Кирилл Еськов - Америkа reload game (с редакционными примечаниями)
– Павел Андреевич, а как надо писать – «оборачивался» или «обращался»? – окликнул его парнишка, нахмуренно грызя кончик ручки.
– В каком смысле?
– Ну, я сказать хочу, что «волком тот человек не оборачивался»… или не «обращался»? – хотя и двигался как-то очень уж быстро, не по-человечески, так что взглядом не уследить…
– Постой-ка, постой! – вдруг подался вперед ротмистр. – А почему обязательно – волком?
– Ну, а кем же еще? Медведем?
– Нет: человеком! Может оборотень обернуться другим человеком – как говорят знающие люди в твоих местах?
– Нет… – от одной этой мысли, бог его знает почему, у Саши пробежал холодок меж лопаток. – Нет, не слыхал про такое… Да и зачем?
– Верно, незачем! – рассмеялся вдруг Расторопшин. – Совершенно незачем… Как гласит женская мудрость: «Хер на хер менять – только время терять»!
– Что-что?
– Ничего, не бери в голову. И пиши как пишется, не заморачиваясь всяким правописанием: там разберутся …
К тому времени, как Саша закончил свой рапорт, ротмистр тоже исписал и исчертил какими-то схемами несколько листков.
– Слушай сюда, напарник. Ты смертельно устал и хочешь спать, но надо напрячься и кое-что заучить наизусть. Я сейчас уйду, а ты останешься тут и будешь ждать от меня весточки…
– Вы… вы меня оставите одного?.. Здесь?!
– Да. В этом весь смысл. Ты напарник мне – или младенец, которому нужна нянька?
– Так точно, напарник.
– Тогда слушай и запоминай. Каждый из нас будет делать свою работу. Я сейчас пойду встречаться с довольно опасными людьми. Если всё пройдет как задумано, завтра утром я либо вернусь за тобой сам, либо пришлю тебе сюда новую, подробную инструкцию. Если же от меня не будет никаких вестей… ну, скажем, до девяти утра… это значит, что всё плохо – совсем, и больше мы с тобой не увидимся. Тогда – уноси отсюда ноги, немедленно!
На этих листках нарисовано и написано, куда и как тебе идти, и какие слова говорить тем, кто тебя там встретит. Прочти это несколько раз, запомни каждое слово – бумажки я после сожгу. Тебя переправят за границу и спрячут там; через полгодика вернешься – думаю, этого хватит. Оттуда ты пошлешь почтой вот это мое донесение, плюс свой рапорт – копию того, что ты мне только что отдал – вот по этому адресу, записанному здесь на полях; дату на рапорте поставишь сегодняшнюю.
Это и есть твоя работа, напарник: позаботиться об этих бумагах. Они – моя страховка: их существование, возможно, спасет мне жизнь там, куда я направляюсь, и – уж точно – сделает небесполезной мою смерть. Не подведешь?
– Я всё сделаю как надо, дядя Паша.
– Тебе понадобятся деньги – и там, и здесь: люди с того адреса «за спасибо» не работают. Вот, держи, – и ротмистр выложил на стол пачку «катенек» в надорванной банковской упаковке, отлистав себе сверху пяток. – Запри дверь, если постучит серый волк – не открывай… На-ка вот, на случай серого волка, – и на скатерть рядом с «катеньками» лег «калашников».
– Не надо, дядя Паша: вам там нужней будет!
– Там, брат, из «калаша» всё равно не отстреляешься. Даже и застрелиться-то не дадут…
…Сгорающие в пепельнице бумаги почему-то наводили на мысль о каких-то скифско-варяжских языческих ритуалах «на удачу».
– Не ходить бы вам, дядя Паша…
– Служба, – пожал плечами ротмистр, не отрываясь от зеркала: поправлял котелок так, чтоб повязка не виднелась. – Всё у нас будет в порядке, напарник!
28Народу в помещении клуба в этот ночной час даже прибавилось; представившись кое-кому из новоприбывших – «Фиц-Джеральд, Арчибальд Фиц-Джеральд!» – Расторопшин переговорил наедине с распорядителем, ставшим теперь крайне предупредительным.
– К сожалению, я вынужден оставить до утра ваш гостеприимный кров. Надеюсь, в мое отсутствие моего юного друга никто не потревожит?
– Ни в коем случае, сэр!
– У меня к вам просьба, личного характера. Мальчику следует одеться… постоличнее, скажем так. Не могли бы вы сделать заказ прямо сейчас? Полностью полагаюсь на ваш вкус.
Веер из «катенек» перекочевал в карман распорядителя.
– Этого слишком много, сэр!
– Пустое!.. Да, и вот еще что. Мальчик очень напуган…
– Еще бы, сэр! Пережить такое…
– Чтобы ему было спокойнее, я велел ему запереться на ключ и никого не впускать в апартамент…
– Как вам будет угодно, сэр.
– Кроме того, я оставил ему револьвер, для вящего спокойствия. Как ни странно, мальчик умеет с ним обращаться…
– О Боже! – распорядитель, чувствуется, проклял самыми страшными проклятиями тот миг, когда экстравагантная парочка переступила порог «Эфиальта».
