Княжич варяжский - Александр Владимирович Мазин
Простой план. Если что-то пойдет не так, меньше проблем.
— Согласен, — одобрил Сергей. — Поехали к нашим.
— Ага. У тебя пожрать чего есть?
— Есть. Гусятина холодная, вчерашняя.
— Ага. Давай. Милош!
— Все тебе, — сказал Сергей. — Для него у меня еще есть.
Плох тот командир, который не кормит своих людей. Особенно если они — друзья.
Верхами обошли печенежский лагерь по дуге, уложили коней в траву, чтоб не увидели раньше времени. Как раз вовремя успели: небо зарозовело. Лагерь печенежский просыпался вяло, но кто-то уже поил раненых, а с десяток копченых, раздевшись донага, полезли в реку.
Точно непуганные.
— Давай, — бросил Сергей Наславу, и тот завыл. Красиво так. От настоящего волка даже волки не отличат. А лошади — тем более. Свои-то привычны, а вот печенежским варяжский боевой клич — в новинку. Так-то табун от одинокого волка бегать не будет, но кто сказал, что волк — один?
Наслава поддержало еще десятка два глоток. Сергей тоже с удовольствием присоединился. Пошуметь пошумели, но поднимать коней не торопились. Ждали, когда начнут нурманы.
Ядвара встрепенулась. Села. Волки воют. Вроде бы обычное дело в степи. Да, близко. И опасаться точно нечего — такому-то отряду. Вон даже лошади не встревожились. На большой табун хищники только с большой голодухи сунутся. Так что пусть… Вот только вспомнилось вдруг: варяжский клич — тоже вой волчий. Ее муж был варягом. Потому Ядвару к нему в жены и определили. Дед сказал: надо. Будут, Ядвара, твои сыны варягами. За ними сила. Ну а как иначе, если сами киевские князья — из варягов. Дед говорил, ему тоже предлагали — в варяги. Он отказался. Не захотел родового Сварога на Перуна менять. А русью княжьей можно и без варяжских усов оставаться. Это дед и рассказывал: варяги перед боем воют по-волчьи. Да так страшно, что под сердцем пустеет. А муж ничего не рассказывал. Муж вообще с Ядварой почти не говорил. Зачем в жены взял, непонятно. Зачем дед за него Ядвару отдал, это ясно. Только за это лето копченые трижды на острог набегали. И муж Ядвары каждый раз первым из воев был. И сам бился крепко, и других воодушевлял. Много степняков от его руки пало. Ан не уберегло. Не защитил его варяжский бог Перун. И деда Сварог не защитил. И братьев с сестрами.
Пустота под сердцем. Шесть зим назад копченые убили отца. Теперь — всех.
Ядвара встала, отошла к лощинке, чуть приподняла юбки, чтоб не замочить, облегчаясь.
Приглядывавший за пленницей печенег ничего не сказал. Только пялился. Ему было велено присматривать за Ядварой, но та знала, что думает копченый. Не сбежит баба. Одна в степи без коня, без оружия… А сбежит — догонят. Вот если бы к реке побежала…
Волчий не повторялся. Ядвара слышала коней на выпасе, писк какой-то зверюшки в лощинке, тонкий звон комара…
А потом — свирепый множественный рык, и сразу пронзительно завопили копченые. Раньше, чем зазвенело железо.
От этих истошных воплей гибнущих степняков Ядваре должно было стать радостно: месть! Не стало. Ей вдруг нестерпимо захотелось жить. Она пискнула, как только что степной зверек, нырнула в узенькую лощинку, свернулась и зажмурилась: если она не увидит смерти, может, и смерть ее не заметит?
Но смерть — заметила. Не сразу, но не упустила. Ухватила за рубаху, выдернула из щелки в земле и безжалостно швырнула навзничь…
Пешая гридь Сергея подобралась к печенежскому лагерю незамеченной. Табун не встревожишь, он — с другой стороны, а подкрадываться к людям северяне умели. Тем более когда вокруг трава по пояс. Вот они и подкрались. И теперь ждали только сигнала для броска, так что тишина была недолгой. Пока в дело не пошло железо.
Сергей поднял Мара, взлетел в седло.
— Махом! — закричал он и погнал к лагерю. Десяток отроков, отделившись от остальных, налетели на печенежский табун, крича и хлеща плетьми по крупам.
Табун, и без того встревоженный, сорвался. Печенежские лошади храбры и верны хозяевам. И свисту повинуются, и голосу. Но паника — она такая. Заразительная.
В лагере тоже паника. В пешем бою печенеги нурманам — не ровня. Так же как нурманы им — в конном. Для северян сложилась идеальная ситуация. Четкий, пусть и немного растянутый строй — и бестолково мечущиеся перед ним степняки. Нурманы, разошедшись дугой, сбивали их в кучу, рубили и гнали к реке… Под стрелы конных варягов.
Лидер копченых был одним из тех, кто решил искупнуться. Вот не зря печенежские обычаи велят не злоупотреблять мытьем. Результат налицо: только окунулся, и уже мечется голый по берегу, машет сабелькой, пытаясь организовать сопротивление. Какое там. В такой тесноте особо не постреляешь, а против бронной пехоты полуголые степняки с легкими копьями и редкими сабельками могли играть только в две игры: «я сдаюсь» или «я умираю».
В основном умирали. И не от избытка храбрости, а потому что нурманы рубили всех, кто недостаточно быстро задирал к небу «пустые» ладони. Тех, кто успевал, не вязали, успеется, лупили плашмя или древками по головам — и дальше резать.
Пытавшихся уйти через обмелевшую реку догоняли стрелами. Кучку отбивавшихся до последнего, зажали щитами и повязали.
Легкая победа.
Примерно такая же случилась в самом начале степной карьеры Сергея в прошлой жизни. Только там с такой же легкостью покрошили варягов.
Получилось даже лучше, чем тогда у копченых, поскольку не ушел никто и пленников набрали дюжины две, включая подраненного в руку и ноги лидера. Этого устроили наособицу. Связали и перевязали. Десертом к празднику пойдет.
Тризны, к счастью, не будет. Потерь у варягов не оказалось. Виск и Трюм получили по стреле в ногу. Неглубоко. Ими уже занимались. А Кочень ухитрился сломать палец. Вылетел из седла, когда его конь копытом угодил в сусличью нору. Конь, что приятно, не пострадал. Сергей мог гордиться. Такой бой — увесистый кошель в копилку его славы.
А вот у Милоша выполнить указание Сергея и уберечь неизвестную пленницу не получилось бы. Да и не могло: в такой-то сече.
Пленница убереглась сама. Забилась в ямку, накрылась кошмой и благополучно переждала основное рубилово.
А когда все закончилось, Милош же ее оттуда и извлек.
— И что же мне с тобой делать, красавица? — Сергей оглядел женщину.
—
