Василий Кононюк - Шанс? Параллельный переход
Непыйвода порывался отправить казаков к двум дозорным, которые скрылись за соседним холмом, но Иллар здраво заметил, что они нам не мешают, велел снимать и грузить трофеи, шатер не трогать — мы его на лодках не увезем, — и послал нас троих — Ивана, Сулима и меня — к реке разобраться с дозорными и готовить лодки. Вытащив бронебойный болт из головы убитого, понял, что без ремонта его повторно использовать нельзя, и, перезарядив самострел новеньким болтом, отправился в прибрежный лес. Сулима Иван отправил заходить слева, а меня — справа. Куда идти, было понятно: запах костра и огонь были заметны издали, и, приблизившись на расстояние гарантированного поражения, то есть ближе тридцати шагов, я начал выцеливать противника, сидящего ко мне лицом. Что-то почуяли кони, пасущиеся невдалеке, и начали всхрапывать, татары встревожились и, вскочив на ноги, стали вглядываться в сумрак леса, пытаясь разобраться, что вспугнуло лошадей. Наконец-то услышав долгожданного пугача, я стрельнул в своего татарина и попал ему в левую скулу, прикрытую кольчужной сеткой. Бронебойный болт легко пронзил ее, скулу и череп за правым ухом, ударился в шлем и бросил уже мертвого противника на землю. Второй оказался более проворным и успел вскинуть щит, который болтался у него на левой руке. Вот что значит профи. Сидел у костра, все проверено, а щита с руки не снял. Приняв две стрелы, летящие ему в лицо, на шит, он бросился петлять между деревьями, в сторону коней, но чей-то срезень ударил его под колено, практически перерубив ему ногу, и он, рухнув на землю, откинул щит в сторону, сел, подставляя лицо под смертельный выстрел. Было бы время, я бы лично его похоронил, это был настоящий воин, у которого можно поучиться и мужеству, и спокойствию в последнем бою. Оставив нас раздевать покойников, Иван отправился за нашей лодкой, дав нам задание спустить татарскую лодку на воду. Поймав лошадей и зацепив ими лодку, мы с трудом с их помощью затащили лодку на воду. Вода была холодной — ни мы, ни лошади лезть в нее не хотели. Но лошадям пришлось. Не успели мы раздеть убитых, как прибыл атаман с пленными и трофеями. Пленных с атаманом и Керимом отправили на тот берег, чтобы они начинали допрос и ждали нашу лодку с канатами. Как только появился Иван, подсадили к нему еще троих и отправили на тот берег, а нам остался один из канатов, который мы потихоньку травили вслед за ними. Вскоре, услышав пугача, дружно перетянули две лодки, связанные короткой веревкой, на свою сторону. Накидав в них все трофеи, крикнули пугачом и отправили казаков обратно. Нас было пятеро, так что в следующую ходку, плюс два — те, что пригонят, всемером мы свободно помещались.
Нет ничего труднее, чем ждать и догонять. А ждать, когда в любой момент сзади может показаться десяток злых ребят, очень хорошо вооруженных, против которых у нашей пятерки шансов ноль, тут адреналин так и хлещет. Дождавшись долгожданного сигнала, мы тянули, не жалея рук: ведь тянули мы к себе нашу надежду на завтрашний день. Заскочив в лодки и подав сигнал, двое налегли на весла, а я схватил щиты — тревога шугала в голову не по-детски: Богдан чувствовал, что едут к нам взрослые дяди, и они аж рычат от злости.
Нам повезло два раза — во-первых, атаман наказал Демьяну ждать нас на берегу после полудня с четверкой лошадей, остальных перевести на кручу и там привязать. Во-вторых, они сообразили, как оптимально использовать лошадей на узком берегу. Пока одна пара тянула веревку, вторую подводили к берегу. Когда первая пара упиралась в кручу, веревку цепляли на вторую пару лошадей, а первая возвращалась на исходную позицию. А ведь с нашей стороны и берег был пологим, и лошадей бесхозных навалом, а нет ума — считай, калека. Вот что адреналин и нервы творят с человеком, как в том анекдоте: «О чем тут думать, трясти надо!»
Когда десяток татар высыпал на берег, между нами было уже сто шагов, и мы с невероятной скоростью два метра в секунду удалялись от левого берега. Наловив двумя щитами к прочим трофеям еще три десятка стрел, пока воющие в бессильной злобе противники не поняли, что мы уже вне досягаемости, и, развернув коней, не поскакали докладывать начальству неприятные известия. Осмотрев казаков, обнаружил у одного небольшую рану, из которой достаточно обильно лилась кровь, тут же перевязал. Обидно было, что не додумался до такой простой вещи, как гужевой транспорт: мы бы точно выиграли пару минут, и супостат вообще никого бы не обнаружил.
