Олег Шушаков - И на вражьей земле...
Комполка!
Лейтенанту Полищуку Николаю Матвеевичу
Полных тезок, да еще в том же звании, на ТОФе у меня пока не наблюдалось… Значит, все точно…
Майору Портанскому Виктору Николаевичу
Командир четвертого минно-торпедного…
Майору Почиковскому Борису Антоновичу
Сашкин комполка!..
Капитану Синякову Георгию Николаевичу
Опять из четвертого… Много торпедоносцев…
Майору Супруну Степану Павловичу
Кажется, летчик-испытатель…
Флагману первого ранга Юмашеву Ивану Степановичу
Комфлота…
Капитану Якушенко Павлу Ивановичу».
Павло!.. Ты смотри, как мы тогда в купе-то подобрались! Кто бы подумал, а!
Так уж вышло, что из всех новоиспеченных Героев только лейтенант Полищук находился на излечении во Владивостокском военно-морском госпитале. И часа не прошло, как слух о том, что в одной из палат лежит настоящий Герой, разнесся по этажам. Тут же началось паломничество… И очень скоро Николай на себе ощутил, что бремя славы, хотя и называется сладким, не зря зовется бременем.
До этого молоденькие симпатичные медсестры видели в нем всего лишь худого, стриженого и, чего скрывать, довольно невзрачного, легкораненого среднего командира, то бишь лейтенанта. Одним словом, делая ему перевязку, могли разговаривать о чем-то своем, как будто наматывали бинт на манекен.
Теперь же они сбегались стайками к палате, подсматривали по очереди через щелку в дверях, громко шушукались и хихикали… Что они там говорили, Николай, ясное дело, не знал. Но догадывался… У него горели щеки и пылали уши, и он ничего не мог с этим поделать…
Выручил Николая военный комиссар госпиталя старший политрук Нефедов, которого за глаза все звали «это самое». Как только он показался в коридоре, сестричек как ветром сдуло. Афанасий Спиридонович держал девчонок в ежовых рукавицах, и они боялись его даже больше чем главврача.
– Ну, где, тут у нас Герой, это самое? – пробасил он, входя в палату.
И все легкораненые хором, не сговариваясь, сдали Николая, ткнув в него пальцами.
– Товарищ лейтенант, что же вы скромничаете! Это же дело большой политической важности, это самое! – старший политрук так укоризненно покачал головой, что Николаю стало стыдно, что он такой несознательный. – Высокое звание Героя это не только награда, товарищ лейтенант, это огромная ответственность, это самое! Вы у нас ходячий, да? Мне начальник отделения сказала, что вы себя чувствуете хорошо. И у меня к вам большая просьба и партийное поручение, товарищ лейтенант. Вы ведь у нас комсомолец, это самое?
– Комсомолец…
– Вот и отлично! У меня к вам комсомольское поручение, это самое! Я вас попрошу после обеда выступить перед медицинским персоналом и ранеными. И рассказать о вашем героическом подвиге, это самое.
– Да я не знаю, что рассказывать. Я ведь ничего такого особенного не делал, – попытался отвертеться Николай, но старый политработник этого ему не позволил.
– Товарищ лейтенант, – военком снова укоризненно, почти по-отечески, покачал головой. Как это у него получалось неизвестно, но опять он Николая пристыдил. – Что же вы думаете, командование не знает, кого надо удостоить звания Героя Советского Союза, а кого не надо, это самое! Нет, уж вы постарайтесь, припомните все поподробнее. Время до обеда еще есть, это самое, – и встал, давая этим понять, что скромность Героя, это самое, он уважает, но никакие возражения, это самое, не примет.
Большую часть времени до обеда вместо того, чтобы последовать доброму совету старшего политрука, Николай посвятил разработке различных планов похищения собственного обмундирования и документов в целях немедленного бегства из госпиталя. Планы были изобретательными, но слишком фантастичными и поэтому остались нереализованными.
После обеда под чутким руководством военкома столовая быстро превратилась в актовый зал. Столы были сдвинуты к стене, стулья расставлены рядами, а стол президиума накрыт красной тканью. На столе, как и положено, на любом собрании красовался графин с водой и несколько стаканов. Кто-то из медсестер расстарался и рядом с графином в двухлитровой банке стоял большой букет полевых цветов.
Столовая быстро наполнялась людьми. То ли комиссар так качественно провел разъяснительную работу, то ли сыграло свою роль простое человеческое любопытство, но народу набилось гораздо больше, чем на обычную политбеседу о международном положении. Люди стояли у стен и сидели на столах. Понимая важность происходящего и, в виде исключения, заведующая столовой закрыла глаза на это безобразие.
