Попова Александровна - Пастырь добрый
— Кто здесь…
Вопрос оборвался на полуслове, и он обернулся, рассматривая хозяйку жилища — длинную и тощую, словно высушенная рыбешка, с такими же напуганными глазами, и особенного сходства между этой воблой и Бруно заметно не было. Судя по лицу подопечного, видом сего продукта рыболовства он был удивлен не меньше, и теперь растерянно подбирал слова, чтобы объяснить свое вторжение; та, однако, не стала дожидаться истолкования происходящего и, попятившись, сдавленно крикнула в пространство:
— Барбара!
— Что-то не по плану? — уточнил Курт, и тот зло шикнул, не разжимая губ:
— Да всё.
Выглянувшая на зов женщина, также имевшая со стоявшим рядом человеком мало общего, оказалась полной противоположностью первой — пухлой, низкорослой и более похожей на бритую полевую мышь, лишь только с человеческим лицом, довольно миловидным, но недовольно омраченным.
— Вам кто позволил… — начала она, так же замерев на недоговоренных словах, и вдруг, оглушительно взвизгнув, бросилась вперед, отпихнув свою ошалевшую товарку с пути. — Бруно!
Курт поморщился, когда визг повторился, отдавшись в голове противным звоном, и отступил на шаг назад, едва не упершись спиною в дверь. Подопечный, похожий на каменного языческого истукана, стоял, пошатываясь под тяжестью повисшего на его шее существа, в явном восторге от нежданной встречи подергивающего в воздухе ногами в стоптанных башмачках.
— Подлец! — всхлипнуло существо, и не думая отлепиться от полузадушенного гостя. — Мерзкий, противный, гадкий мальчишка! Столько лет… Я убить тебя готова!
— Здравствуй, Барбара… — тупо проронил Бруно, и та, спрыгнув на пол, воззрилась на блудного брата со злостью.
— «Здравствуй, Барбара»?! Это все, что тебе пришло в голову сказать?! Шесть лет где-то шатался, и теперь — «здравствуй, Барбара»?!. — злость улетучилась тут же, и она отступила еще на шаг назад, глядя теперь почти с материнской нежностью. — Господи, подрос-то как — прям мужчина… — Барбара внезапно отшатнулась еще дальше, лишь сейчас заметив Курта у двери, окинув быстрым взглядом; он изобразил улыбку, и хозяйка настороженно нахмурилась. — А это кто?
— Долго рассказывать… — пробормотал Бруно невнятно. — Столько всего за это время произошло…
— Да в самом деле? — вновь с прежней строгостью оборвала та и, обернувшись к замершей на месте вобле, замахала руками. — Все в порядке, это мой младший брат, тот самый.
— Тогда я пойду, — попросила та по-прежнему испуганно и, не дождавшись ответа, исчезла за дверью; подопечный нахмурился, кивнув ей вслед:
— Чья?
— Карла.
— Судя по ее счастливому виду, женился он давненько, и у нее было время оценить, какой хороший выбор она сделала.
— Как заговорил, — фыркнула та и отошла в сторону, вновь заулыбавшись и косясь на Курта настороженно. — Что ж я это… На пороге не стойте, зайдите, сядьте; рассказывай скорей, что и как; гляди-ка, при оружии… Ты в бегах, да? К нам приходили как-то солдаты графа… не помню… Говорили, что тебя ищут, а ты…
Барбара осеклась, перехватив взгляд Курта, и поспешно захлопнула рот; он улыбнулся.
— Ничего. Я о нем все знаю, даже, наверное, чего и он о себе не знает.
— А сам ты… — она скользнула взглядом по ремню с оружием и поправилась: — Вы… кто такой?
В глазах подопечного плеснулось нечто, похожее на тихую панику пополам с мольбой; Курт припомнил, сколько сил было положено на то, чтобы вытравить из этого человека не просто нелюбовь — ненависть к Конгрегации под любой подливкой, и запоздало подумал о том, что все его окружение, в коем тот варился со дня своего рождения, наверняка об Инквизиции не лучшего мнения, нежели он сам. Подкинуть Бруно большей подлянки, чем сообщить его семье, на кого он теперь работает (и, кстати, тем запороть дело), было нельзя; однако сказаться простачком не выйдет — кому попало непозволительно расхаживать с двумя кинжалами едва короче боевого меча и с арбалетом на поясе…
— Меня зовут Курт, без «вы», — с прежним дружелюбием отозвался он. — Мы с твоим братом давние приятели, и я тот, благодаря кому никакие солдаты и даже лично графы за ним теперь не придут. Я, чтоб ты не косилась на мой арсенал, дознаватель кельнского магистрата, а Бруно, соответственно, помощник следователя. А ты, полагаю, одна из его сестер, о которых я слышал столько… гм… хорошего.
