Евгений Красницкий - Отрок. Бешеный Лис.

За дверью дожидался Роська.

— Минь, ты как?

— Как огурчик — зелененький и весь в пупырышках.

— Ха-ха-ха!

— Будет ржать, пойдем ребят навестим.

Петр и Артемий жили вместе в одной горнице старого дома. Оба сидели на одной постели и Артемий, видимо от нечего делать, учил Петра играть на рожке. Вообще-то те кошмарные звуки, которые извлекал Петька из музыкального инструмента музыкой назвать было нельзя, даже при самом доброжелательном отношении, но, входя в горницу, Мишка услышал, реплику: "Вот, уже лучше".

— Здорово, болящие! Как болеется?

— Сам-то тоже не сильно здоровый, на четырех ногах ходишь!

— Спасибо на ласковом слове. И все-таки, как самочувствие?

— Да сколько же можно взаперти сидеть? — Возмущенно заговорил Петька. — Ну ладно, Артюха, у него ребро сломано…

— Не сломано, а треснуто! — Тут же запротестовал Артемий.

— … А у меня-то только рука. Ты вон, с ногой и то на воле ходишь!

— А что лекарка говорит? — Поинтересовался Мишка.

— Какая лекарка? К нам Мотька заходит, а он только и повторяет то, что лекарка сказала: Артюхе повязку снимать через неделю, мне на улицу не выходить, только по дому и то немного.

— Ну вот и займитесь делом.

— Каким делом?

— Дел много. Получается, что в Младшей страже у нас будет десятка три, а может и больше. Так что, быть тебе Петр десятником. Сначала займешься ребятами из нашей новой родни, дед сказал, что там есть десять подходящих парней. Потом, когда Демка поправится, сдашь десяток ему, а сам возьмешь ребят, которых привезет твой отец. К тому времени ты должен уже научиться командовать.

Это — первое. Есть и второе. Ребят надо будет учить грамоте, я один не справлюсь. Будешь мне помогать — возьмешь на себя чтение и письмо, а я — счет… Ну, и прочее образование. Подумай: из чего сделать аспидные доски, спроси у матери где взять мел, вообще, продумай весь учебный процесс.

— Учебный… что? — Не понял Петька.

— Ну, как учить будешь, что для этого надо и прочее. А для практики, начинай учить грамоте Артемия.

— Да я же не учил никого никогда. — Попытался возражать Петр, но Мишка решительно отрезал:

— Справишься, не дурак.

— Ладно. — Как-то подозрительно легко согласился Петька и тут же перевел разговор на другое: — А ребята где? Познакомиться бы.

— С такой-то рожей?

Внешний вид у Петьки был ничуть не лучше его музыки: переносица распухла, под обоими глазами синяки, на лбу диагональная ссадина, белок одного глаза заплыл красным, правая рука до локтя в лубке.

— Так я же не свататься, причем тут рожа? — В общем-то резонно возразил Петька.

— Ладно, попроси Кузьку, он их к тебе приведет.

— А чего не Роська? — Петр повелительно махнул рукой. — Ну-ка сбегай!

— Отставить! — Мишка сначала рявкнул команду, а потом уже задумался: как ее объяснять. Обращение с Роськой, как с холопом взъярило его так, что он даже сам удивился. С трудом сдержавшись Мишка объяснил: — Ростислав — такой же десятник, как и ты, приказывать ты ему не можешь!

— Подумаешь… — Петька скорчил пренебрежительную мину.

— Извинись.

— Чего извиняться-то? Перед…

— Десятник Младшей стражи Петр! — Мишка почувствовал, как от ярости у него начинает дрожать голос. — Приказываю извиниться перед десятником Ростиславом!

— Ладно…

— Слушаюсь, господин старшина! — Поправил Мишка. Голос оказывается не дрожал, а пытался обратиться в рычание.

— Слушаюсь, господин старшина. — Недовольно повторил Петька.

— Ну!

— Извини, Роська, погорячился.

— Бог прос…

Роська вдруг хлюпнул носом, глаза его явственно увлажнились.

— Роська, ты чего? — Мишка, чуть не выронив костыль, подтолкнул крестника к дверям. — А ну-ка, пошел в сени!

Вытолкав всхлипывающего Роську за дверь, Мишка погнал, подталкивая костылем в спину, подальше от горницы, чтобы там не слышно было их разговора.

— Ну, в чем дело?

— Он — хозяйский сын… А ты… А я… Извиняя-а-а…

Мишка утвердился на одном костыле, высвободил правую руку и закатил Роське пощечину.

— Я тебе приказал забыть! Забыть раз и навсегда. Каждый раз, когда замечу, что ты опять вспоминаешь, будешь получать так же, как сейчас! А если увижу, что забыть не можешь, выгоню к чертовой матери! Понял?

