты надо мной измывалась, с самого младенчества.

— Ну, разве он не прелесть? — умиленно произнесла та, переглянувшись с Куртом; тот отгородился от нее обеими ладонями. — Если уж ты решил поднимать старые обиды, начав с пеленок, то — вот что я тебе скажу. Мне было пять лет, когда ты родился, и все, что я могла тогда понять, так это то, что мама больше никогда не придет — потому что ты появился. И даже когда я смирилась с ее смертью — да, не самой большой радостью в моей жизни ты был, потому что девочке в таком возрасте хочется днем играть, а ночью спать, а вовсе не вскакивать от воплей и писка, не стирать загаженные тряпки и не таскаться за ползающим по полу безмозглым комком розового мяса, потому что он может что-то опрокинуть или куда-то залезть. Да, я не могла на тебя не злиться — пока маленькой была; да и Клара тоже. Но мы выросли, а вот ты, кажется, все еще нет.

— Мне всегда казалось — вы обе меня ненавидите.

— Глупенький, — вздохнула Барбара, смягчившись, — как я могу тебя — ненавидеть? Я даже Карла люблю, а уж в тебе-то души не чаяла.

— В самом деле? — на миг Бруно и впрямь стал похож на обиженного мальчика. — Я помню, как ты меня от большой, наверное, любви заперла на чердаке — почти на час.

— На минуту, не больше, — возразила та с улыбкой; он насупился.

— Мне было шесть лет, и там было темно. И крысы.

— Мыши.

— Мне было шесть лет, — напомнил тот, и Барбара вздохнула с напускной усталостью:

— О, Боже, какая память; а того, как я водила тебя на ярмарки осенью, ты не помнишь? Отец подбрасывал мне пару монеток на сладости — я их все спускала на тебя, паршивец ты неблагодарный. Мы с Кларой из собственных тарелок лучшие куски вылавливали — тебе, засранцу.

— И ночью пугали до полусмерти. Помнишь свое любимое развлечение? Смотрела мне за спину, делала испуганное лицо и вдруг ахала, указывая в угол пальцем, — пробурчал Бруно уже, однако, чуть спокойнее. — А сколько ужасов было на ночь рассказано…

— Ты сам просил.

— Я просил сказку, — уточнил тот. — У твоей постели мама сидела, и возле Клары, и даже возле Карла, который когда-то был милым младенцем, что я с трудом себе воображаю; а меня кидали в кровать, накрывали одеялом и — каждый день одна и та же сказка: «Спи давай».

— Все выматывались за день, как тягловые лошади; теперь-то уж ты должен понимать. Ни на какие сказки сил не оставалось.

— Да в самом деле? Оставались же силы стращать меня Крысоловом?

— Ну, — пожала плечами Барбара, — на это много времени не надо. «Спи, а не то придет Крысолов и утащит»; немного на белом свете столь же коротких сказок. Зато засыпал, как ангелочек.

— Мне кошмары снились, — возразил тот хмуро. — Помысли только, сколько лет прошло прежде, чем я смог сообразить, что никаких Крысоловов вообще не существует.

— Неправда, — откликнулась Барбара с безапелляционной уверенностью. — Крысолов есть.

Бруно покривился, распрямившись и даже чуть отодвинувшись.

— Перестань, — выговорил он тихо, и та рассмеялась, снова переглянувшись с Куртом, который во все время их перепалки благоразумно хранил полное молчание.

— Посмотри на его лицо, — призвала Барбара сквозь смех, и он, наконец, счел допустимым осторожно поинтересоваться:

— А это что за зверь такой?

— Легенда Хамельна, — ответил за нее Бруно, с упором уточнив, обернувшись к сестре: — Сказка.

— Не сказка, — заспорила та уже почти всерьез. — Крысолов был; почему, ты думаешь, сто лет назад в городе остались одни взрослые и старики? Никого старше двенадцати.

— Почему? — вновь вклинился Курт и, выслушав в очередной раз уже знакомую историю без каких-либо существенных перемен в линии сюжета, изобразил лицом бурную деятельность мозга. — Неправдоподобно, — выдал он, наконец, свое заключение, и Барбара обиженно нахмурилась.

— Воскресение Христа — тоже неправдоподобно.

— Сравнила, — откликнулся Бруно, метнув в сторону ухмыльнувшегося майстера инквизитора настороженный взгляд. — Гроб Крысоловий где? Свидетели? Пострадавшие — те, кто смог бы сказать, кто именно в его семье тогда ушел за ним? Ничего; знаешь, Барбара, мне уже не шесть лет…

— Он жил в Хамельне, он был, — упрямо повторила она. — Есть место, где стоял его дом, у самой-самой стены.

— Это просто холмик. Брось уж, ты ведь тоже давно не девочка.

— Спасибо, что напомнил, — поджала губы та, скосившись на спутника брата исподлобья. — Только есть вещи, которые просто есть, и ничего не значит, сколько тебе лет и веришь ли ты в них; можешь не верить в то, что вода мокрая, но вот пойдет дождь — и вымокнешь до нитки.

— Дождь можно пощупать, а от твоего Крысолова — только холмик у стены, и все.

— Свидетели тебе, да? — судя по увлеченности Барбары, брат наступил на больную мозоль, и всю навязчивость столь детальных расспросов она решительно не замечала. — Наш священник, отец Юрген — его двоюродный дед видел Крысолова собственными глазами, живьем!

— Почему не пятиюродный прадед?

— А откуда такое известно? — снова встрял Курт, не позволив Барбаре разразиться гневной тирадой, готовой сорваться с ее языка; та передернула плечами, ответив с чуть меньшей уже долей убежденности в голосе:

— Известно… Просто известно; вроде как все знают об этом — и всё.

— Он так говорил?

— Ну, наверно, если об этом ведомо всем.

— Каково доказательство, — усмехнулся Бруно, толкнув его локтем в бок. — Знакомое такое. До боли. Аж в жар кидает.

— Ты это к чему? — уточнила Барбара; Курт, не дав подопечному ответить, демонстративно потянул носом и кивнул в сторону неплотно прикрытой двери в кухню:

— Мне это чудится, или там горит что-то?

— Ах ты, Боже мой, — испуганно спохватилась та, подскочив, и бегом скрылась за дверью.

— Азартная особа, — заметил Курт с усмешкой, глядя ей вслед. — Не ей ли покойный муж и проигрался?..

— Услышал, что хотел, или мне развивать тему дальше? Ей это вскоре надоест.

— Уже рвешься уйти? — не ответив, спросил он; подопечный неуверенно пожал плечами:

— Сам ведь говорил — время не ждет; так? Я, конечно, службу в жены не брал, однако все еще помню, для чего мы в городе.

— В таком случае, начинай прощаться, — сказал Курт уже серьезно. — Убежден, что более мы ничего нового или полезного не узнаем; надо отыскать Дитриха и обсудить с ним идею беседы с этим священником. Как знать, может, в ее словах и есть хоть какая-то доля правды.

— Все в порядке! — вновь возникнувши в комнате, сообщила Барбара так радостно, словно все присутствующие замерли в ожидании того, как решится судьба обеда, приготовляемого ее невесткой. — Однако едва успела…