Я Распутин. Книга четвертая - Алексей Викторович Вязовский
— Пишет. Письмо раз в неделю приходит. Служит в обозе, на передовой бывает редко. Повезло.
Женщина начала рассказывать о бедах села. Мужиков забрили, откупились только лавочник да кулак, да совсем никчемные остались — два калеки и дурачок сельский… Работать некому, огороды зарастают. Не успеют хлеб убрать — как займы отдавать?
Тут я задумался. Может объявить какую кредитную амнистию? Процент мы грабительский еще по весне ограничили. Залогов тоже не велели брать лишних. А вот со страхованием селян от погодных передряг дело никак с мертвой точки не двигалось. Война. Не до этого — все отмахивались.
— На вот мать, подкрепи семью — я выложил на стол несколько золотых червонцев, что всегда с собой возил — И благодарствую за угощение
Свежий хлеб на столе, молоко, коровки упитанные. Не все так плохо было на селе.
— Храни тебя бог, Григорий Ефимович!
— Узнала??
— А как же! В газетах печатают портрет. Заступник наш небесный! Худул-то в партии твоей состоит, взнос платил по весне!
— Ну тогда вот еще, держи — я выложил оставшиеся червонцы — Считай, партия тебе помогла. Об урожае не беспокойся — тут до конца года хватит.
Женщина бросилась целовать руки. Эту сцену прервали пилоты, которые привели бричку аж с двумя конями. Не все, значит, изъяли, что-то и осталось. Попрощавшись, мы поехали в Белоостров, к железной дороге.
***
На станции я прошел к телеграфисту, потребовал связи с Таврическим. Поднялась легкая паника — и в Белоострове, и в Думе. Хотели за мной личный поезд послать, но поделился своим начальник дороги. За те полчаса, пока его салон-вагон мчался с Финляндского, в Питере к аппарату пробился Гучков и и началось общение “по прямому проводу” с кучей последних новостей.
Во-первых, немцы прекратили атаки под Ипром, где стороны просто тупо закапывали в землю тысячи людей, соревнуясь, кто первым достигнет истощения. И это, судя по всему, означает, что наступательный порыв кайзеровцев сдувается.
Во-вторых, в американском Конгрессе начались дебаты на тему “А не вступить ли нам в войну, тем более, когда исход уже очевиден, и не снять ли сливки?” И потому остается надеятся, что цу Фюрстенберг сумеет быстро убедить кузена Вилли, ибо если американцы влезут, то нашу победу однозначно обкорнают. И выйдет, как всегда — Россия положила тысячи и тысячи, если не миллионы, жизней, а получила шиш да кумыш. Надо срочно взбодрить разведку, чтобы негласно поддержала тамошних изоляционистов, противников участия в европейских делах, пусть затягивают дебаты. В принципе, этим должен заниматься новый министр иностранных дел, но Милюков — идеалист на грани придурковатости. “Все цивилизованные народы мира против германского варварства”, ага. Нафиг-нафиг, не пускать его в это дело, пусть с союзниками взасос целуется, у него хорошо получается.
В-третьих, австрийцам таки вломили под Изонцо — сами-то итальянцы немцам не противники, но если их подпереть англичанами… Английскому солдату, как известно, для непреодолимой обороны достаточно забора или канавы, вот они и уперлись в горах, а итальянцам отступать помешала южная спесь — как же так, англичане не бегут, а мы что, хуже? И перемололи пятнадцать дивизий, благо орудий и снарядов хватало, умыли немчуру кровью.
Ну и самое печальное — Мустафа Кемаль собрал какое-никакое войско и ничего лучшего не придумал, как атаковать Смирну. Или, скорее, его вынудили, он же не единовластный там лидер. Короче, в городе резня, греки снимают части с фронта для переброски в Малую Азию. Мировой бардак продолжается. Но и луч света в этом темном царстве уже виден.
Глава 24
— Японский городовой!
Я выругался самым модным нынче ругательством, отбросил министерские документы прочь.
— Аккуратнее, Григорий Ефимович! Донесут
Ко мне с улыбкой обернулся Чернов, куривший у форточки. Вот повадился Виктор Михайлович заглядывать ко мне с утреца пропустить чашку кофе и выкурить сигаретку. Второе я не одобрял, но и не препятствовал. Много полезных разговоров таким образом велось перед началом пленарных заседаний. А с левыми мне дружить надо — за ними будущая дума.
— Кто и кому?
— Так его императорскому величеству. Шутка то пошла от японского самурая-городового, что рубанул Николая Александровича во время его вояжа на островах.
— Даже так?
Я удивился, но не сильно. Меня больше заботила докладная из Зимнего. Сотрудники Янжула изучили закупочные цены на мясо, сельхозинвентарь…. И там был ужас-ужас. Только-только разгребли ситуацию с зерном, и вот вам пожалуйста, новые беды.
Производство сельскохозяйственных машин и орудий в стране стремительно падало, и к весне грозило упасть до уровня в пятьдесят раз меньше довоенного. Частники тут же взвинтили цены и продавали со складов с тройной накруткой!!! Сбои в поступлении, диспропорции цен, спекуляции посредников и без того слабо оснащенную деревню загоняли вообще в пропасть. Дефицит метала, мобилизация ремесленников приводили к спаду и кустарного производства — короче, “гаражная экономика” нас как раньше не вытащит.
А еще до войны две трети даже простых сельхозинструментов (серпы, косы, вилы, лопаты и прочее) мы импортировали, причем по большей части из Австрии и Германии!!! С началом войны этот поток, разумеется, прекратился и деревня медленно, но верно двинулась в сторону средневековья.
Добавляем реквизиции скота на нужды фронта — больше всего пострадали западные губернии, Польша и Прибалтика, где выращивали без малого 70 % лошадей-тяжеловозов. Тех самых, что изымали поголовно, таскать артиллерию и обозы. Сколько из них поубивалось на фронте? Да почти все. У военных же как? Страна большая, всего много, чего жалеть-то? Что бабы, что кобылы новых нарожают.
Когда этих лошадей не стало, господа генералы потянули жадные руки к крестьянским коникам. Но там, где пушку тянули 2 тяжеловоза, приходилось впрягать восемь малорослых и слабосильных крестьянских лошадок. И такими темпами в русском нечерноземье тягловой скотины через полгода попросту не останется!
Уже сейчас дикие проблемы с севом озимых. А что будет весной, и подумать страшно — ладно пахать, будет ли на чем просто развезти посевное зерно?
Обезлошадевшие деревни уже перешли со ржи и пшеницы на картофель. Это было логично. Для прокорма крестьянской семьи зерном (не говоря уже о поставках на рынок) нужно вспахать две-три десятины, хоть бы и деревянной сохой. А чтобы вырастить картошку для прокорма той же семьи, земли нужно в десять раз меньше! И большая крестьянская семья вполне может полдесятины вскопать лопатами.
Я еще раз заглянул в служебную записку. Шла она за подписью самого Столыпина — значит, все серьезней некуда! Реквизиции коров для фронта также привели к потере животноводства в деревне. Фронтовые закупщики в