— П-понял. А как же…

— Будем учить вас драться без оружия. Для практики будете все время драться между собой. Даю тебе сроку до лета и приказываю: ты должен побить Петьку, побить крепко, чтобы встать не мог. И запомни: ты не Петьку бить будешь, а рабство свое. Это оно будет валяться у тебя под ногами с разбитой мордой. Наизнанку вывернись, сдохни, но победа должна твоя должна быть такой, чтобы он начал тебя бояться. Чтобы и в голову не пришло с тобой так разговаривать, как только что. Понял?

— Минь, он старше и сильнее.

— Старше, старше. Двух взрослых мужиков у меня на глазах ухайдакал, и что-то там про старшинство гундосишь. А что сильнее, так стань сильнее его! Как это сделать — научим, а дальше все будет зависеть от тебя. Срок — до лета!

Мишка немного помолчал и добавил уже более мягким тоном:

— Меня тут тоже один доставал, Еремой зовут. Тоже — старше и сильнее, да не один, а с дружками. Спроси у Кузьки: чем все кончилось. Иди, умойся и ступай к нему. Завтра вы с Мотькой должны хорошо выглядеть, пусть он вам подберет, что нужно или у матери спросит. Иди… Воин, туды тебя.

Мишка вернулся в горницу к Петьке и Артюхе, наткнулся на два любопытных взгляда и заорал:

— Козлодуй хренов! Ты что творишь?! Забыл, что он уже не холоп?

— Ну, забыл. Подумаешь, цаца. Переживет. Холоп хозяина должен помнить всю жизнь.

— А ну, встать!

— Да чего ты разоралс…

Мишка и сам не ожидал, что тычок костылем окажется таким удачным, Петька разинул рот, пытаясь вздохнуть — удар пришелся точно в солнечное сплетение.

— Встать, я сказал!

— Ы-ы-ах.

Петька все же втянул в себя воздух и тут же двинул Мишку кулаком, но левой рукой вышло плохо. Мишка с трудом удержавшись на ногах, вскинул костыль, ударился им о низкий потолок и треснул своей деревяшкой по голове двоюродного брата. Удар тоже получился слабым.

"Комедия: два калеки подрались. Ох, блин!"

Петька сбил-таки его плечом с ног и сам повалился сверху. Мишка матюкнулся от острой боли в раненой ноге, вывернулся из-под Петра, сел и снова размахнулся костылем. Теперь потолок не помешал, замах получился и Петька еле успел прикрыть голову рукой.

Хрясь!

— А-а-а!

"Едрит твою, я же ему вторую руку сломал. А нога-то, Уй, блин!".

В горницу ввалились какие-то бабы, Петька блажил дурным голосом, но Мишку все это уже не интересовало. Он держался обеими руками за ногу и скрипел зубами от боли, чувствуя, как постепенно намокает кровью штанина.

— Так… Что скажешь?

Дед сидел за столом, барабаня пальцами по столешнице, Мишка — в углу на лавке, привалившись спиной к стене и вытянув вдоль лавки свежеперевязанную ногу.

— Я тебе велел: уймись. А ты что? Вторую руку брату сломал! Ты что, и правда бешеный?

— Холопа Роськи больше нет, есть вольный человек Василий. — Мишка не чувствовал за собой никакой вины и не собирался каяться. — Воля ему в церкви объявлена. Того, кто назовет его рабом, Василий вправе убить, и виры с него за это не будет. Я Петьку предупредил, он не внял, нагрубил и приказу не подчинился. На нем три вины и пусть радуется, что только рукой поплатился.

— Так… Кхе…

Дед снова забарабанил пальцами по столешнице.

— И что дальше? — Дед не выглядел рассерженным, скорее хотел что-то выяснить для себя. — Как ты с ним теперь будешь?

— Если не повинится, отлуплю еще раз. Подожду, пока с рук лубки снимут и отлуплю.

В приоткрывшуюся дверь просунулась голова Роськи.

— Господин сот…

— Пошел вон! — Беззлобно шуганул его дед.

Дверь захлопнулась.

— А если и тогда не повинится? — Снова обратился Корней к внуку.

— Еще отлуплю. И так до тех пор, пока либо толку добьюсь, либо Никифор приедет. Отправим Петьку домой, упертые бараны к учебе непригодны.

— Значит, крестник дороже брата?

— Не в этом дело, деда. Я — старшина Младшей стражи, Петр — десятник, мой починенный. Он проявил неповиновение в присутствии других ратников Младшей стражи и должен был быть наказан.

Дверь снова открылась, в горницу вошла мать.

— Батюшка…

— Уйди, Анюта, разговор у нас.

— Батюшка, ну подрались мальчишки, не серчай…

— Анька! Христом Богом прошу: уйди! Не доводи до греха.

Мать немного потопталась, хотела что-то сказать, передумала и вышла.

— Ты хоть понимаешь, что это на всю жизнь?

— Что, деда?