Ливонское наследие - Герман Иванович Романов
— Наш государь воюет с Ливонским орденом за древние вотчины, и не отступится. Земли, которыми ты сейчас владеешь, ими не являются, а потому и войны там не идет, а перемирие.
— Но ливонская земля намного больше, боярин, и она принимает меня королем. За царем Иоанном Васильевичем лишь Юрьев с округой, епископство Дерптское, Ругодив и Раковор, которые Нарвой и Везенбергом именуют. Да Феллин, мне присягнувший, я своему старшему брату Иоанну Васильевичу сам отдал, показывая, что воевать с ним не намерен. А так что выйдет — земли, что меня покровителем выбрали, я отдать должен?! Вместе с короной?! Ты чего-то напутал, боярин — с братьями так не поступают! Грех это, и царю Иоанну я немедленно отпишу — правда ли слова твои, боярин, что они царские, или выдумка и лжа от тебя идет, чтобы нас рассорить. И желаешь ты большую брань меж нами вызвать и кровью все вокруг залить?!
Такого «наезда» боярин Адашев не ожидал — как дипломат, он выдвинул заранее неприемлемые требования, чтобы потом начать сдавать позиции. Но Магнус повернул все дело так, что теперь речь пошла о его собственной голове — царь ведь приказал учинить «полюбовный мир».
— Что ты, принц, как ты мог такое заподозрить, я великому государю Иоанну Васильевичу предан всей душою, — боярин всплеснул руками, лицо побледнело, ведь угроза была явственной.
— Земли, где воеводы русские стоят в замках, за нашим царем остаются в полной власти. А Феллин царь повелел вернуть тебе обратно, сказав, что братское ему не нужно! И воевать мы будем только те земли, где твою власть не признали, и замки у противников твоих находятся!
Магнус сделал вид, что доводы боярина его успокоили, хотя фыркнул рассерженным котом. Пошла «игра», и тут надо было занять выигрышную позицию изначально. И она уже имелась, и серьезная, тут царь ему сильно подыграл. Причем умышленно!
Зададим себе простой вопрос — найдутся ли сейчаскакие-нибудь города и замки в Ливонии, что сделают выбор против его кандидатуры и захотят воевать с московским царем в одиночку?!
Идиотов нет, присягнут все, и с радостью. Ведь в такой ситуации нужно быть полным и законченным кретином. Один-два найдется, кто же спорит, пусть десяток — но не все же сразу сойдут с ума!
А вот передача Феллина обратно говорила о многом. И в первую очередь, что дальнейшего завоевания не будет. Следовательно, есть ли смысл царю удерживать разоренную округу вокруг Дерпта и Нарвы?
Так расходы на гарнизоны будут больше, чем возможный сбор любых податей, и людишки разбегутся во все стороны. Или это предмет для дальнейшего торга — тогда есть вопрос — что потребуется на обмен. Тут нужно запустить пробный шар, тем более Адашев поставит этот вопрос обязательно, и его необходимо опередить, сохраняя инициативу за собой.
— Что касается Юрьевской дани, то ливонцы должны ее уплатить в полном размере. Беда только в том, что земли разорены и собрать, в полной мере, выплату невозможно. А потому я ответственен за эту дань перед своим старшим братом, царем Иоанном Васильевичем. И прошу отсрочки — собрать сорок пять тысяч талеров сейчас совершенно невыполнимое занятие. Казна моя полупустая, да еще польский король коварством своим держит мои замки. А выплата за них просто чудовищная!
— Да, десять раз по сто тысяч золотых дукатов!
Адашев был разозлен не на шутку, прочитав тайную переписку Сигизмунда, и то, что он обошел вопрос об уплате дани, сказало Магнусу о многом. У царя совсем иные планы, Иоанн не собирается воевать с Ливонским королевством и пойдет на уступки, причем серьезные. Однако ему потребуются самые серьезные гарантии, а, значит, «игра» продолжается…
Глава 42
— Ливонский орден вынужденно принял «покровительство» польской короны пять лет тому назад. Но я, как ливонский король, откажусь от такой опеки, и попрошу заступничества от царя Иоанна Васильевича, и своего брата, короля Фредерика. А буде с ним что случится, то буду королем Дании и Ливонии. И крест целовать готов, что буду союзником и другом Иоанну Васильевичу, — Магнус специально говорил пылко и искренне, ведь так неразумно ведет себя молодость — и этим подкупает более зрелых людей.
Ведь все же были когда-то юными, и в те времена казалось, что все впереди, и на все хватит сил и энергии!
— Но польский король Сигизмунд-Август никогда не выведет войска и не отдаст мои замки — ведь за ним сила. И всегда сошлется на то, что раз стрельцы и дворяне царя Иоанна Васильевича за собой держат Юрьев и Ругодив, то поляки могут не отдавать вместе с Бауском и Режицей, другие мои замки. Я готов признать священное право царя взять обратно эти земли, если великий государь Иоанн Васильевич посчитает, что я хоть в чем-то не выполню условий мира. И обязуюсь никогда не восстанавливать там укреплений, не держать там войска и пушки, а токмо с согласия царственного брата. Да и зачем нам там держать войска, если мы хотим жить в любви и дружбе на вечные времена?!
Русские переглянулись между собой, причем недоуменно, Магнус решил их дожать, прибавив патетики в голосе.
— Этот шаг дружбы позволит потребовать у польского короля вывести свои войска из моего королевства! А если он этого не сделает, то за три года я подготовлю армию, и русские с ливонцами покажут кичливым ляхам, кто на самом деле прав! Ведь из той же Режицы исходит угроза не только мне, но и Московскому царству. И если его не отдадут миром, то я отдам этот замок великому государю, как Ругодив и Юрьев! В чем готов немедленно написать грамоту, и ландтаг примет такое же решение!
Магнус боялся поверить собственным глазам — московиты переглянулись с нескрываемым удовлетворением. Он ведь сам сделал максимальные уступки, чтобы его не заподозрили в измене данному слову. Ведь недаром говорят, что написано пером, то не вырубишь топором!
— Дружеские отношения между правителями завсегда подкрепляются родственными связями, ваше величество, так принято.
От слов Адашева Магнус чуть не вздрогнул, осознав, что на послов его антипольская филиппика подействовала. Он сделал важный ход, и московиты сочли его выгодным для себя. Значит, правы некоторые историки, которые утверждали, что Иван Грозный не «прорубал» пресловутое «окно в Европу», в отличие от первого императора. Это была действительно вынужденная война — соседство с Ливонским орденом просто перестало быть терпимым, когда магистры пошли на соглашение с поляками. И Москва нанесла превентивный удар, разрушая возможную перспективу появления у своих границ антирусского
