Владимир Поселягин - Я - истребитель
«Не рассчитал!» — понял я, когда земля вдруг ударила меня по лицу. Это произошло так неожиданно, что никто не успел меня подхватить.
Очнулся на следующее утро в санчасти. Открыв глаза, посмотрел на занавешенный простынями потолок. У нас в землянках так не делалось, поэтому, когда садились или взлетали самолеты, частенько меж плохо подогнанных бревен настила сыпалась земля.
«Санчасть. Только в санчасти так делается!» — понял я, где нахожусь. Первой мыслью было, что там с концертом, но, посмотрев на прорубленный в бревнах оконный проем, понял, что сейчас середина дня.
— Эй, есть тут кто-нибудь?
Почти сразу занавеска на входе откинулась в сторону и в палату заглянул усатый мужичок в халате санитара.
«Не помню такого, это еще кто? Из нового пополнения?» — подумал я озадаченно. Пока вспоминал санитара, тот успел исчезнуть с глаз, зато почти сразу в палату впорхнула Мариночка в сопровождении тети Гали, ее помощницы.
— Как ты себя чувствуешь? — спросила Лютикова, пытливо заглядывая мне в глаза, будто опасаясь, что я ее обману.
— Прекрасно. Искупаться охота. Что со мной произошло?
— Встань, — велела она.
Я, легко крутнувшись на кровати, опустил ноги на посыпанный свежей соломой пол и встал.
— Сделай два шага. Хорошо, теперь обратно. Хм, сделай два приседания.
— Все в порядке? — спросил я после приседаний.
— Моторика движений в норме, — кивнула Марина.
— Ну так я пойду?
— Какой быстрый! — рассмеялась она. — Пока полное обследование не пройдешь, ни ногой из палаты! Головокружения были?
— Да нет вроде.
— Похожие симптомы?
— А-а-а. А! Так я два раза у Никифорова чуть не вырубился, так спать было охота. Он мне еще чая наливал, чтобы я сильно не зевал.
— Это одна из причин. Похоже, ты просто заснул, причем очень крепко.
Тетя Галя уже разложила медицинские инструменты и отошла в сторону, ожидая.
Почти час Лютикова меня осматривала, рассказывая, как ее напугали вчера, когда набежала толпа человек в семьдесят и принесла мое бесчувственное тело.
— Перевернули все лавки, пока топтались в коридоре, сломали полку, раздавили ведро и потеряли пилотку. Пока не выгнала, никак не могли успокоиться, все спрашивали, когда ты в себя придешь, все требовали кровь у них для донорства взять. А выгнала, так в каждом окне по паре лиц за мной наблюдает. Пришлось Никитину пожаловаться, что работать мешают. Пока часовых не поставили, работать нормально не давали.
— Ты не ответила, что со мной?
— Сильное перенапряжение, усиленное невысыпанием. Ты ведь эту ночь не спал?
— Нет, а когда? То немцев караулил, то машину водил, а там бой — я опять в воздухе.
— Мне так и сообщили. Так что, больной, лечение на два дня вам обеспечено, — хлопнув меня по плечу, сказала Марина.
— Марина Викторовна, а вы знаете о стимулирующих свойствах воды? Если прикоснуться к ней, то телу передается заряд бодрости, а уж если двигаться в ней…
— Ты у меня искупаться отпрашиваешься? — озадаченно спросила она.
— Да, — коротко ответил я.
— А как завернул-то, подлец! Даже я не сразу поняла, что он имел в виду, — обернувшись к тете Гале, засмеялась Марина. — Ладно, после завтрака иди. Там кто-то из твоих ожидает, проводит, я предупрежу.
Я даже как-то не ожидал, что меня так легко отпустят, поэтому было растерялся, но быстро взял себя в руки. Подхватив полотенце, висевшее на гвоздике, и надев тапочки, направился к выходу.
— Сперва в столовую зайди, ты у нас ходячий больной, — вслед крикнула Марина.
Снаружи меня ожидал Карпов, который сидел на скамейке и, с удовольствием щурясь, грелся на солнце.
— Как дела?
— Ой, товарищ лейтенант! Вы в порядке? — вскочив, спросил он.
— Ага. Даже взлететь охота. Я имел в виду, что если махну руками, то взлечу, — пояснил я, увидев его недоумевающее лицо.
— Понятно.
— Так, сержант. Я сейчас в столовую, обедать, и на речку…
— Тут нет речки, озеро, — перебил Карпов.
— Один хрен. Купаться же можно?
— Все купаются, — кивнул сержант.
— Наша группа вся тут?
— Только Сомин, Морюхов и Горкин. Остальные остались там…
— Как они?
— Тяжело. Столько за раз потеряли. Но самолеты хвалят, очень хорошие машины. Таиров, когда уезжал, забрал целый ворох бумаг с их отзывами.
