Андрей Архипов - Поветлужье
— Мыслишь, Петр под себя грести будет на службе своей? — нахмурился Трофим. — Зря я тебе сказывал историю его, втуне все пропало.
— Да нет, Трофим Игнатьич, не пропало, — возразил Иван. — Не только о Петре я, но и о тебе. Нельзя тебе вмешиваться, к примеру, в дела тех, кто законы вершит, только отвергнуть их указы можешь. И в дела суда стараться не лезть. Зато и положительная сторона в этом есть: коситься на тебя никто не будет за свершения их. А вот силой всей распоряжаться... это будет именно твоя первая задача. Да и не о тебе даже я говорю, а о будущих поколениях. Мало ли кто захочет все к рукам прибрать и творить, что ему вздумается. А от того кровушка льется ой как. Те же князья...
— Нишкни, Иван! — стукнул клюкой Радимир. — То божья власть! Не смей!
— И я тебе про это говорил, — многозначительно произнес воевода. — Успокой язык свой, до добра он тебя не доведет. А насчет власти так скажу: я и не суюсь в мирские дела. Иначе, окромя суеты и замятни, не будет ничего.
— Так это я только при вас язык свой распускаю, — согласно развел руки в стороны Иван, но продолжил гнуть свое. — А по поводу... божьей власти одно скажу, Радимир: от бога власть в усобицах не бьется. Вот Мономах сидит сейчас крепко, и дай бог ему еще править так многие лета. И то распри меж князей идут. А вот придет после него слабый правитель — и что?
Радимир на этот раз ничего не ответил — видимо, полусотник затронул какие-то его потаенные мысли, — только покряхтел и задумчиво положил подбородок на свою клюку, оголовье которой было причудливо вырезано в виде бурого медведя, чуть приподнимающегося на задних лапах.
— И еще одну власть я забыл, Трофим Игнатьич, — повернулся уже к воеводе полусотник. — Местную. Когда князь под себя все гребет, то ему самому от этого худо становится. Ставленники его многое разворовывают да под себя берут. А местная власть — это как община наша. Все в ее распоряжении должно быть, кроме богатств рудных, да еще чего особо ценного. А ты, воевода, только налог с нее брать должен, да не все серебро и медь, что та соберет, а лишь меньшую от всего часть. Половину самое большее. Именно часть, а остальное этой властью должно тратиться на людишек своих. Мосты да дороги должны на те монеты строиться, ремесла развиваться, а не к себе в карман главой местной власти класться напрямую или через подрядчиков знакомых. От того община богаче будет, и тех же налогов больше получишь. И суд она вести может на основе своих законов и традиций, не дергать попусту тебя. А за такой властью пригляд с двух сторон будет. Со стороны общины и с твоей стороны. Только ставленник твой должен не вмешиваться в дела старосты, а проверять лишь, честно ли тот дела ведет. Много я еще могу сказать, и не все так хорошо сделать получится сразу, как я тут баял вам, да... никто из нас пока не готов к такому разговору. Да и не факт, что надо все организовывать именно так, как я вам говорю. Давайте лучше о хорошем, — улыбнулся Иван.
— И чего же ты доброго нам приготовил? — поглядел с сомнением на него Радимир.
— Да вот привыкнуть никак не могу, что поселение ваше вы весью величаете, а новое место называете новой весью. А отяки, так те вообще верхним, средним да нижним гуртом свои селения кличут. Как бы названия им придумать?
— О! То дело, — цокнул языком воевода. — Токмо на названиях мы не сошлись поначалу, да и весь была одна — от чего отличать ее? Надумал, поди, что?
— Ну... предложить хочу. А уж далее на сходе решайте. — Иван лучился довольством, будто предложение его было поважнее дел, им свершенных. А может, и так — все-таки названия эти, возможно, останутся с людьми навсегда, унося с собой в даль веков частицу его души. — Эту весь Переяславкой назвать. Вроде по делу и старое место напоминает. А новую весь — Сосновкой. Уж больно сосновый бор там красивый, посмотришь вдаль — лес прозрачный, чистый от кустарника, сердце замирает, когда солнечный луч тебе в глаз светит сквозь хвою, и небо такое синее-синее на фоне зеленых иголок... Ну, это... расчувствовался я, конечно. Железное болото же предлагаю просто Болотным прозывать. Нечего для противников наших слово "железо" называть попусту. Пусть не знают до поры, какие дела у нас тут твориться будут. Как вам такой расклад?
— А что? Добрые названия, а для нашей веси и вовсе памятное, — огладил свою бороду воевода. — Старое-то не прижилось. Неклюдовкой главная весь общины прозывалась. По Неклюду, ее основавшему.
— Вынесем до суда на сход, — согласился Радимир. — А отяцкие для нас как назовешь?
