Сергей Эс - Солнечная Сторона
Тогда глаза защипали слезы. Сидевшая рядом за телевизором жена удивленно спросила, что с ним.
Никола в ту минуту промолчал. Ему непросто было бы объяснить это. Непросто объяснить неведомое, подспудное предчувствие. Неясным образом ему тогда увиделась тяжелая будущность. Вместе с попираемой Историей обваливалось все, что стояло впереди. У него рос сын, его будущее теперь тоже неотвратимо разрушалось. В не начавшейся еще жизни сына теперь просматривался жестокий крах… А где-то еще дальше — далеко-далеко впереди, за неясной чередой времен рушился город Солнца.
Теперь он видел эту сцену не по телевизору, а был здесь сам, среди беснующейся толпы, среди отморозков. Впрочем, нет, вокруг были не одни отморозки. Были и те, кто просто не осознавал происходящее. Были те, кто со слепой наивностью отдавался злой, неведомо откуда выползшей стихии. Попадались Николе и встревоженные взгляды. Но не они определяли настрой толпы. Это было вакхическое торжество тех, кто не знал никаких идеалов и жизненных устремлений, кто во имя собственной свободы наживаться и воровать начал топтать все святое и чистое.
Теперь, стоя сам на этой площади, глядя на приближающийся автокран, Никола уже не задавался вопросами, что с ним происходит, где он и почему он в яви видит то, что когда-то уже наблюдал по телеящику, почему он неведомым образом оказался отброшенным на десять лет назад, отброшенным именно сюда, на площадь, далекую от его дома. Много раз в нелегких раздумьях он видел эту площадь, много раз видел себя здесь, вернее, много раз жалел, что не оказался в тот момент здесь. И вот теперь он на этой площади, ему теперь было совершенно ясно, зачем он здесь.
Он двинулся через толпу к памятнику. Его толкали локтями, хлопали по плечу, один пьяный толстяк предложил ему пиво.
Никола оглянулся на толстяка. Его лицо показалось Николе знакомым. Ну, конечно же! Это лицо он будет потом много раз видеть в рекламе. Это лицо будет спаивать людей, среди которых окажется и сам Никола.
Никола, размахнувшись по-мужицки, двинул кулаком в мягкую харю. Толстяк повалился в толпу. Никола стал пробираться дальше.
Наконец, он оказался у постамента и взглянул наверх.
Железный Феликс, не обращая внимания на беснование толпы, смотрел вперед.
Тут же рядом оказался автокран и подъемник с люлькой. Один человек полез в люльку, чтобы, поднявшись в ней, обвязать памятник стропами.
«Ну уж, нет!» — процедил сквозь зубы Никола. Пробравшись к люльке, он вцепился в еще не успевшего залезть в нее человека и дернул его назад. Тот, потеряв от неожиданности равновесие, повалился на землю.
Толпа ахнула. Прошло несколько секунд замешательства
— Гэбист!!! — вдруг завопил кто-то.
С разных сторон из толпы на Николу выдвинулись ревущие люди. В него полетели бутылки и железные прутья. Несколько рук схватилось за него.
Никола вцепился обеими руками в люльку, пытаясь удержаться. Какое-то время ему это удавалось, но вскоре он оказался на земле. На него посыпались удары и пинки. Кто-то кричал: «Не надо! Не надо!» Но те, кто сейчас охаживал его пинками, действовали с тупой методичностью, будто заранее были подготовлены к этому.
— Гады! — прохрипел им Никола, теряя сознание.
На него обрушилась черная пустота. Неожиданно в образовавшейся черной пустоте будто пролетела надпись «Теодо…» и вспыхнул, затмевая все, большой огненный шар. Он начал быстро надвигаться на Николу.
Николе показалось, что промелькнуло всего одно мгновение, но когда он очнулся, он понял, что времени прошло больше.
Он все так же лежал на земле, вокруг него все так же толпились люди, но на него уже не обращали внимания, если не считать двух человек, склонившихся над ним. Немного в стороне висел подвешенный на стропах Феликс. Толпа ревела.
Превозмогая боль, Никола поднялся. Один глаз ничего не видел.
С трудом, расталкивая толпу, Никола пробрался к автокрану.
Еще немного и он поднялся к кабине. Сидевший в ней человек двигал рычаги. Ухватившись за его куртку, Никола с силой рванул его вниз. Крановщик полетел из кабины. Из его куртки посыпались доллары.
— Иуда! — крикнул ему вслед Никола.
Теперь он оказался на сидении за рычагами.
Никола взглянул на висящего Феликса.
— Подожди, Эдмундович! — сказал он. — Сейчас вернем тебя на место.
Однако, какие рычаги двигать, он не знал.
По толпе опять прокатилось замешательство. Занятые висящим памятником люди не сразу заметили произошедшие в кабине автокрана события.
— Эх, Эдмундович! — сказал Никола, глядя на рычаги. — Придется все их перепробовать.
Стекающая по лбу кровь заслепила единственный видящий глаз. Вытирая одной рукой лицо, он двинул другой первый попавшийся рычаг.
Стрела качнулась вниз. Стоящие под висящим памятником люди завизжали.
— Ага! — крикнул Никола. — Обосра. ись!
Он дернул другой рычаг.
Башня автокрана начала крутиться вокруг оси.
Внизу истошно завопили. Толпа бросилась врассыпную.
— Не нравится, гады! — закричал Никола толпе и, обернувшись к раскачивающемуся на стропах Феликсу, крикнул: «Повоюй еще раз, Эдмундович! Разгони мразь!»
Толпа на какое-то время замерла в шоке.
