Самый яркий свет - Андрей Березняк
— Ты что творишь?!
— Отец, она поняла!
Что я там поняла, не смогла бы и сама сейчас сказать в полной мере, но вот сомнений в причастности как минимум этих двоих достойных представителей саксонской[94] фамилии ко всем неприятностям, закрутившимся вокруг меня. Выяснять подробности сейчас было некогда, потому как стоило мне скрыться в соседней комнате, как в нее же влетела чугунная кочерга, воткнувшаяся в оконную раму.
— Борис, неси пистолеты! Закройте дверь! — крикнул Павел.
Кажется, меня снова будут убивать.
Я затворила проход и успела просунуть в ручки все ту же кочергу, теперь с этой стороны недругам придется ломать тяжелые створки. Осталось еще два прохода, и их запереть уже не успеть, поэтому с напряжением сил удалось подтащить поближе массивный письменный стол, повалить его на бок и укрыться за дубовой столешницей.
Вовремя!
В кабинет ввалились двое — Павел и Агафон. Освещенный держался бодро и ничуть не тушевался своего спутника и его несоразмерно высокого статуса. Нарочито партнерские отношения еще больше укрепили меня в уверенности, что вся эта компания связана и с покушениями на меня, и с государственной изменой.
Пестель в обеих руках держал кавалерийские пистолеты, филер обошелся одним, но каким-то особенно огромным. Положение мое казалось уже безвыходным, однако и свои сюрпризы есть у Болкошиной! Графини Болкошиной!
— Александра, выползайте оттуда! Неприлично так даме под столами прятаться! — крикнул Павел.
— Паша, дашь ее мне? Я с ней поговорю по-нашенски, по-манихейски.
В голосе Агафона было столько яда и похоти, что меня чуть не вырвало. Скорее я выпрыгну из окна, чем соглашусь даже прикоснуться с амуром к этому человеку.
— Господа, от вашего разговора желание сдаваться у меня совсем пропало. Можете выетить друг друга, я хоть перед смертью посмеюсь.
Бравада была совершенно нервная, но помогла привести себя в чувство, поэтому уже не трясущимися руками я высвободила из юбки револьвер.
Шесть зарядов в барабане, еще один имеется в том же кармане. Жаль, что я не натренировала быструю их смену, попробовала несколько раз, и все.
— Барышня, сдавайся! Я тебе обещаю, что буду нежен, — глумился Агафон.
Со стороны дальних дверей высунулись Иван Борисович и Борис. Оружия в их руках я не приметила, но понятно, что как только начнется заварушка, они бросятся на меня.
Павел сделал первый шаг, и я выстрелила. Почти не целясь, поэтому промахнулась, но заставила его нырнуть обратно и спрятаться в коридоре.
— Отстрелялась! — крикнул Борис и неторопливо пошел в мою сторону. Откуда-то вытащил шпагу и теперь указывал острием на меня. — Живой брать?
— Живой! — крикнул филер.
— Да заткнись ты! — рявкнул Иван Борисович. — Зарежь ее, много знает девка! Умная больно!
Теперь все сомнения разрешились, и следующий выстрел был сделан со всем тщанием. Борис рухнул на паркет, смерть настигла его мгновенно, он даже не успел вскинуть руки к ране напротив сердца.
Комнату совсем заволокло дымом, старший Пестель дико закричал.
— Двуствольный у нее! — услышала я слова Агафона. — Теперь точно все!
Но Павел проявил осмотрительность, остался в коридоре. Первым в кабинет ворвался глава семьи, однако не ко мне, а к поверженному сыну. Филер осторожно сделал несколько шагов и очень удивился третьему выстрелу. Увы, в клубах сгоревшего пороха выцелить было сложно, и пуля прошла в нескольких дюймах от его поганой башки.
Тем временем в квартире что-то происходило помимо нашего боя. Из неприятного было то, что в дверях появились люди с ружьями — из слуг, и сразу два заряда ударили в прикрывающий меня стол. Мореный дуб с честью выдержал, предал хозяина и сохранил мне жизнь.
Из внушающего надежду — грохот и крики у входа.
Я выстрелила еще дважды, в кого-то попала, теперь комната настолько заполнилась дымом, что тяжело стало дышать. Пришлось ползти к запертым мной дверям, вытаскивать застрявшую кочергу и пытаться выбраться в залу. В револьвере остался один патрон, но у меня не было уверенности, что смогу быстро сменить барабан, поэтому придерживала его на крайний случай. Створки с трудом подались, и вместе с облаками сгоревшего пороха я выпала из кабинета. Из легких вырвался хриплый кашель, но главное — жива!
Пока что жива.
Как то ни странно, но паники не было, а голова работала как отлично сработанный механизм. Глаза отметили открытый вход в коридор, и я все же решилась перезарядить оружие. Получилось весьма споро, надо будет так отблагодарить инженера Кутасова, чтобы он до конца дней своих ставил свечки за мое здоровье. Главное — сохранить его сегодня.
Конечно, я не великий знаток военного дела, но и мне было понятно, что негоже оставлять без присмотра фланги. Никто не приглядывал за выходом из зала: дернули двери, запертые мной, и побежали атаковать со стороны других. Поэтому, когда я осторожно выглянула, увидела лишь пару силуэтов с длинными ружьями, настороженно целящимися в сторону устроенной мной баррикады. Дважды бахнуло. Но меня ведь за ней уже не было! Люди судорожно перезаряжали свои фузеи, и таким шансом стоило воспользоваться.
Выстрел, еще один, и два тела валятся на пол. Один сразу затих, второй истошно заголосил, но тратить еще новый патрон стало бы глупостью. В барабане осталось четыре, еще один в предыдущем.
— Сколько у это дряни пистолетов?! — послышался крик Павла Пестеля.
— Где она их хранит-то?! — взревел Агафон.
Наверняка подумал о непристойном, подлец.
Одновременно с этим в дальнем конце коридора ухнуло, раздались команды, и квартира наполнилась треском пальбы. От греха я спряталась обратно в зале, и вовремя: пара, а то и больше пуль, пронеслись мимо, и не стоило сейчас выяснять, кто стрелял. В этом помещении пригодной к обустройству позиции мебели не нашлось, поэтому пришлось вжаться за портал камина и держать на прицеле вход, Только после сообразила, что теперь я полностью открыта для атаки со стороны кабинета, двери которого теперь открыты. Что там происходит, разобрать решительно невозможно, потому как сгустившийся дым сейчас можно есть ложками.
Раздался звон разбитого стекла, снова крики, затем пальба утихла, осталась только ругань и какая-то возня.
— Графиня Болкошина! Вы где? Живы?
Голос знакомый, и только через несколько секунд я поняла, что слышу Аракчеева. И задумалась, стоит ли опускать револьвер и отвечать.
— Барышня, можете выходить.
А это Тимофей. К нему доверия несоразмеримо больше, поэтому «барышня» со старушечьим кряхтением поднялась и соизволила откликнуться:
— Жива! Я тут…
В кабинете оказался полный разгром. Пресловутый стол украсили сразу пять отметин от пуль, то есть стреляли в него еще трижды с момента моей ретирады. У входа два гренадера крутили руки мерзавцу Агафону,