— Понятно. Значит, так: я в столовую, ты наших по-тихому предупреди, встречаемся у озера. Там и пообщаемся.
После обеда я направился было к озеру, но заметил, что меня уже сопровождают человек двадцать бойцов. Видимо, слух о моем «оживлении» и появлении в столовой быстро разнесся по полкам, так что народ решил поинтересоваться состоянием моего здоровья. Причем серьезно спрашивали, не из праздного любопытства. Было видно, что это их действительно беспокоит. Обо мне раньше мало кто так волновался, честно скажу, было приятно.
В общем, на озеро я пришел с десятком спутников. Заметив своих, которые ожидали меня метрах в сорока в стороне, я попросил не мешать нам и направился к «одногруппникам».
— Лапоть жив, — ошарашил меня Сомов, как только я подошел поближе.
Вскочив, он крепко обнял меня:
— Жив чертяка, а мы вас уже похо… Эх! — сказал он дрогнувшим голосом.
Пообнимавшись с остальными парнями, я сел на сухой камыш, нарубленный кем-то, и спросил:
— Лапоть. Что там с сержантом?
— Сел на вынужденную в пяти километрах от линии фронта. Обгорел он сильно. Врачи говорят, у него поражение двадцати процентов кожи. Руки, лицо, шея. В Москву отправили.
— Главное — жив! — выдохнул я.
— Это да.
— Расскажи своими словами, что там было. Мы-то на высоте рубились, вы ниже были, я как-то не отслеживал ваш бой.
— Да что там говорить. Когда мы разделились, вы наверх ушли, ко второй группе, мы первую атаковали. Выстрелили эрэсами, зона поражения была небольшая. Цель маленькая, подвижная, попасть трудно, но нам повезло, взрыватели стояли на удар, да и то, что снаряды были шрапнельные, тоже помогло. В общем, трех мы снесли и стали крутиться. То карусель, то качели им устроим. Представляешь, одного попадания из пушки хватало, чтобы вывести «мессер» из строя. Я в одного очередь из трех снарядов всадил, так он обломками осыпался.
— Как парни погибли?
— Горелова на вираже срезали, по кабине попали, никакая броня не спасла. Сашку Родимцева пара сверху атаковала, когда мы уходили, потом другая добила, мы помочь не успели, но отомстили, двух в ответ срезали.
— Как Булочкин погиб, я видел. Я виноват. Я в «мессер» стрелял, а тот в сторону шарахнулся и врезался в «семерочку» сержанта, и они вместе упали.
Мы почти час общались, вспоминая тот тяжелый день и анализируя наши действия, после чего полезли купаться. Плавали без шуток и веселья, не то настроение, мылись, можно сказать.
День прошел в отдыхе и восстановительных процедурах, а вот ночью я доказал Марине Викторовне, что вполне здоров.
Утром, лежа на белоснежных простынях, анализировал прошедшие дни с того момента, как мы вылетели на бомбежку. Командование считает, что вылет был, без сомнения, успешным, пусть так. Но из восьмидесяти двух самолетов, поднявшихся в то утро, не вернулось тридцать семь. ТРИДЦАТЬ СЕМЬ!!!
Я не знаю, может, это нормально, все-таки но подсчетам специалистов, изучивших снимки, уничтожено более сотни самолетов противника и вся инфраструктура аэродрома. Соотношение потерь в нашу пользу, тем более немецкий пилот со сбитого вчера «хейнкеля» сообщил, что и из летного состава аэродрома «А» мало кто выжил. Потери были просто ужасающие. Удар по самолюбию Люфтваффе силен, даже очень. Не могу даже предположить, что они придумают, чтобы отомстить.
Из истребительного полка не вернулось одиннадцать машин, это если считать нашу группу. Из бомбардировочного — семь. Тут потери в основном от действий зенитных средств, все-таки именно СБ наносили первый удар по жилым постройкам. Зенитки должна была подавить шестерка «чаек», но их не хватило, так что немецкие зенитчики хорошо оторвались, пока не подошла вторая волна и не принялась за них.
Дождь наград посыпался на все принимавшие участие в этом налете части. Не обошли и нас. Я получил лейтенанта. Карпов остался сержантом, но был представлен к ордену Красной Звезды. Пока ее попридержали до выяснения, как он попал в плен, но не думаю, что это надолго.
Сбитые над аэродромом мне не засчитали, записав все в общий список. А вот три «штуки», которых я ссадил на «мессере» — этих да, засчитали. Так что мой счет теперь — двадцать четыре лично и пять в группе.
После завтрака вернулся к урокам, правда, под медицинским наблюдением, а после обеда Марина с сожалением сообщила, что я совершенно здоров, даже слишком. И отправила меня в мою группу, где меня встретили радостными воплями.
На второй день меня так нагрузили, благо Марина дала разрешение… И снова полет, и снова бой.
