Спят курганы темные - Максим Дынин
По приказу Махно я отправился в Екатеринослав, где раздобыл дюжину мундиров вартовых[61]. Как раздобыл? – Каретник усмехнулся. – За добрую горилку эти байстрюки и мать родную бы отдали. Так вот, переодевшись в ихнюю униформу, мы отправились в фольварк Когута. А там уже вовсю шла гулянка. На следующий день хорунжий Когут со своими приятелями собирался отправиться в Киев. Так что мы прибыли вовремя. Хлебосольные хозяева пригласили и нас к столу. Нестор Иванович – а он вместе с нами участвовал во всем этом деле – сказал хлопцам, чтобы они не вздумали хлестать горилку наравне с хозяевами. «Выпейте по чарке для запаха, – велел он, – а больше ни-ни. Не приведи господь, если кто-либо из вас напьется…» Зная, как беспощадно батька расправляется с неслухами, никто и не подумал о выпивке. А вот хорунжий, его друзья и сердюки пили и ели в три горла. Когда они все изрядно захмелели, мы по команде Нестора Ивановича достали оружие и открыли стрельбу. Мы перестреляли почти всех мерзавцев, глумившихся над селянами. А самого хозяина и его сына народ судил и приговорил к виселице. Они ее заслужили. Вот как Нестор Иванович карал врагов трудового народа…
Мы с Колумбом переглянулись. А что, если попробовать организовать что-то вроде того маскарада, который устроил почти сто лет назад батька Махно? Надо все как следует обжевать. И обязательно подключить к этому делу Каретника и еще кое-кого из «воскресших».
Тут к нам вломилась разъяренная медсестра и чуть ли не за шкирку потащила Колумба на очередной укол. А мы с Семеном стали прикидывать, как нам лучше помножить на ноль бандеровский штаб.
Часть IV. Сыновья уходят в бой
Утро 10 августа 2014 года. Госпиталь в Снежном. Князева Анна Владимировна, хирург
– Мама! – бросился мне на шею мой младшенький. – Я так и думал, что ты приедешь!
Я залюбовалась – не видела его всего ничего, но мне показалось, что за это время он возмужал. Но спросила грозно:
– А ты что здесь делаешь? И где Ольга с детьми?
– Ольга уехала в Россию. Она же тебе вроде звонить собиралась…
Значит, не со своего телефона, подумала я. Ведь на звонки с незнакомых аппаратов я перестала отвечать – как только я уехала из Мариуполя, мне начали названивать «навозы», расписывать в красках, что будет со мной и моим «крысенышом», как только они «наложат на меня лапы». Во второй раз я дослушала до конца, чтобы понять, что они от меня хотят – оказалось, что мой «долг» перед ними вырос в десять раз, и, если я вернусь и его выплачу, меня «простят». С тех пор я перестала отвечать на звонки с незнакомых номеров – сначала только с украинских. Но потом мне начали звонить и с российских, и литовских, и немецких, и американских. Мне помогли в Донецке заблокировать все звонки не от нужных мне контактов. А Оля, наверное, звонила не со своего телефона и точно так же не смогла дозвониться.
– Понятно… Но ты мне так и не ответил, почему ты еще здесь.
– Не ругайте пацана, товарищ доктор, – сказал добродушно человек в форме. – Знали бы, какой он герой… если бы не он, то вряд ли бы ваша Ольга осталась в живых, и остальные тоже. Сынишку вашего даже к награде представили.
Гордость за ребенка – это хорошо, но я все-таки мать. Поэтому, покачав головой, я сказала:
– Молодец, Славка, но все-таки тебе не место на передовой. Я через неделю или две вернусь в Донецк, поедешь со мной. Там и школы открыты, и живу я в районе, где не стреляют.
– Ну, мам!
– Не мамкай мне. Узнай пока, где мы с тобой будем жить, и снеси мои вещи туда, а я в больницу.
Слава, повесив голову, пошел заниматься тем, что я сказала, а я узнала про свой кабинет и операционную, и только пошла переодеваться – первые операции должны были вот-вот начаться – как услышала до боли знакомый голос.
– Ну, в общем, сестричка, идем мы с Игорем по лесополосе, и тут…
Я вбежала в палату и закричала:
– Орест!
Это действительно был он, и он совсем не обиделся, что я помешала ему кадрить какую-то медсестру, и раскрыл мне объятия; та, впрочем, посмотрела на меня исподлобья, как на злейшего врага. Но я лишь улыбнулась ей и сказала:
– Не бойся, дорогая, это всего лишь лучший друг мужа.
Не присовокупив «покойного мужа». Но Орест лишь обнял меня крепко, а потом сказал:
– Анечка, привет! Эх, Игорь со вчерашнего дня на фронте. А я вот жду выписки. Не хотят, редиски, выписывать, говорят, рана может открыться.
– Игорь? Он жив? – И я расплакалась.
– Еще как. Это он ведь меня на руках вынес. Как в анекдоте про чукчу, в третий раз уже. Ему сейчас не позвонишь, но, если попросишь вот этих мучительниц в белых халатах меня отпустить, сегодня же доложу ему, что ты здесь.
– Осмотрю тебя и, если ничего страшного не найду, выпишу. А если нет, то не нуди. И не балуй – знаю я тебя. Но ты – и у нас в ополчении? Как такое может быть?
– Началось все с того, что Игоря после того, как он потерял сознание от пыток, «навозы» приняли за мертвого и отвезли к крематорию. А он очнулся и сумел оттуда выбраться – и нашел дорогу к моему дому. Помнишь, на окраине, у кладбища. Я его подлечил, как мог, да и приятель мой зашел, он настоящий доктор, а не санинструктор, как я. А после того, что эти сволочи с ним сделали, неужто ты думаешь, что я смог бы за них воевать? Или даже сидеть и долдонить: «моя хата с краю»? Ну уж нет. Пришлось признать ошибки молодости и вместе с ним переходить Донецкий кряж. А ты какими судьбами здесь?
– Услышала, что здесь идут бои и нужны врачи, и договорилась, что поеду с командой в эти края – в Донецке сейчас относительно тихо, хоть и там то и дело привозят раненых – и ополченцев, и
