Андрей Дай - Поводырь в опале
Ни о какой финансовой помощи добровольным переселенцам речи не шло. Да я, в принципе, на это и не надеялся. Прекрасно понимал, что основному локомотиву закона — крупным землевладельцам Урала, хозяевам многочисленных заводов, сытые и довольные жизнью крестьяне были не нужны. Они, в отличие от меня, не безосновательно надеялись, что существенная часть народа, который неминуемо должен ломануться из голодной России в не бедствующую Сибирь, останется сразу за Камнем. И, рано или поздно, пополнит армию заводских рабочих.
Этим же законом, губернским правлениям предписывалось создать Переселенческие комиссии, состоящие из землемеров, полиции и врачей, под председательством вице-губернаторов или самих начальников губерний. А к шестнадцати пунктам всеподданнейшего отчета, для сибирских регионов добавлялся семнадцатый — «Сведения, касающиеся вновьосвоенных пустолежащих земель, и их населении». То, что мы делали полуофициально, Высочайше дозволено. Ура! За зиму нужно было приготовить фотоальбомы, а весной отправлять моего «капитана» Кухтерина на запад.
Порядок и правила поселения добровольцев на Кабинетных территориях, в пределах АГО, существенно отличался. Там, например, пятилетней амнистии по податям не существовало. Однако, кто-то очень умный, или хитрый, внес в параграфы, касающиеся царевой вотчины интересный пунктик. Мой личный юристконсульт — Герочка, сразу оценил и обратил на это мое внимание. Теперь дозволялось, во-первых — покупать кабинетные пахотные земли с оплатой ежегодных, но сильно уменьшенных податей. А во-вторых, впервые, применительно к частной собственности монаршей семьи, прозвучало слово «концессия». Законом устанавливались правила получения разрешения на разработку любых, кроме золотоносных, месторождений, и приводились таблицы для расчета ежегодных платежей.
У меня даже ладони вспотели от осознания открывающихся перспектив! Железо Кузнецкого округа. Медь, асбест, графит — Бийского. Да чего это я! Теперь можно было совершенно легально затевать разработку гигантского Озерно-Асгадского серебра. Вот закончит Суходольский Чуйские бомы взрывать — и сразу… И рудники в Мундыбаше. Там такая богатая руда, что Чайковский плакать от счастья будет! В чугун ее прямо там переплавлять, и по Томи сюда сплавлять. Там, к югу от Кузнецка и угля полно!
Едрешкин корень! Запрет на «огневые» производства так и не отменили! А как руду плавить без огня?! Придется пока камни по реке возить, а в Тундальской уже переплавлять… Еще одну каторгу построить? И где на все это деньги брать? И людей?
Перспективы перспективами, а реальность диктовала свои условия. Медленно, очень медленно, но дела, слава Богу, начинали продвигаться. Сдвигаться с мертвой точки. В июне вывезенные мной с Томского железоделательного завода мастеровые только начали обустраиваться на новом месте. Выкопали, как временное жилище, землянки и приступили к строительству дамбы на успокоившейся, смирившейся после весеннего буйства, речке Тундушке.
Чайковский, старавшийся контролировать каждый этап устройства новых заводов, стал в Томске редким гостем. Однако, ради того, чтоб представить мне приехавшего, наконец, Пятова, старый неугомонный генерал выбрал-таки время.
— Вот, Ваше превосходительство, — топорща от гордости седые усы, провозгласил Илья Петрович. — Гордость нашего Отечества! Замечательный, талантливейший инженер, Василий Степанович Пятов. Уж теперь-то мы за дело всерьез возьмемся!
— Доброго дня, Ваше превосходительство, — обозначил поклон опальный металлург. Честно говоря, гением он не выглядел. Обычный, слегка грузный сорокалетний мужик, с потемневшими от копоти и въевшихся навечно мельчайших крупинок железа руками. Коротко стриженный, и чисто выбритый. Ни усов, ни бакенбардов. Мешки под глазами и усталые, чуть ли не еврейские — с рождения скорбные — глаза.
— Здравствуйте, господин Пятов, — жестом предложив гостям присаживаться к столу, поприветствовал я долгожданного инженера. — Как добрались? Вам уже показали эм… апартаменты?
— Да, благодарю, Ваше превосходительство. Мне, право, неловко. Илья Петрович принимает такое участие…
— Мы вас заждались, — улыбнулся я. — Господину Чайковскому будет на кого свалить часть хлопот. У вас репутация весьма изобретательного инженера. В наших условиях, это весьма ценное качество.
— Репутация? — вскричал Пятов и порозовел. Сразу проявилась тончайшая капиллярная сетка на одутловатом лице. — Вот уж никогда бы не подумал. И кто, осмелюсь спросить, Ваше превосходительство, меня рекомендовал?
Я уже не рад был, что нечаянно затронул весьма болезненную для металлурга тему. Вот что мне стоило просто пожелать успехов и отправить специалиста к новым трудовым свершениям. Ну, то есть — в Тундальскую слободку.
