Помощник ездового - Александр Вячеславович Башибузук

Он с намеком уставил на Лешку.

— Что с меня? — Лекса слегка смутился. Денег за свои услуги мастер категорически не брал, мог даже серьезно обидеться.

— Спиртику бы…. — дядька Пашка со скрипом прошелся своей пятерней по щетине на подбородке. — Хоть малую манерочку. Почитай целый день сегодня на своей деревяшке мотался, для хорошего человека старался.

— Сейчас! — Лешка вскочил и побежал в лазарет.

— Азизим! — не стесняясь раненых в очереди на перевязку, Гуля повисла у него на шее. — Отпустили? Я сейчас, сейчас, подожди всего полчасика.

— Ага, подожду. А где ваша… ведьма? Мне к ней тоже надо.

— У-ууу… — Гуля состроила перепуганную рожицу. — Она у себя, но лучше не ходи к ней, не в настроении целый день. Такую выволочку всем устроила, жуть! Все, жди, я скоро!

Лешка помялся перед дверью в кабинет Татьяны Владимировны, но потом решился и постучал.

— Кто? Турчин?

Татьяна Владимировна тяжело посмотрела на Алексея, немного помедлила, а потом показала на стул. Лицо и глаза у нее покраснели и слегка припухли, было очень похоже, что она недавно плакала.

— Выпьешь? — жена комеска взяла в руку маленькую мензурку. — Я прописываю тебе, от нервов.

Алексей качнул головой.

— Как хочешь, а я выпью… — Татьяна Владимировна налила в мензурку из медицинского флакона, быстро выпила и зло бросила. — Ну что смотришь? Думаешь легко нам, бабам? Дождаласьс с войны, вылечила, отправила на войну, а потом опять ждать. И все по кругу! И не знаешь, вернется или нет! Но терпишь, терпишь, терпишь. Завидую твоей. И жалею ее. Оно сначала легче, а потом копится, копится! Вот здесь уже! А больше всего тошно от того, что всегда буду ждать! Ни за что не брошу! Доля такая жены офицера! Другой нет!

— Краскома… — машинально поправил Лешка.

— Краскома, говоришь? — Татьяна Владимировна зло усмехнулась. — Нет, Лешенька, как бы ни называли командира, он в первую очередь офицер. Был и будет. А эта дурная шелуха скоро опадет. Ладно, чего хотел? Спирта? Ты же не пьешь? Зачем?

После того как Алексей объяснил, она расхохоталась, достала из шкафчика бутылку с пожелтевшей этикеткой и сунула в руки Лексе.

— Спирта не дам. Эту забирай, все равно Колька вылакает, как вернется с боевых…

В бутылке оказался коньяк, еще дореволюционный, Ереванского коньячного завода.

При виде этого сокровища, дядя Паша чуть не захлебнулся от восторга.

— Епта!!! Бляяя! Да где ты его нашел? Ну ты даешь! Давай, по маленькой! Ты сам не знаешь, от чего отказываешься! Это же нектар! Ой, дурак…

Лешка быстро сгрузил патроны в одолженный сидор и сбежал, мысленно хохоча:

«Не отдам свою революционную печень на поругание! Нет, только кумыс!»

Глава 23

— Кобылья сиська!.. — с дикой злостью заорал Лекса, но не услышал сам себя.

Ущелье вмиг превратилось в гигантскую центрифугу, ветер выл и визжал, словно тысяча разъяренных ведьм, слепил, норовил сбить с ног и растерзать. Алексей прикрыл глаза обратной стороной локтя, попытался осмотреться, но ничего, кроме пляшущих бешеную джигу снежных вихрей вокруг не увидел. Непроницаемая ледяная мгла сковывала тело, заставляла реже биться сердце, а мозги начали неотвратимо заполоняться безнадежным, липким ужасом.

— Ну, давай же… — Лекса намотал на руку повод и попытался стронуть с места лошадь, но она бешено упиралась, не двигаясь с места, и только крупно вздрагивала всем телом.

Из темноты вдруг вынырнул Мерген, беззвучно щеря рот, и тоже вцепился в повод.

И лошадь пошла, а еще через несколько минут визг ветра неожиданно стих, а Алексей обнаружил, что находится в какой-то извилистой и глубокой щели.

В сердце плеснулась радость, но мозги сразу же резанула отчаянная тревога.

— Назад, сука, остальные… — хрипло заревел сам себе Алешка, попытался протиснуться обратно, но Мерген замахал руками, сильно толкнул Алексея назад и, гневно залопотал, мешая таджикские слова с русскими.

— Иди! Рав! Твоя иди туда! Рав, хари бесавод!

— Да пошел ты! — прохрипел Алексей, сгоряча занес руку, чтобы ударить проводника, но сразу же опустил ее, потому что увидел, как в щель одну за другой контрабандисты втаскивают остальных лошадей.

— Вот! — радостно ощерился таджик. — Зачем бояться, дурной аккулах?[22] Мерген сказал — сделает! Вы как дети, снег пугаться. Я все знаю!

Лешка снова подавил желание ему врезать, протащил лошадку дальше, чтобы пропустить остальных, но успокоился только тогда, когда пересчитал весь состав группы — к счастью никто не отстал и не заплутал.

— Быстро, быстро, туда! — громко командовал Мерген, тыкая рукой в глубину прохода. — Туда! Почему стоите? Иди туда, огонь будет, тепло будет!

— Бляяя… — прохрипел Модя и сполз по стенке. — Думал… все…

Остальные тоже едва держались на ногах. Все покрытые изморозью, с красными, обожженными морозным ветром лицами и пустыми от дикой усталости глазами, красноармейцы были похожи на живые трупы.

Лешка вздернул Модеста за шиворот и подтолкнул в ту сторону, куда показывал таджик, а когда пропустил всех, сам побрел за ними, таща на поводу свою лошадку.

Проход быстро расширился, а потом привел в пещеру. Внутри резко пахло лошадиным навозом и прелым сеном, со щели на потолке падал слабый луч света, освещая сложенный из камней грубый очаг посередине, но все вокруг терялось в темноте.

Мерген разразился очередной длинной тирадой на своем языке. Контрабандисты сразу начали суетиться вокруг лошадей, а его сын Довлет принялся разжигать костер.

— Он говорит, что надо снимать седла и груз, — перевел Бердыев. — Будем ждать, пока буря пройдет, кушать и спать…

— Сколько ждать? — всполошился Лекса.

— Говорит, день или два, скоро все пройдет.

Алешка облегченно выдохнул: даже с задержкой времени оставалось достаточно. Маршрут рассчитывали с недельным запасом.

— Расседлывайте…

Ярко вспыхнул костер, темнота раздалась, сразу стало заметно, что пещера давно обжита. У одной стены расположились импровизированные стойла для лошадей, напротив стойл темнели аккуратно сложенные тюки сена, еще какой-то поклажи, поленницы дров и лежанки. Дальнюю сторону все еще скрывала мгла, оттуда доносилась отчетливая капель.

Суета разогнала усталость, но когда Алексей расседлал своих лошадей, он почувствовал, что уже не стоит на ногах. Сразу же навалилась страшная слабость, захотелось