Сергей Лапшин - Победить смертью храбрых. Мы не рабы!
– Вот. Ближайший населенный пункт, – ткнул лейтенант пальцем в какое-то немецкое название, – около полутора-двух километров отсюда. Будет слышно.
– Не уверен, – с сомнением покачал я головой, – на открытой местности, два километра. Мы же не бомбы будем взрывать. Сколько надо? Да граммов двести, и все сорвет.
Присев на колено, я указал пальцем на нижний срез сварки:
– Вот тут заложим с двух сторон. Четко сработает.
Нельсон
Короткий стук в дверь оторвал меня от еды. Я, признаться, только-только пристроился на кровати, подвинувшись к столу. Особой охоты кого-то впускать у меня не было.
– Войдите, – с грустью отложил я ложку, взглянув на горячий борщ в глубокой тарелке.
– Доброго утра, боец. – Свиридов, распахнувший дверь, коротко оглядел комнату, словно желая удостовериться, что я в ней один, и уселся на табурет. – Можешь есть. Мне придется отвлечь тебя надолго.
– Нет. Пусть остынет, – покачал я головой. Есть, разумеется, хотелось, но я крайне не любил, когда кто-то в момент приема пищи заглядывает в рот.
– Ну, пусть остывает, – согласился лейтенант. – Как твоя рана?
Вопрос вызывал удивление. Как, собственно говоря, и визит самого Свиридова. Все же, как ни крути, он относился к командованию местного войска, и оба офицера меня своим общением не баловали. Все, что им было необходимо, они узнавали у меня через Клыкова или кого-то еще. Так сказать, соблюдали дистанцию. Один лишь раз за последнее время снизошел до меня Терехов, но, я уверен, это было вызвано всего лишь важностью сведений, которые я обязан был ему предоставить. Не более того.
– Вам должен был медик сказать. Если это действительно представляет интерес.
Симаков осматривал меня каждое утро и каждый вечер. Так что информацией о состоянии моего здоровья он владел даже в большей мере, нежели я сам.
– Ты не кипятись. Если я спрашиваю, значит, так нужно, понимаешь? Обстоятельства такие. – Свиридов, в отличие от Терехова, предпочитал более мягкий стиль общения. Что, впрочем, ни в коей мере не отменяло главного: и лейтенант, и капитан везде и всегда преследовали только свои цели. Но совпадали ли они с тем, что требовалось именно мне?
– Сержант одно скажет. Мне другое нужно – как ты сам-то себя чувствуешь? Ходить можешь?
– Хожу с трудом, – признался я.
– Ну, так ешь! – усмехнулся лейтенант, аккуратно пододвигая ко мне тарелку. – Ешь, сил набирайся.
Не поддавшись на провокацию, я даже не притронулся к ложке:
– Давайте начистоту, товарищ лейтенант. Вроде не так давно говорили, что все одну лямку тянем.
– Ну давай начистоту, – согласился Свиридов. – С Настей знаком, так? Нравится она тебе?
– Хм… – невольно смешался я. Вопрос был мало того что неэтичный, он, по большому счету, даже не имел ответа. Что это такое «нравится»? В каком качестве «нравится»?
– Дело-то житейское. И девчонка хорошая… – как-то обыденно, понимающе добавил лейтенант.
– Не-не-не! – наконец-то нашелся я с возражениями. – Не так вы все поняли. Если вы про платья, то это же нормально! Без обид, но то, в чем она ходит, у нас так и бабушки не ходили. Это ужасно. Должна быть приличная одежда. Это же девушка. Женщина в будущем!
– Это понятно, – успокаивающе кивнул головой Свиридов. – Просто дело такое: опасность нам всем грозит нешуточная. Ты это понимать должен, как никто другой. Цацкаться с нами немцы не будут. С нами, понимаешь?
– С трудом, – прищурился я.
– Со мной, с капитаном, с разведчиками всеми и с моими людьми разговаривать никто не будет. Немцы потихоньку силы подтягивают к деревне. Угадай, кто из всех, находящихся в доме, будет нужен фашистам?
– Подождите! – оторопел я от расклада. – Ерунда какая-то. А уйти что, не получится?
– Нет, – покачал головой Свиридов.
– Почему?
– Давай-ка так… чтобы ты в облаках не витал. Мы долгое время водили немцев за нос. Но всему приходит конец. Из деревни нас не выпустят. Вернее – не выпустят никого, кроме тебя. Понятно?
– А Бон где? Мне говорили, что у него какое-то важное задание, – нахмурившись, уловил я несоответствие.
– Есть такое дело, – согласился Свиридов, – это наш вариант на спасение. Сработает он или нет, пока не ясно. Я тебе карты открываю, парень. Ничего не таю. Из всех нас для немцев ценен только ты. Уяснил?
Я замедленно кивнул. Свиридов продолжил:
– Через два дня истекает срок, который нам поставили. Если ничего не изменится, пойдешь к немцам.