— В столице я многих просил рекомендовать мне хорошего и не занятого металлурга, — осторожно выдал я. — Сразу несколько человек назвали ваше имя.
— Не ошибусь, если и в Морском министерстве осведомлялись? — скривился гость.
— Вполне возможно, — пожал плечами я. Пятов уже мне не нравился. Какая ему разница? Уж что я со всей достоверностью выяснил, прежде чем писать ему на Урал, так это то, что он весь в долгах, как в шелках. И что — он вынужден заниматься нелюбимым делом, чтоб хоть как-то выплачивать займы.
— Все ясно, Ваше превосходительство, — насупился Пятов. — Решили задвинуть куда подальше, чтоб не путался под ногами. Коли я не мозолю глаза, так и отчизну иностранцам продавать сподручнее…
— Вы это о чем, сударь?
— Василий Степанович, изобрел новейшую методу изготовления броневых листов для кораблей русского флота, — поспешил вмешаться Чайковский. — Однако же Морское ведомство от услуг Василия Степановича отказалось. Дескать, денег в казне нет. Господин Пятов подозревает…
— Да полно вам, Илья Петрович, — фыркнул инженер, окончательно покраснел и затараторил, будто бы заранее отрепетированную речь. — Давайте уже скажем, как оно есть! Их благородия намеренно дождались окончания срока моей привилегии, а ныне строят бронепрокатный цех на Ижорских заводах. Только мой метод ныне стал называться «английским». Тут уж и деньги у них нашлись, и Великий Князь…
— Василий Степанович! — мне пришлось повысить голос, чтоб совсем уж разошедшийся в гневе Пятов меня хотя бы услышал. — Господин Пятов! Немедленно перестаньте! Вы сейчас договоритесь до того, что… Прошу не забывать, что вы находитесь в кабинете должностного лица!
— Так как же, — буквально простонал Пятов. — Коли они…
— Василий Степанович, — я, кажется, уже кричал. — Скажите-ка мне, мой любезный! Что вас больше возмутило? То, что метод стал называться английским, или что цех строят без вашего участия? Что для вас важнее? Слава изобретателя, или крепость брони отечественных кораблей?
— Да что вы такое говорите?! Как же это я…
— Вот и я думаю! Милостивый государь! Извольте уже выбрать для себя истинную причину вашего раздражения…
— Позвольте нам откланяться, Ваше превосходительство, — обиженно выговорил Чайковский, спасая инженера от последствия необдуманных заявлений. — Знаете ли, много дел.
— Не смею вас задерживать, господа, — сразу согласился я. Пятов теперь мне и вовсе не нравился. Еще парочка фраз и я мог и согласиться с Германом, предлагающим посадить этого, обиженного на весь свет, изобретателя в тюремный замок на недельку. Остудить, так сказать. Нашел, понимаешь, где на царского брата жаловаться. Неужели не понятно, что я, как государственный служащий, не имею права спускать кому бы то ни было такие выходки. А, не дай Бог, он в другом месте чего-нибудь этакое брякнет. Сразу же слухи поползут, что я всяческих бунтарей и нигилистов привечаю. И придет еще одна дурацкая телеграмма — теперь об аресте Василия Пятова.
Оставалось надеяться, что этот самоучка действительно настолько хорош в профессиональном плане, как о нем отзывался Чайковский. И еще — что он не какой-нибудь тайный революционер, и не начнет агитацию в цехах моих заводов. На всякий случай, написал записку Мише Карбышеву, чтоб приставил пока к этому типу какого-нибудь наблюдателя.
Что за проклятье такое, едрешкин корень!? За что бы ни взялся — всюду толковых людей не хватает. Уже и жандармы стали жаловаться на дефицит специалистов по наружному наблюдению. Киприян Фаустипович так открытым текстом предложил выбрать — либо за этим Василием Пятовым присматривать, либо китайский купеческий караван из Бийска в Томск сопровождать.
Начальник штаба Сибирского округа, полковник Аксель Самойлович Кройерус, регулярно присылал мне сводки с последними известиями о русско-китайских взаимоотношениях. Еще в ноябре прошлого, 1864 года, Мин Сюй, Илийский цзяньцзюнь — это маньчжурский вариант нашего генерал-губернатора, или наместника провинции — из осажденной Кульджи обратился к начальнику Алатавского округа генерал-майору Колпаковскому. Наместник просил военной помощи в борьбе с дунгано-уйгурскими повстанцами. Естественно, получил отрицательный ответ. «Сколь ни желательно мне доказать Вам дружественное расположение нашего правительства, — писал Колпаковский в ответном письме, — к сожалению, скажу, что на это я не уполномочен Государем. Однако же, если ответ правительства будет положительным, я не замедлю двинуться с войском наказать бунтовщиков и восстановить внутренний порядок и благоденствие в крае».
