Владимир Ступишин - Моя миссия в Армении. 1992-1994
«Нагорный Карабах имеет такое же право на самоопределение, как и все другие страны, компактно заселенные одним народом, к тому же населяющим свою землю с незапамятных времен. Утверждать, что нет конфликта между Нагорным Карабахом и Азербайджаном, значит грешить против элементарной истины: народ Нагорного Карабаха никогда не мирился с господством азерийских тюрков, и вопрос об освобождении от этого господства ставился во времена и Н.С. Хрущева, и Л.И. Брежнева, и МС. Горбачева. А с 1990 года, будучи подвергнутым насилию, народ Нагорного Карабаха осуществляет вооруженную самооборону, не оставляя надежды на освобождение от азерийского колониализма».
«Здесь, в Закавказье, вокруг Карабаха и других «горячих точек», которые появились как следствие малого имперского мышления, попирающего национальные права народов, не поддающихся насильственной ассимиляции, решается судьба не только России, но общих человеческих ценностей. Европа кровно заинтересована в том. чтобы заставить турок уважать эти ценности, уважать международное право, уважать нравственные основы международного сообщества, иначе пантюркистская чума снова начнет распространяться по миру и не поздоровится ни Европе, ни России, ни Украине (…)»
После этого я вкратце обрисовал российско-армянские отношения и сформулировал некоторые выводы. Я, в частности, утверждал:
«Армения нужна России не меньше, чем Россия – Армении. Армения и Нагорный Карабах имеют ключевое значение для позиций России в Закавказье. Уход оттуда неминуемо приведет к потере Северного Кавказа и продвижению турок (и стоящих за ними США) по всем направлениям (…)»
«Назрела острая необходимость выработки концепции российской внешней политики на закавказском направлении. При этом, видимо, надо исходить из того, что здесь у России – особые интересы, это – ее зона влияния, а не США и Турции, российские интересы не обязательно совпадают с американскими, ибо США поддерживают Турцию с ее пантюркистскими устремлениями в сторону Азербайджана, Средней Азии и многих других районов бывшего СССР и нынешней Российской Федерации, а для России этот самый пантюркизм – серьезная угроза».
«Значит, надо подумать, как противиться ему, дав понять американцам, туркам и их азербайджанским друзьям, что с российскими интересами здесь придется считаться, если они хотят иметь хорошие отношения с Россией».
Интересно, примерно через месяц один армянский депутат-дашнак рассказал мне о своей встрече с небезызвестным Полом Гоблом, американским разведчиком, подвизающимся на ниве политологии, автором идеи соединения Карабаха с Арменией в обмен на соединение Азербайджана с Нахичеваном, в результате чего Армения лишилась бы выхода во внешний мир через Иран и очутилась бы в почти полностью завязанном турецком мешке. Американец сообщил своему армянскому собеседнику, что, по его мнению, Россию скоро попрут не только из Закавказья, но и с Волги. Вот так-то!
А в той записке я пытался втолковать своему начальству, что «не может и не должно быть идентичных, «паритетных» отношений со всеми странами, хотя бы в силу того, что у всех у них своя политика, своя степень заинтересованности в добрых отношениях с Россией. Не должно складываться такое положение, при котором оказывается более выгодным оставаться вне СНГ и игнорировать интересы России, чем хотеть быть ее союзником, ибо союзника мы в лучшем случае ставим на одну доску с довольно бесцеремонным соседом, а то еще и устроим именно союзнику публичную выволочку, в то время как грубейшие агрессивные акции соседа проходят без какой-либо серьезной реакции с нашей стороны».
«Если нам не нужны комплектующие изделия и готовая продукция армянской промышленности, если нам не нужны научные и научно-технические достижения армянских астрофизиков и других ученых, если нам безразлично совместное духовное наследие взаимопереплетавшихся еще в совсем недавнем прошлом культур, то пусть нам хотя бы не будут безразличны интересы национальной безопасности России, которые могут и должны быть защищены на армянской территории и в сотрудничестве с армянскими союзниками».
Тогда же я предложил:
«Взять под протекцию России народ Нагорно-Карабахской Республики, имея в виду перспективу его воссоединения с Россией на основе никем и никогда не отменявшегося Гюлистанского договора 1813 года. Такой шаг с нашей стороны дал бы сильный импульс центростремительным тенденциям, которые среди народов Кавказа и Закавказья, слава Богу, не только не умерли, но ждут своего часа».
Мне казалось, что любые ходы хороши, лишь бы вывести Карабах из-под азеро-турецкой угрозы.
