Шумилин Ильич - Ванька-ротный
– А мороз всё крепчает! – говорю я Татаринову проходящему мимо. Он как будто глухой.
– Дух перехватывает на ходу! – добавляю я ему в спину [и иду следом]. Он не реагирует. У солдат на бровях белый снег, пушистым инеем покрылись [у него меховой воротник полушубка и клапана шапки-ушанки] шапки-ушанки. А мы с себя Волжские льдышки ещё [отскребли] не все сбили.
– 39 – Прошла еще одна группа солдат четвертой роты, пыля ногами сыпучий снег по узкой тропе. А сзади, за ней показался комбат. Он шел в сопровождении двух связных и ординарца. Мне тоже нужно подобрать ординарца – подумал я. А! Потом! – решил я. Сейчас не до этого!
– Ну как тут дела лейтенант? – спрашивает меня.
– Тихо кругом! Немцев не видно!
– Вижу! По насыпи немцы не ходят! Следов никаких!
[- Я тоже предполагал, что у них здесь дорога!]
– Ты вот что лейтенант! Снимай роту. Пойдешь на станцию следом за Татариновым. Я передал командирам взводов распоряжение комбата и моя пятая двинулась следом за четвертой. Я взял с собой сержанта Старикова с двумя солдатами и пошел догонять Татаринова [впереди четвертой роты.] Впереди идут два разведчика из полка, в двадцати метрах сзади двигаемся мы, а за нами солдаты четвертой роты. За четвертой где-то сзади идут мои. Я должен дойти с Татариновым до исходного положения, до той самой черты, откуда он поднимет своих солдат и поведёт на станцию. Мы идём по глубокому снегу среди высоких заснеженных елей. [Наши где-то слева] Полотно железной дороги слева. Мы [несколько углубились в лес] идем %%%%% по опушке не углубляясь в лес. К станции мы подходим [, как говорят,] охватом.
В чем дело? – думаю я.
– Почему вдруг сюда явился комбат?
Когда мы шли через Волгу по вздыбленному льду и по открытому полю поднимались на Губино, в ротах его не было, он нам не показывался. В Губино, когда мы подошли к лесу, он ночью явился и выгнал меня с ротой вперёд. Он – сибиряк и видно без тайги жить не может! Немцы леса боятся, а ему чистое поле на нервы действует. В лесу, конечно, лёг за толстый ствол и ни одна пуля тебя не возьмёт! Два небольших бревенчатых дома, одна черная от копоти баня, обшитое досками здание станции, вот собственно, и всё, что увидели мы из-за деревьев, когда приблизились к краю леса.
Всего четыре постройки! – думаю я. Татаринов их заберёт без труда! Впереди за деревьями видны печные [кирпичные] трубы, укрытые снегом крыши, [с нависшими шапками вниз], темные рамы окон и замороженные стёкла. 7
– В этих двух первых домах живут! – говорю я, показывая их Татаринову %%%%% на крыльцо. Внизу у крыльца валяются дрова, и какие-то темные предметы. Наше внимание сосредоточилось на [крыльце] них. Татаринов махнул рукой назад и его солдаты повалились в снег. Мы стояли за двумя [мощными] стволами елей.
– Давай! – сказал он разведчикам. И разведчики тронулись с места. Впереди было открытое [пространство] место.
– 40 – Мне бы нужно было пойти назад в свою роту, но я, как в полусне, стоял и не мог оторвать глаз от домов. В этот момент оттуда прозвучали два винтовочных выстрела. До домов было метров сто, не больше. Я увидел, как оба разведчика стали припадать и валиться к земле. Ещё два выстрела последовали тут же за первыми. Тела разведчиков дернулись и безжизненно опустились в снег. Мы с Татариновым оказались за стволами елей и поэтому не попали под прямые выстрелы. Мы стояли неподвижно, пытаясь рассмотреть, откуда бьют немцы. Их ружейные выстрелы были очень точны. Разведчиков спасти уже было нельзя. Их тела ещё раз вскинулись над снегом, видно немцы для верности ударили в них еще [раз]. Солдаты Татаринова лежали сзади. Среди них появились раненые. Откуда стреляли немцы, мы никак не могли понять. Я оглянулся назад. Нужно было немедленно принимать какие-то меры. Мы с лейтенантом Татариновым оказались отрезанными от своих солдат. Я сделал перебежку и со стороны домов мне вдогонку ударили выстрелы. Но я оказался проворным, успел добежать до толстого дерева %%%%%нуть за него. Я [поднялся за елью и] посмотрел на Татаринова. Ему было теперь сложней уходить назад. Он мог запросто получить пулю вдогонку. Немцы видели откуда я выскочил и теперь могли караулить его. Но потом я подумал. За раздвоенной елью они нас не видели. И не предполагают, что там остался второй. Вот он кинулся назад, выскочил из-за снежного куста и побежал в мою сторону. Я смотрел на окна, крыльцо и углы дома, стараясь засечь дымки выстрелов, определить, откуда бьют немцы. Но ни движения фигур, ни вспышек выстрелов не было видно.