— Кельн?.. Далековато забрался; так что с тобой случилось, где ты был, почему тебя искали? Мы попытались выспросить, но нам рассказали какую-то глупую историю — дескать, ты бросил университет, женился на какой-то крепостной девчонке, а после и ее тоже бросил и удрал; я не поверила, конечно, но…
— Да… — все еще пребывая в некоторой растерянности, выговорил Бруно, глядя в стол. — Но. Но половина — правда; только ее я не бросал — она умерла. И тогда я действительно сбежал.
— А как же… Нам еще сказали — ты женился, потому что она… — Барбара помялась, изобразив около живота округлость, и нахмурилась: — Ты, значит, при ребенке?
— Да, было, — ответил Бруно с невольной резкостью. — Но у меня нет никого… уже. Если я прояснил для тебя эту часть своей биографии, то лучше об этом более говорить не будем.
— Не ори на меня, мне для этого Карла вот как хватает, — одернула Барбара и тут же смягчилась, вздохнув. — Я вижу — ты изменился; сильно изменился… Мне жаль, правда. Не смей на меня злиться. Пойми сам — ты просто взял и ушел, в какой-то неведомый университет, не зная еще, угодишь ли туда, а после являются вооруженные люди, громыхают железом, едва ли не кандалы наготове держат, и — полнейшая неизвестность; у отца после этого приступ случился…
Она осеклась, глядя на брата исподлобья, с опасением следя за тем, как он мрачнеет, и, наконец, вздохнула в ответ на вопросительный взгляд:
— Да, дня через два… Слушай, ты не виноват, не надо так смотреть; папа уж не мальчик был — ему и без того недолго оставалось. Не это — так другое… Лучше говори о себе. Давай о хорошем; как это ты — вот так? Ушел — голодранец и сопляк, а вернулся вон какой, «помощник следователя»; звучит внушительно.
— Да вот так… сложилось… — промямлил тот, и Курт махнул на него рукой, точно на надоедливую муху:
— Скромник; твой брат, Барбара, однажды помог мне в одном из моих расследований — а точнее говоря, жизнь мне спас. За это и за просто неприличную смышленость мое начальство одобрило его к службе, послав этого самого графа вместе с его солдатами… гм… обратно. Не стоит держать зла на него — все это время у него не было ни одной возможности вырваться хоть ненадолго, чтобы навестить родню; сама понимаешь, такое дело — служба.
— Понимаю, — улыбнулась хозяйка дома в ответ на его улыбку. — Только воображаю себе это с трудом — хоть и вижу его своими глазами, а все равно не могу представить этого сорванца занятым серьезным делом… Так стало быть, с университетом покончено?
— Ну… — выдавил подопечный, и Курт вмешался вновь:
— В некотором роде — он еще учится; одно другому не помеха. При желании.
— Вот как? И что ж он изучает?
— Богословие, — не моргнув глазом отозвался Курт, мельком увидя, как подопечный посерел, стиснув зубы и глядя в его сторону с ненавистью. — Отчего-то именно к этой благой науке особенно лежит его душа.
— Что ж, коли так; я даже понимаю… Ты давно в Хамельне?
— С полчаса; мы, собственно, проездом… — начал Бруно, и та спохватилась:
— Так вы с дороги; я на стол соберу.
— Нет, не надо, — поспешно возразил тот, вновь скосившись на Курта просительно. — У меня времени мало, да и вообще… не надо.
— В самом деле, — подтвердил он, подумав мельком, что доход всей этой семьи разом навряд ли много больше его жалованья, на недостаточные величины коего он столь часто сетовал. — Мы перекусили в дороге, к тому же, прав твой брат, спешим. Забежали ненадолго; он — повидаться, а я, уж прости, не удержался — из любопытства, взглянуть на тех, о ком столько слышал. Надеюсь, ты не станешь бранить непрошенного гостя?
— Ни за что, — улыбнулась Барбара еще шире. — Того, кому я обязана его появлением здесь, за столько лет? Расцеловать готова.
Бруно поджал губы, скосившись в его сторону с нескрываемой злобой, однако промолчал; Барбара поднялась.
— Я на минуту, надо заскочить на кухню — жена Карла пытается стряпать; знаешь, если я захочу от него избавиться, я просто позволю ей приготовить обед полностью самостоятельно.
— Это одна из тех страшных, ненавидящих тебя до глубины души… — начал Курт; подопечный резко развернулся, пристукнув по столу стиснутым кулаком, и выговорил, отчетливо чеканя каждое слово:
— Не сметь; понял?
— Что? — переспросил он. — Здесь вежливость не в чести?
— Убью, — пообещал Бруно тихо.
— Да брось ты, — откликнулся Курт уже всерьез, метнув короткий взгляд в сторону кухни. — Сестра друга — это святое.