Никола-Никола! Оторвись скорее от рычагов… или пригни скорее спину. Черное перекрестие прицела уже скользит по ней…
… Что-то сильно обожгло спину Николы. Обернувшись, он увидел на конце площади стрелка.
Темные стены домов закружились у него перед глазами…
… Обернувшись, Никола увидел на конце площади стрелка.
Подвешенный памятник как-то странно — медленно-медленно — поплыл в воздухе. Медленно покачиваясь, он начал медленно раздвигать толпу.
… Что-то сильно обожгло спину Николы. Обернувшись, Никола увидел на конце площади стрелка…
Эх, Никола-Никола…!
Сидящие в это время у телевизоров миллионы людей наблюдали вываливающегося из кабины автокрана окровавленного человека и разметавшего черную толпу Железного Феликса. Малая крупинка большой боли прорвалась сквозь хаос телеэфира к миллионам и миллионам людей и встряхнула обволакивающий их души туман. Маленькой мозаичинкой она прорвалась сквозь толщу небытия и, встроившись в едва заметное свободное пространство, сцепила собой огромный колышущийся мир.
Доводилось ли вам видеть, как разрушается небьющееся стекло. Его можно чем угодно бить, кидать оземь, даже прыгать на нем. Однако этим вы ничего не добьетесь. Стеклянный пласт выдержит все. Но есть на этом пласте одна маленькая точка. Она помечена едва заметным крестиком. Этот крестик означает смертельно уязвимое место этого пласта. По этому крестику достаточно стукнуть невесомой булавкой, и огромный неподдающийся лист начнет рассыпаться. От крестика побегут во все стороны многочисленные трещинки. На ваших глазах большой пласт превратится в мелкую крошку. А вот теперь представьте себе этот же процесс, но заснятый видеокамерой и прокручиваемый в обратном направлении: мелкая разрозненная крошка укрупняется в сложную мозаичную картину, которая вдруг начинает схватываться, границы между зернами объединяются в многочисленные извилистые ниточки, которые, сцепляясь меж собой, начинают стремительно сбегаться к единой точке, последние запоздалые извилинки, наконец, схлопываются в ней, и россыпь превращается в монолит.
Примерно то же самое произошло с миром, который до этого зыбким миражом колыхался где-то за непрозрачной перегородкой небытия. Мир грез, фантазий, человеческих надежд и мечтаний вдруг сцепился вокруг этой точки, выровнялся и превратился в монолит, обретя реальность.
Огромное колесо Истории качнулось и, отбросив в сторону серую тень, покатилось новой дорогой.
Будет ли кто-нибудь из этого нового мира знать имя человека, неизвестно откуда взявшегося на этой площади? В хрониках он останется неопознанным человеком, нелепо погибшим в дни большой смуты. Будет ли новый мир понимать значение его трагической смерти?…
* * *Я прочитал последнюю фразу Руслана и ненадолго отвлекся от чтения.
Действительно, тот случай, который произошел на Лубянке, широко известен. Тело человека, попытавшегося воспрепятствовать демонтажу памятника, так и не смогли опознать. И используя этот факт, Руслан сочинил вот такую фантастическую версию — версию о том, как безрассудный порыв одного маленького человека помог нашему (настоящему) огромному миру обрести свою реальность. Сначала я прочитал это место с улыбкой, грустной улыбкой. Согласитесь, неожиданный ход — представить не их антимир нереальным, а, наоборот, наш. По сюжету Руслана герой антимира не столько спасает от растворения в небытии свою параллель, сколько помогает обрести реальность параллели нашей — ему совсем неведомой. Все это поначалу показалось мне неубедительным. Однако после некоторого раздумья я постарался представить себе эту ситуацию в яви, и неожиданно мне подумалось: «А так ли уж фантастична эта выдумка?» Мне подумалось: «А, действительно, что было бы, если бы никто вот так безрассудно не встал на защиту того памятника?» Что было бы, если бы не нашлось безумца, вставшего на защиту идеи — всего лишь идеи? Ведь поступок неизвестного человека подтолкнул тогда других к решительным действиям. А обстоятельства его трагической гибели открыли многим глаза на действительную подоплеку событий, на их чудовищную запланированность. Я попытался представить себе возможные последствия иного развития событий, и мне стало не по себе. Действительно, не будь этого, пройди все гладко и без эксцессов, и, как знать, не приняли бы мы наивно и доверчиво заранее подготовленный сценарий за стихийный порыв масс (как бы масс), не погрузились бы мы в дурман всеобщего самообмана, в дурман всеобщего тяжелого сна, не свалилось бы колесо нашей Истории на обочину? Ведь именно это и случилось по сюжету Руслана в теневой антипараллели. Снятие памятника, как и все последовавшие события, прошли там без этих самых эксцессов. Там не нашлось того безумца, который полез на памятник срывать стропы. Многие из тех, кто понимал суть происходящего, сидели в это время дома у телевизоров, глотая слезы и сопли. Ни у кого не хватило безрассудства защитить свой Мир, свое Будущее, свою Мечту. И в их мире, где Мечта оказалась преданной, жизнь начала коверкаться и сотрясаться… Чтобы начать коверкать жизнь, предать-то понадобилось всего лишь на всего Мечту — невещественную, нематериальную Фантазию. Кто-то однажды сказал, что, если выстрелить в Прошлое из пистолета, то оно ответит тебе выстрелом из пушки. То же самое можно сказать и о Будущем… В той параллели многие вдруг вообразили себя крутыми ковбоями, начав палить направо и налево — и в Прошлое, и в Будущее. В той параллели люди стали жить лишь сегодняшним днем, и это обернулось для них самым трагическим образом…