— Да не дело без них-то, — засомневался Иван. — Будут от их общин люди на суде — так и спросим, да и наши отяки с Сосновки слово скажут, тем более что нижний гурт все одно за нами остался. Уж его как-то обзовем.
— А детишки как, ожили ли опосля тягот своих? — поинтересовался Радимир. — Остальных-то лекарь не пускает, вон гонит, со знахаркой отяцкой закрылся и таинства над сборами травяными творят. И мне дюже непонятное отвечает. С тобой же словом нет-нет да перемолвится.
— Тимка оклемается, это Вячеслав точно сказал... — Иван поморщился от нахлынувших воспоминаний. — Крови он много потерял, ребра поломаны, но молодость свое взяла, а заражения крови, ну... той же огневицы, нет. Спасла его Радка. Приходить в сознание начал понемногу. Травами его поят, навар мясной давать начали, дай Бог, поправится. А вот с девчушкой худо пока. Знахарка ее первым делом в баню отвела, хоть и вырывалась она, да смотрела ее там долго. Вячеслав ей все травы подносил да советы какие-то давал. Не было насилия над ней — то ли не смог Слепень на ушкуе при всех, то ли оставил как сладкое на вечер: шли они с низовьев часа три-четыре всего. Однако избил крепко.
— Так купец сам кричал о том... — недоуменно воззрился на полусотника воевода.
— Слова то были, чтобы побольнее нас задеть. Вот и задел, себе на беду. В любом случае, попытку сделал он. Сопротивлялась она крепко, видать: ноги расцарапаны все, а лицо вообще один синяк. Однако по женской части в порядке все. А вот насчет душевного здоровья сказать ничего пока не могу. На несложные вопросы начала отвечать, но в основном молчит да в точку смотрит. Что уж там у них случилось, понять сложно, да только трое прибитых буртасов сами за себя говорят. Про Антипа слышали уже?
Воевода кивнул, но Радимир, пропустивший эти события, живо этим заинтересовался:
— Что с ним?
— Живым его охотники, что на лодье с Ишеем в низовья спускались, обнаружили, только качает его всего и рвет постоянно. По голове сильно ударили. Ну да ничего, живой — и то ладно. С дочкой сидит, точнее, лежит рядом с ней. А Любима да Николая лекарь наш почти сразу прогнал, дал только поглядеть разок, и все. Помочь не помогут, а дело свое застопорили... — Иван стукнул себя по лбу: — Забыл сказать, что Николай просил передать. Трофим Игнатьич, до конца июля... тьфу, серпеня не управимся мы со всем, как ты наказывал. Уж больно сложно все получается, никакое малое дело до конца нормально не закончишь, пока домницу не пустишь, а она от кирпича зависит да от колеса, что мехи качать будет. Кирпич тоже на колесе завязан — оно для плинфы глину мешает, а колесо ломалось уже раз без железных деталей. Николай же всему не учился, книги только читал. Бить его сильно не будешь, спрашивает?
— Да пусть его, — мрачно улыбнулся воевода. — Лишь бы когда закончил все свои измудрения. Тот срок другим людинам при других временах назначен был. Ныне изменилось все, да и мы сами. Число тех же придумок умножили. К вересеню бы что-то получилось, торговать в самый раз отправиться бы.
— Кстати, Тимка, шельмец, знаете что нашел? Николай говорил, что не известняк в его мешке оказался, а доломит. По мне, так разницы нет, тем более Степаныч говорил, что похожи они и иной раз не разберешься на ощупь, что за камень. А вот для того, чтобы печь выложить изнутри, в роли огнеупорного кирпича доломит в самый раз будет. Только обжечь его надо вроде... Кстати, людишек бы ему для помощи, в первую очередь чтобы плинфу делать, — вопросительно посмотрел Иван на Трофима.
— Да откель я возьму их? — пожал плечами тот. — Плотники частью на болоте Николаю помогают, частью на постройке веси новой, Сосновки, как ты ее обозвал. Лес заготавливают да заодно место под огороды расчищают. Бабы ихние копают да корчуют, а людины да дружинные твои срубы ставят. Все при деле. У нас... в Переяславке, тоже пора горячая. Сенокос да жатва на носу. Нет никого. Через месяц, мнится мне, с Сосновки люди освободятся частью.
— Поздно это. А пацанва отяцкая? Вот бы в помощь направить Вовке с ребятами, заодно и обучение он бы вести мог. А захотят — так всем скопом и воинское дело изучать там можно было бы, — закончил свою мысль полусотник.
— Отроков для молодшей дружины готовить? — вскинул брови воевода. — Да грамотных? То мысль, озвучим сие на сходе. А платой за обучение и руки свои приложат на дела болотные. Свару я поставлю над ними, а тобой самолично займусь. Как тебе такой расклад?