В центре кумачового стола, само собой, посадили Николая, которому было уже совсем плохо. Так плохо, что впору было принимать какое-нибудь успокоительное. Еще немного и, возможно, он сбежал бы из госпиталя и без документов, и без обмундирования. Во всяком случае, Николай уже жалел, что этого не сделал, пока еще было можно. Потому что сейчас у него такой возможности уже не было. Умудренный жизнью военком сам сел справа, а слева от Николая посадил главврача, старую, суровую еврейку.
Когда Нефедов решил, что народу собралось достаточно, он постучал по графину черенком специально припасенной для этой цели столовой ложки и встал. В столовой сразу стало тихо. Военком тепло оглядел присутствующих и сказал:
– Вот, дорогие товарищи! Сегодняшний Указ в «Правде» о награждении моряков-тихоокеанцев вы все уже читали, это самое. И оказывается, один из Героев находится на излечении в нашем госпитале, – и он указал на сидящего рядом Николая. – Поэтому мы все здесь и собрались, чтобы с ним встретиться, это самое. Я попрошу тишины. Николай Матвеевич во время совершения своего героического подвига был ранен и контужен, так что давайте об этом не забывать, это самое. Вопросы задавать поднятием рук и вставанием. Хлопать тоже потише, потому что у нас здесь не театр, а госпиталь, это самое…
Николай с тоской смотрел в синее небо за распахнутыми окнами. Там насвистывали свои незамысловатые трели птицы и шелестели листвой тополя… Он перевел взгляд в зал, увидел множество глаз, обращенных на него, и услышал окончание речи военкома.
– Давайте попросим нашего дорогого Героя рассказать нам о своем подвиге, это самое, – сказал старший политрук и похлопал в ладоши. Зал, помня его предупреждение, поддержал аплодисменты достаточно сдержанно.
Делать нечего, Николай встал и вышел из-за стола. Не то, чтобы он боялся выступать. Выступал он на комсомольских собраниях, и не раз. Дело было не в этом. Просто как-то неудобно ему было… Словно похваляешься… Хвастовство, одним словом. Но деваться было некуда.
«Расскажу, как дело было, и все», – решил Николай и сразу успокоился.
– Зовут меня Полищук Николай, – начал он. – Биография самая обыкновенная. Родился в Оренбурге в восемнадцатом. Окончил десятилетку, потом школу морских летчиков. Вот… Когда началось наступление, летал на патрулирование, сделал десять боевых вылетов. Участвовал в воздушном бою, когда самурайская эскадра прорывалась… А когда был этот налет, сбил два бомбардировщика. Первый в пике, а второй на горке, – и Николай непроизвольно начал показывать ладонями, как все происходило. – Ну и когда выскочил наверх, тут меня и подловили самураи. Хорошо, что еще скорость была. Поэтому смог развернуться. Только одна очередь попала. Вот… А потом у меня оружие отказало. Ну, я и ударил консолью бомбардировщик по крылу. Чтобы не дошел он с бомбами до города… Жаль, конечно, самолет. Но делать-то было нечего, – словно оправдывался Николай. – Приказ был не пропустить никого к городу. Ну, я его и рубанул, – он посмотрел на военкома, ища поддержки. – Ну и ударился. А потом еще парашют поздно раскрылся. И об землю я здорово приложился. Вот… С вами отлеживаюсь тут теперь, – сказал Николай и улыбнулся.
И вся аудитория громко захлопала, позабыв про все комиссарские наказы… Этот бесхитростный рассказ и такая простая улыбка человека, прошедшего рядом со смертью, совершившего настоящий подвиг и совершенно искренне так не считающего, покорила всех…
Комиссар смотрел на этого худенького, невысокого паренька, который годился ему в сыновья, и думал: «Вот такими же и мы были когда-то в восемнадцатом». И вздохнул… А теперь их время пришло буржуев бить и родину защищать, вот этих самых мальчишек. И они это сделать сумеют!
А еще через день, в первый осенний день тридцать девятого года, наконец началась война и в Европе. Третий рейх атаковал Польшу. И это было очень вовремя!
Потому что в течение трех недель после начала Маньчжурской стратегической наступательной операции вся территория Северо-Восточного Китая была освобождена от японских захватчиков и их прихвостней. К первому сентября войска Приморского фронта вышли на рубеж реки Ялуцзян и приступили к освобождению Кореи. А войска Забайкальского и Дальневосточного фронтов, перегруппировавшись, нанесли удары в направлении на Циндао, Сюйчжоу, Нанкин и Ухань…
