Зима 1237 - Даниил Сергеевич Калинин
– В очи твои дивные заглянул – вот и заробел. Не знал, как подарок примешь… Слишком прост он. Ты достойна злата да самоцветов, и есть они, да далеко, правда…
Княжна неожиданно грустно ответила:
– Злата и самоцветов мне хватает. А вот игрушки такой никогда и не было… Сохраню ее как память о тебе, смелый воин, пуще всех богатств сохраню!
Этот ответ был сродни признанию в ответных чувствах, и, вновь посмотрев прямо в глаза Ростиславе, я разглядел в них такую бурю эмоций, что, забывшись, едва не сделал шаг вперед, желая поцеловать! Однако, как только я начал движение, в очах красавицы промелькнул откровенный испуг, и она тут же быстро зашептала:
– Стой, дурак! Головы тебе не сносить, коли даже притронешься!
Она была права, а ее резкая отповедь подействовала как ушат холодной воды. Но тут же княжна вновь меня удивила, едва слышно произнеся:
– Мы уходим в Пронск, остановимся в погосте в двадцати верстах отсюда – я настою. Ночью, ближе к полуночи, тайком выйду к церковной ограде. Коли действительно люба, будешь ждать меня там…
После чего девушка резко отступила в сторону, ни разу не оглянувшись в мою сторону. Я на мгновение замер, ошарашенный услышанным, после чего не удержался от испуганного взгляда на дружинников, тяжело смотрящих в мою сторону. Вдруг что услышали?! Но вроде бы открытого возмущения или обещания скорой смерти в их глазах не читается, а княжна, молодец, тут же переключила на себя внимание гридей:
– Ну, чего замерли! Седлайте коней, нас ждут в Пронске!
…До самого вечера в моей груди буквально буря бушевала, хотя я старался не подавать вида и даже пытался сосредоточиться на вопросах подготовки дружины. А вопросов было много, вопросов важных: подбор людей, заготовка провизии и оружия, запаса стрел…
Я обратился лично к Юрию Ингваревичу с просьбой выделить моей рати имеющиеся в вой ске немногочисленные самострелы – все же ведь первыми мы поганых встречать будем! В итоге организационные вопросы меня захватили так, что я действительно сумел отвлечься, но как только пришла пора снедать вечером, я предупредил дядьку, что хочу покататься на Вихре, взбодриться, отвлечься… А сам поскакал вслед ушедшему отряду Еруслана и Ростиславы.
Как же я боялся, что не успею, что собьюсь с пути по ночной дороге… Что княжна не сумела уговорить дружинников встать в погосте на ночлег… Что она просто проспит! Или передумает выходить ко мне на встречу…
Охваченный лихорадочным возбуждением и одновременно окрыленный будущей встречей, я то подгонял верного жеребца, заставляя его лишний раз сорваться на рысь, то вновь тормозил, понимая, что могу загнать верного боевого товарища…
Но в итоге к погосту я вышел как раз ближе к полуночи – по внутренним ощущениям. Постаравшись провести Вихря по околице так, чтобы собаки поменьше лаяли, чтобы кони дружинников не заржали громко, почуяв моего скакуна, я подступил едва ли не к самой ограде стоящей на отшибе церкви. И только-только успел привязать жеребца к крепкому молодому деревцу, насыпать в торбу ему овса да скинуть с себя пропотевшую одежду, быстро обмывшись из бурдюка и накинув свежую рубаху, как различил одиноко приближающуюся к храму тонкую девичью фигуру, облаченную в уже знакомое мне синее платье!
Сердце мое забилось так часто и сильно, как, наверное, еще никогда в жизни! Даже не пытаясь таиться, я выскочил из зарослей, где привязал жеребца, и поспешил навстречу едва различимой при свете луны девушке, испуганно шарахнувшейся назад.
– Это я, Егор!
Вовремя я предупредил – как кажется, княжна была готова побежать назад от испуга! Все ж таки ночь на дворе, неспокойное, мистическое и одновременно с тем страшное время… Но, услышав мой голос, девушка облегченно выдохнула и тут же с недовольством негромко прикрикнула:
– Дурень, напугал!
«Дурень» в ее устах прозвучало так обидно, что я аж замер на месте от негодования! Не на такой прием я рассчитывал. А потому в сердцах бросил:
– Ты позвала меня, чтобы обзываться?!
И Ростислава не нашла ничего лучшего, кроме как с ехидством заметить:
– А что, обиделся?! Может, и назад тогда поедешь?
Это было еще неприятнее, потому ответил я максимально резко:
– Может, и поеду! Напридумывал себе, а тут меня никто и не ждет!
– Ты совсем дурак, Егор? Ты хоть понимаешь, что я сейчас делаю, выйдя ночью на встречу с простым дружинником – в одиночку?! Да ведь позора же не оберусь, коли кто узнает!!!
Вот в этот раз в голосе княжны сквозит откровенное недоумение и уже ее собственная, глухая обида, настолько искренняя, что «с простым дружинником» я уже не принял на свой счет, а потому с наигранной лихостью ответил:
– Ну, положим, уже сотенным головой… А после нашествия Батыя кто знает, кем я стану?! Может, и ровней тебе, красавица…
Девушка в этот раз даже не шелохнулась, а глаза ее странно сверкнули при свете луны:
– Наконец-то дерзишь… А я уж думала, что ошиблась в тебе.
Я подступил к Ростиславе практически вплотную, после чего с усмешкой и одновременно легким вызовом спросил:
– Что же, я только дерзостью своей тебе глянулся?
И вновь княжна меня удивила, ответив не с подколкой – мол, с чего взял, что глянулся? – а честно и искренне, при этом как-то неожиданно мягко и в то же время проникновенно:
– Никто и никогда из мужей на меня так не смотрел… Никто! Ни дружинники, ни тем более холопы или смерды. Даже иные князья не позволяли себе подобной дерзости! Как будто и не княжна я вовсе, а ты не простой ратник… Срамно так смотреть на девушку!
Речь она свою скомкала, словно не решившись договорить что-то сокровенное, а последние слова прозвучали с неподдельным укором и едва ли не с обидой. Но они явно скрыли под собой что-то другое…
И я ответил ей так же проникновенно:
– Когда ты только вошла в гридницу в Пронске, для меня словно солнце взошло да засияло так ярко, как никогда в жизни. Нет более любой моему сердцу девы – вот что я понял, как только впервые тебя увидел… И с тех пор я не стал думать иначе.
Я сделал еще один шажок, оказавшись уже вплотную к девушке, словно бы хотевшей отступить от меня, но после передумавшей. Ответила она, однако, с неподдельной болью и горечью в голосе:
– Егор… Какой же ты… Княжна я – вот мое проклятие! Не могу я выбрать суженого по сердцу, не властна я над собой! Кого батюшка в мужья выберет, за того и…
Однако я резко прервал ее речь:
– Батюшка твой скоро в землю ляжет! И брат твой, и Пронск в огне погибнет, и ты