– Не пойду! – тут же решительно возразил я.
– Тогда погибнешь при штурме, – равнодушно пожал плечами лейтенант.
– Не вопрос, – с вызовом взглянул я на Свиридова, – какого хрена тогда вы меня выручали и колонну ту громили? Мне и там конец был. Я к немцам не ходок, лейтенант. Мне там делать нечего.
– Подгонят технику, и нам тут не продержаться, – будто бы не слыша меня, продолжил Свиридов.
– Дадите мне оружие в руки. Вроде бы не опозорил, – переняв тактику лейтенанта, я тоже перестал вслушиваться в его аргументы.
– Артиллерией накроют по площади и все смешают с землей. Все и всех, парень. Меня, тебя, капитана, ребят всех и… Настю, – цепко взглянул мне в глаза Свиридов.
Собираясь ответить что-то героическо-нейтральное, я осекся. Поймал-таки меня лейтенант. Легко распоряжаться своей жизнью и судьбами здоровых военных мужиков. А вот как принять на себя ответственность за девчонку-подростка?
– Можно, конечно, ее пустить к немцам, – все так же, не отрывая взгляда, добавил Свиридов, – стрелять в нее они не будут. Зато вот что другое сотворят за милую душу. Верно, парень? Ты же знаешь, как здесь живется…
– А со мной она прям в безопасности, – недоверчиво усмехнулся я, – тут ведь разговорить любого – раз плюнуть. Тем более зная, что она мне дорога…
Свиридов ничего не отвечал, вынуждая меня закончить свою мысль.
– Да Бон примером! – вспомнил я. – Я ведь тоже разменивал сведения свои на его лечение. А как меня топтать начали, все выдал!
– Твой друг жив, – прервал меня Свиридов, начисто отрицая действенность моей аргументации.
С этим трудно было не согласиться, но я все же попытался:
– Бон – воин. Зачем сравнивать?
Лейтенант ничего не ответил. Верно. Его доводы были гораздо весомее, нежели все мои оправдания.
Я посмотрел на остывающий борщ, отметив про себя, что начисто потерял аппетит.
– Ты же не хочешь лишить ее шанса?
Не хочу. В этом Свиридов был прав. И скорее всего я выполню то, что предлагает мне лейтенант. По истечении ультимативного срока пойду и сдамся вместе с Настей. Искренне надеясь и делая все возможное, чтобы она осталась в живых.
Я поднял глаза от тарелки с едой и встретился взглядом с лейтенантом. Свиридов будто заглядывал душу. Читал меня безошибочно. Но, не удовлетворяясь этим, ждал подтверждения вслух.
– Так и сделаем лейтенант, – поддаваясь, выдавил я из себя. У меня было ощущение, будто я давал слово покойнику. Хотя… разве не так? – А вы? Вы все? – Бессмысленный вопрос. Какой-то жадный, извращенный интерес. Разве я не знаю ответа? Или мне что, хочется слышать душу, вывернутую наружу, героические слова и киношные обещания?
Я сам не мог себе это объяснить.
– Обстрел никогда не подавит оборону полностью. Да и в интенсивности и силе артиллерии я тоже сомневаюсь. Им придется штурмовать эти дома, парень, если они захотят убедиться в своей победе.
Все верно.
Я давал обещание мертвецу.
Другие
Свиридов, сделав несколько шагов, остановился у развалин дома. Вся буферная зона, отделяющая район Лебедей, который занимали разведчики, от остальной части деревни, была перегорожена колючей проволокой и мотками спирали. Уже на второй день данного Книппелем срока немцы четко показали, что больше оттягивать решение вопроса они не намерены. Превратив пустующие дома в труднопреодолимую полосу препятствий, фашисты разместили за ней посты с пулеметами и стрелковым оружием. Идея прорыва через Лебеди, таким образом, была нежизнеспособной.
Такая же картина наблюдалась и на внешнем периметре, за границами населенного пункта. В пределах прямой видимости немцы сборными деревянными конструкциями с элементами колючки и спирали перегородили возможные пути отхода. Выставили посты и произвели произвольное минирование.
Разведчики, начиная с часа дня, фактически оказались запертыми на своем небольшом пятачке на северо-западной окраине Лебедей. Занимая десяток домов и будучи окруженными со всех сторон, нечего было и думать об оказании действенного сопротивления.
Терехов, не изменяя себе, хранил спокойное молчание и всем своим видом выражал уверенность в положительном исходе. Свиридов относился к происходящему с большей настороженностью. Впрочем, и он старался этого не показывать, дабы не нервировать и не заражать неуверенностью личный состав.
Остановившись вблизи одного из домов, лейтенант с любопытством посмотрел на сбитые из досок ворота, установленные прямо посреди улицы. За опорными столбами, увитыми колючей проволокой, прекрасно было видно несколько вооруженных охранников.