Были и другие предложения. Некоторые начали работать и давать плоды. Пусть не сразу, а через какое-то время, как например, идея укрепления системы ПВО или проекты создания русских учебных заведений, соглашения по миграционным вопросам, кредитование строительных работ в зоне бедствия. К сожалению, ничего не вышло с ратификацией договора о дружбе, хотя в принципе он и без этого работал: он состоял в основном из декларативных статей, ставивших цели заключения конкретных соглашений, а они как раз разрабатывались и подписывались. Затянулось дело и с ратификацией договора о статусе российских войск. Ничего не сделала Москва для прекращения бомбардировок и обстрелов гражданского населения. Не захотела она и публично демонстрировать, что берет под свое крыло НКР. Все перед турками заискивала. Хорошо хоть чуть-чуть помогли русским в Красносельске. Правда, и тут без подталкиваний со стороны посольства не обошлось.
ГУМАНИТАРНАЯ ПОМОЩЬ
5 февраля самолетом ИЛ-76 военно-транспортной авиации (на таких десантников возят) вылетел я из Чкаловского в Ереван. Холодно было в моей комнате – что-то около шести градусов по Цельсию. С помощью масляной батареи при периодическом отключении электричества удалось с грехом пополам поднять температуру до 14 градусов – спать можно. В рабочем кабинете тоже зябко. Электрообогреватель спасает, пока горит. Поэтому сидеть приходилось в пуховой куртке. Немного помогали коньяк и тутовка.
Грачик Карапетян, управделами МИДа, рассказал мне как-то, что радио «Свобода» в рубрике «После империи» посвятило Армении пятнадцать минут, назвав ее «замерзшим адом», и воздало должное российскому послу, который делает все, чтобы привлечь к положению в Армении внимание россиян, в том числе депутатов Верховного Совета, куда посол недавно ходил. Я к этому репортажу руку не прикладывал. Поэтому было вдвойне приятно узнать, что твоя работа не проходит бесследно. Жаль только сам передачу не слышал.
А на улице – своя зима. У Оперы на площади Свободы митингует Паруйр Айрикян, требуя отставки президента и созыва Учредительного собрания. Эдик Симонянц по телефону сказал сотруднику посольства, что это – проба сил оппозиции, причем не той, что играет сколько-нибудь существенную роль в политической жизни Армении. Паруйр явно воспользовался эмоциональным всплеском ереванцев, уставших от трудностей суровой зимы, и собрал на митинг несколько десятков тысяч человек. Президент айрикяновцев не принял, но через несколько дней вступил в консультации с основными политическими партиями. Однако повел себя так, что диалога не получилось: оппозиция выдвигать своих кандидатов в правительство на его условиях отказалась, а он не пошел на требуемое ею перераспределение полномочий между ним и парламентом и никакой программы вывода страны из кризиса не предложил. В сообщении об этих консультациях в Москву я высказал предположение, что наиболее вероятным главой правительства можно считать либо самого президента, либо Гранта Багратяна, первого зампредсовмина. Его и назначил президент своим указом от 12 февраля.
Грант Араратович Багратян родился в 1958 году в Ереване. В 1979-ом с отличием окончил Ереванский институт народного хозяйства, потом отслужил свое в армии, поступил в аспирантуру, защитил кандидатскую в 1987 году, работал научным сотрудником в Институте экономики Академии наук, участвовал в карабахском движении, рыночник по убеждениям. С сентября 1990 года он ходил в первых замах предсовмина. Когда Грант стал премьер-министром вместо ушедшего в отставку Хосрова Арутюняна, в Ереване шутили: «Армянского Черномырдина сменили на армянского Гайдара». Сам Багратян действительно очень уважал Гайдара и готов был оправдывать любые его действия, так что нам с ним приходилось спорить на эту тему, в приватных беседах, естественно. Ему-то и пришлось с ходу решать некоторые проблемы, возникшие в связи с доставкой российской гуманитарной помощи, которую я ускорил своими посланиями в Центр.
Одно из таких посланий я отправил 8 февраля. В нем содержалась просьба о помощи и молоканам в Красносельске.
В тот же день я побывал у Франс де Артинг, которая любезно позвала меня пообщаться с Шарлем Азнавуром. Он привез гуманитарную помощь для беженцев из Азербайджана не впервые, а на этот раз в основе его акции была инициатива моего старого знакомого из Венеции, армянина-католика падре Рафаэле. Азнавур уже встречался с Тер-Петросяном и беженцами. Планирует визит к Ельцину. Франс побуждает Шарля к контакту с турецким правительством, чтобы поискать с ним компромиссные решения, которые бы устроили Азербайджан и Армению. У меня это вызывало скептическое отношение, но отговаривать я не стал: любые шаги в сторону мира могут оказаться полезными, даже оставаясь вроде бы безрезультатными. Это все равно, что разведка боем.