Но это была уже история, все мысли мои занимал вопрос, любопытство разыгралось не на шутку: а что нам расскажет нового и интересного дедушка Фарид?
Глава 11
ВЫКУП
Возбуждение потихоньку схлынуло, и стылый ветер, гуляющий над свинцовой водой осеннего Днепра, пробирал до костей. Крупная дрожь начала бить тело, и, несмотря на то что руки мои были заняты выковыриванием застрявших стрел из безнадежно испорченных щитов, отчаянно захотелось выпить чего-то радикально согревающего, но самогона еще не гнали, да и, насколько я помню историю, за пьянку в походе положена была смертная казнь. Законы у казаков разнообразием не отличались. За любой проступок в походе атаман мог снять голову провинившемуся. В мирной жизни законодательство отличалось большим разнообразием, но с одной существенной оговоркой. Сие разнообразие не сильно влияло на окончательный результат — скорее, оно определяло пути его достижения.
Самым страшным было наказание за убийство. Убийцу клали в могилу, накрывали гробом покойника и живого засыпали землей. Все сексуальные деликты, содомия, изнасилование, совращение малолетних карались идейно близким, в фаллическом смысле, наказанием: усаживанием виновного на острый кол, смазанный маслом. Видимо, отсюда берет свое начало крылатое выражение «пошло, как по маслу», хотя тут возможны и другие теории. Иногда сажали на сухой кол, но это нужно было заслужить какими-то отягощающими обстоятельствами рассматриваемого проступка. Например, не просто изнасиловать бабу, а нанести ей при этом тяжелые физические и моральные травмы либо сделать это в особо извращенной форме.
За воровство не рубили гуманно руку, как завещал правоверным пророк Магомет, а грубо подвешивали за шею, что вызывало травмы, не совместимые с жизнью. За более мелкие проступки, если повезет чуть-чуть, тоже можно было проститься с жизнью. За прелюбодейство, случайно или нарочно нанесенную тяжелую травму и еще целый ряд преступных действий ставили на день к столбу, а рядом клали крепкий кий. Каждый желающий мог лично наказать провинившегося. Ну а тут, как утверждал известный киноперсонаж, «достаточно одной таблетки». Особенно если по голове. По-своему наказание было очень демократичным. Если провинившимся оказался заслуженный, уважаемый казак, имеющий друзей, побратимов, то, как правило, мог отделаться легким испугом. Группа поддержки с утра до вечера стояла рядом и пристрастно наблюдала, кто и как берет кий в руки. И каждому было понятно, что ожидает потенциальных любителей игры в бейсбол. Но одна группа поддержки не гарантировала результата. Казаки — народ рисковый. Если провинившийся кому-то серьезно досадил, то жаждущего крови вполне мог устроить вариант «жизнь на жизнь», и, невзирая на присутствующих и их тяжелые взгляды, удар дубьем по затылку своей физической сути не менял и обрывал тонкую нить судьбы наказуемого. Поэтому выжить мог только человек действительно достойный, допустивший ошибку случайно.
За мелочь пузатую, недостойную описания, атаман назначал энное количество ударов нагайкой. На этом судебная система казаков получала свое логическое завершение, и хотя она не отличалась европейскими изысками, имела перед ними одно решающее преимущество. Независимо от умственных способностей казака, никто не жаловался на сложность в усвоении ее принципов, и фраза «незнание закона не освобождает от ответственности» любого казака удивила бы своей абсурдностью.
Размышления над особенностями судопроизводства у казаков не уняли сотрясающей меня дрожи, а скорее усилили ее, и из лодки я вылезал, шатаясь, как тяжелораненый. Никого это не тронуло, и атаман послал меня, как самого молодого, на кручу — привести еще шестерку лошадей и причиндалы, которыми крепились носилки с «языком». Это оказалось действенным средством. Бег под горку не только развивает дыхательную систему, но и согревает не хуже печки — жаль, что сил не добавляет. Притащив в поводу вышеозначенное количество заводных коней, мы погрузили на них трофеи, две лодки, раненого начальника охраны и дружным караваном, подталкивая грузного Фарида, полезли в горку. Фарид, демонстрируя хорошее владение местным суржиком, требовал усадить его на лошадь и немедленно связаться с его шефом, чтобы обсудить условия выкупа и никуда его драгоценную персону не увозить. Параллельно он вел вторую тему, в которой поведал нам, какую непоправимую ошибку мы совершили, посмев поднять руку на его людей и на него лично, и представляем ли мы вообще, кто шагает с нами рядом.