– Татаринов! Отведи свою роту назад! – услышал я голос комбата. Неужели, подумал я, он сюда в роту явился. Я обернулся. Комбат действительно стоял [в отдалении за елью] метрах в двадцати сзади.
– А ты лейтенант!
Он видно забыл, или не знал мою фамилию.
– Ты, бери свою роту и обходи станцию по той стороне железной дороги.
– Зайдёшь им в тыл! И ударишь им из-за насыпи с той стороны.
Вот это дело! – подумал я. Давно бы ему пора ходить вместе с ротами. Четвертая подобрала своих раненых, отошла [глубже в лес] и залегла в снегу. Теперь они будут ждать, пока я обойду с другой стороны станцию. Кто-то из солдат даже отважился стрелять. Со стороны четвертой роты послышались редкие выстрелы. Я со своими отошел назад, перешел полотно и, минуя дорогу, пошел по кустам. По высоким и густым кустам я стал обходить два домика и здание станции. В кустах покрытых белым [налетом] инеем на десять шагов впереди ничего не видно. Кругом бело и одно небо над головой. При такой видимости трудно определить своё место [на земле] по отношению к станции. В кустах нет ориентиров.
– 41 – Пушистым белым пеплом снег [слетает вниз] сыпется с веток вниз. По глазам хлещут ветки. [Нет складок местности!] Как держать направление? Но я нутром чувствую, что иду правильно и всё будет хорошо. Мы идём, поторапливаемся, высоко вскидываем ноги. Потому, что в кустарнике лежит рыхлый и глубокий снег. По моим расчетам станционное здание мы уже прошли. Рядом со мной идёт мой новый ординарец. Мой [верный] помощник и связной [советник и друг]. Перед выходом в кусты я сказал сержанту Старикову, что забираю у него одного солдата.
– Что поделаешь! Вам тоже нужен толковый солдат!
Мне нужен живой человек и надёжный помощник рядом. А то я с самой Волги один и один. %%%% за кем нужно послать. [Молоденький паренек из Москвы.] Пятая рота в основном была московская. В роте были [в основном] пожилые солдаты, и молодых [осталось всего ничего, один или два] десятка два. Мы были с ним одногодки. Нам было тогда по двадцати. Сказать по правде, пожилые солдаты до сих пор, называли меня иногда сынком! Мне они этого но говорили, а между собой иногда употребляли это словечко. Отчего бы это? – рассуждал я в свободные минуты. Нужно делать поворот! Вот и край кустов! Сквозь пушистые ветки я вижу здание станции и крутую заснеженную насыпь, уходящую в сторону Москвы. Деревянное здание и сейчас стоит в том же виде, как и тогда. Мы поднялись на насыпь. Перед нами открылась удивительная картина. Слева у %%%%, под обрывом, дымила немецкая кухня. От неё в нашу сторону шел приятный и сытный запах съестного и слабый дымок. Правее на крышах домов, покрытых толстым слоем снега, задом к нам, растопырив ноги, лежали и целились немцы. Их было по четыре на каждой из [этих двух] крыш. Это те самые, которые убили разведчиков, которые нанесли ранения солдатам четвертой роты. Это те, от которых я так прытко бежал. Сверху им было всё видно, как на ладони. Они целились деловито, стреляли наверняка, перезаряжали свои винтовки спокойно, не торопясь. Они и теперь, когда мы зашли им в тыл, лежали и постреливали в сторону четвертой роты, как на стенде по тарелочкам. Нам тогда даже в голову не пришло посмотреть на крыши домов. Немцы настолько увлеклись своей удачной охотой, что подпустили нас на два десятка шагов. Мы рассыпались цепью полудугой и охватили сразу эти два дома и кухню. Когда до домов оставалось всего ничего, кто-то из солдат не выдержал, нарушил мой приказ не стрелять и выстрелил. Хотя я предупредил всех, что немцев будем брать у самых домов. Они сами сползут к нам в руки с крыш. Каждый знал, что я стреляю первым. Одиночный винтовочный выстрел без времени сделал своё гнусное дело. Немцев со снежных крыш как ветром сдуло.
– 42 – Солдаты, увидев пустые крыши, открыли беспорядочную стрельбу. Теперь стреляли по упряжке лошадей с немецкой кухней. Хоть бы её удержать! Огромные "Першероны" с круглыми боками, лохматыми ногами, рыжими гривами, с короткими, как у собак, обрубленными хвостами, стояли в парной упряжке под обрывом. Они спокойно позвякивали стальными цепями и сбруей. Забегу несколько назад.
– Что это за порода немецких лошадей с короткими хвостами? – спросил я пленного немца, которого мы захватили в Губино. Я видел как удирала повозка из деревни запряженная такими лошадьми.
– Першерон! – ответил он. Это порода лошадей тяжеловозов из области Перш, что на западе Франции.
