Исправитель. Книга 1. Первомай - Дмитрий Ромов
— Если бы было так легко, стал бы я с тобой говорить об этом?
Он покачал головой.
— Ладно, я поищу что-нибудь. Когда надо?
— Скорее всего, завтра.
— А чё не сегодня?
— Я тебя три дня не мог найти вообще-то.
— Один день меня не было.
— Ну… могу на один день отодвинуть. Не больше… И мне нужен контакт, как с тобой связываться.
Податься мне было некуда. Ну, в смысле, нужно было пока затаиться и не отсвечивать, а если бы я пришёл в общагу, об этом сразу стало бы известно тем, кому этого не стоило знать вообще. Голоду, например. Меня бы снова попытались взять и план со звонком Сани Храпова накрылся бы медным тазом. Ну, а поскольку ещё далеко не всё было готово в рамках этого самого плана, нужно было ждать.
Неплохо было бы поговорить с Настей, но это пока было совершенно нереально. Поэтому выйдя из «Встречи», я зашёл в телефонную будку и позвонил Радько. Вечерний звонок его растревожил, и он никак не мог сообразить, что делать. Впрочем, задача была действительно непростой.
— Вадим Андреевич, так что? — сказал я в трубку. — Собственно, пристанище мне нужно всего на пару дней.
Я звонил из автомата рядом с кафе и, если бы не выгорело с Радько, пришлось бы просить помощи у Сапфира, а это было бы плохо. По разным причинам.
— Ладно, сейчас будет временное решение, а завтра подумаем вместе, — наконец, выдал он некую мысль. — Давай, подъезжай на тот же угол к моему дому. Я что-нибудь придумаю.
Я подъехал и опять стоял минут десять, прежде чем он вышел, заметив меня из окна своей квартиры.
— Пойдём, это здесь же, где гараж. Вот, прямо в этом доме.
Мы снова прошли через арку, вошли в подъезд и поднялись на третий этаж. Лифта в подъезде не было, хотя его установка явно предусматривалась проектом, но место для него пустовало.
Дверь в квартиру оказалась высокой и двустворчатой, почти как гаражные ворота.
— Дом немецкие военнопленные строили, — пояснил Радько. — Здесь вся улица с тех времён. Проходи.
Он включил свет в прихожей и прикрыл дверь. Обстановка была старой, годов пятидесятых. Большое зеркало в деревянной раме, длинная тумба, светильник, как в метро. Мы прошли в гостиную. Стены были побелены, дощатый пол, крашенный коричневой краской, поскрипывал, всё выглядело довольно просто, а мебель казалась безвозвратно устаревшей, но мне здесь понравилось.
Понравился массивный книжный шкаф, высоченные потолки, большие двери, толстые стены, большие окна — всё давало ощущение основательности и весомости. На стене вместо ковра висели картины, в основном пейзажи. Завешана была вся стена. И в длинном коридоре стена тоже была отдана живописи и, судя по подписи, работам одного автора.
— Тесть художником был, — пояснил Радько. — Это его квартира. У меня сын здесь прописан, но он учится сейчас, не живёт тут пока.
— В Москве учится?
— Чуть дальше, — скромно улыбнулся он, и я не стал выпытывать.
Мы посмотрели спальню и кухню.
— Санузел раздельный, — заметил хозяин, завершая экскурсию. — Вся сантехника новая, унитаз финский, кстати. А это третья комната, но она закрыта, там личные вещи складированы.
— А вы квартиру сдавать планируете?
— Что ты, что ты, — замахал он руками, и тут же добавил. — Простаивает площадь, но сдавать нельзя, незаконно.
— Если решитесь, я с удовольствием сниму, — кивнул я. — Со мной проблем не будет.
Он ничего не ответил, только неопределённо крякнул. Показал мне, где чай, где спички, где постельное бельё и полотенца.
— Вадим Андреевич.
— Да, — кивнул он.
— Я очень рад, что у Якова Михайловича есть такой друг, как вы. И я вам благодарен за помощь. Спасибо.
Я протянул руку, и он вяло её пожал.
— Ну, ладно, я пойду, а ты располагайся. Ты на пару дней, да?
— Да, я на пару дней. Обстоятельства.
— Ну, хорошо-хорошо. Потом поговорим ещё. Счастливо оставаться.
Он ушёл, а я заглянул в шкаф в спальне и достал постельное бельё. Там висели рубашки и костюмы, и явно не тестя. Вероятно, они принадлежали сыну. Там же я нашёл и новые нераспечатанные пакеты с трусами и носками. С Чехословацкими и Югославскими. Уже и стран таких нет… ну, то есть, в будущем, конечно…
Я почистил и постирал одежду, зашил рукав, благо нитки попались на глаза. Потом принял душ и заварил индийский чай из пачки со слоном. У директора торга его не могло не быть. А потом завалился спать. Спал я хорошо и крепко, утром встал поздно, умылся и вышел на улицу.
Спросил у прохожего, где находится ближайший гастроном, дошёл до площади Пушкина и затарился. Купил хлеба, пошехонского сыра, пару плавленных сырков, двести граммов масла и полкило овсяного печенья. Ещё две двухсотграммовые баночки сметаны с крышечками из фольги в жёлтую полоску и три десятка яиц. Пришлось брать целую упаковку.
На глаза попалась синяя пачка замороженных пельменей, взял и её. Был голодным, вот и грёб всё, что на глаза попадалось. Всё, как в детстве, хотя и с местной спецификой. Надо отметить, что снабжение, как тут говорили, в Верхотомске было неплохим. Мне повезло, сегодня завезли буженину, и я купил с разбегу половину килограмма.
В общем, набрал целую кучу еды, которую за два дня было не съесть и потратил на всё про всё около семи рублей. После этого я вернулся домой и устроил пир горой, залакировав всё эклером и найденным в шкафу растворимым кофе из плоской бордово-коричневой баночки с пышнобёдрыми индианками.
Эклер обошёлся в двадцать две копейки и назывался «пирожное заварное». После завтрака я лениво пробежал взглядом по полкам, взял из шкафа Шерлока Холмса и завалился на диван. На работу я не пошёл, чтобы дать лишний день Сапфиру и не разговаривать с Саней Храповым сегодня.
Он, естественно, уже звонил и будет звонить снова. Но ничего, позвонит и завтра. На него, конечно, давит отец, а на того давит Голод, но так уж карта легла. Завтра буду на рабочем месте и всё получится.
Конан Дойл был нужен, чтобы не крутить в голове одни и те