– Вы должны его понять. Мальчика ищут, а негодяй-лендлорд хвастается своими связями в полицейском ведомстве и, возможно, действительно подключит к поискам столичную полицию. Ставя себя на место преследователя: я, пожалуй, обвинил бы мальчика в краже; но только не денег – это прозвучало бы совсем уж неправдоподобно, – а чего-нибудь, могущего помочь при бегстве: раритетное оружие, лошадь, ну или там, скажем, собака редкой породы… Тогда искать можно именно пропажу – по приметам, а мальчика как бы попутно… Надеюсь, такие розыски не пройдут мимо вашего внимания?
– Никак нет, сэр, – деревянным голосом откликнулся распорядитель («Боже, во что я ввязываюсь?..»)
– И еще. Как вы, безусловно, догадались, мальчик мне чрезвычайно дорог. Дорог настолько, что потеря его наверняка помутит мой рассудок. А люди в таком состоянии зачастую творят ужасные вещи, совершенно не заботясь о последствиях… ну, вы понимаете, о чем я говорю.
– Я уверен, всё будет в порядке, сэр, – вытянулся распорядитель; достаточно было хоть разок встретиться взглядом с Азиатским Гостем, чтобы уразуметь: в его разбойном приграничье приняты совсем иные расценки на человеческую жизнь – хоть чужую, хоть свою, – нежели в европейских столицах. – Вы с вашим юным другом в полной безопасности, уверяю вас!
Направляясь уже к выходу, был почтительнейше остановлен группкой персон, озабоченных Судьбами России (даже тут без этого – никак…): что думает Иностранный Гость о перспективах Этой Страны стать хоть когда-нибудь хоть сколько-нибудь Цивилизованным Государством? и не служит ли главной помехой тому беспросветная темнота податных сословий, навсегда отравленных Азиатским Рабством и оттого вечно чающих Русского Бунта, Бессмысленного-и-Беспощадного?
– По моим наблюдениям, господа, – с приличествующей случаю снисходительностью улыбнулся ротмистр, – главная проблема вашей страны – не в низших классах, а как раз в высших. Знаете, что отличает, по моим наблюдениям, британского джентльмена от российского дворянина? Британец при необходимости сперва стреляет, а потом уже рефлексирует, а русский сперва рефлексирует – а потом так и не стреляет… Всего доброго, господа, честь имею!
– Дела службы? – продемонстрировал проницательность один из резко погрузившихся в задумчивость собеседников. – Бенгальского Штаба?
– Если я скажу, что меня ждет дама, вы ведь всё равно не поверите, не так ли? Всего доброго джентльмены, до встречи! – и засим продолжил движение к выходу, провожаемый высказанной вполголоса и уже по-русски сентенцией: «Вот ведь, господа! Всего лишь обер-офицер шпионского ведомства – а сколько достоинства, какая глубина и независимость суждений! Вот это Держава, я понимаю – не то, что у нас…»
Кстати, подумалось вдруг ему, насчет «меня ждет дама»: это ведь могло бы оказаться и чистой правдой! Он вполне предметно обдумывал возможность контакта с «Валькирией революции» и ее карбонариями, но по здравому размышлению идею ту отверг. Риск убиту быть, даже невыслушанным – крайне велик, а прикуп, что он может получить из того общения, внятной игры все равно не обеспечивает, и к задуманному им блефу мало чего добавляет. Всё равно, решает сейчас всё – время: он пока опережает всех на полшага, но с окончанием ночи эта его карета обратится в тыкву… Ладно хоть вывести из игры Сашу ему, похоже, удалось: парень проникся важностью задания (при том, что врученные ему бумаги – в общем-то чепуха, «блеф внутри блефа»), а ускользнуть успеет по любому; одной головной болью меньше.
…Всё с самого начала пошло иначе, чем он ожидал; не то, чтоб хуже – просто не так, совсем. Он, к примеру, был готов к пространным объяснениям с охраной особняка (начиная с самОй необходимости будить его могущественного хозяина в пятом часу утра), но в ответ на его представление: «Расторопшин Павел Андреевич, Генерального штаба ротмистр, в отставке» последовало лишь лаконичное и тем еще более сбивающее с толку: «Пожалуйте, господин Расторопшин. Вас ожидают». Общупали, правда, бесцеремонно и со всей дотошностью – два покушения, как-никак.Хозяин особняка, встретивший ротмистра на пороге гостиной и коротким кивком скомандовавший заходить, явно был поднят с постели не сию минуту, а свирепое выражение на его бульдожьей физиономии с тяжелыми носогубными складками было вполне штатным и не относилось, похоже, к конкретному визитеру.Генерал-майор Отдельного корпуса жандармов, шеф столичного политического сыска Петр Иванович Чувырлин поднялся из низов, можно даже сказать – из самых низов. Смутьянам, злопыхающим в своих брошюрках, будто, дескать, в Российской империи плохо обстоит с социальными лифтами, надо бы почаще предъявлять генерала живьем – как наглядное опровержение этих ихних инсинуаций: там, где надо, лифты те работают так, как надо. Или как раз – где не надо, но это уж как поглядеть… Кроме того, Чувырлин являл собою не слишком частый в российской практике случай профессионала на своем месте и солдата, нашарившего-таки на дне своего ранца маршальский жезл: службу он когда-то начинал «на земле», сыщиком в Сенной части.В гостиной у жарко горящего камина (хозяин, стало быть, встал давным-давно, а может и не ложился вовсе) отогревались двое, в промокших от дождя жандармских мундирах; на столике – три пустые кофейные чашки и початая бутылка коньяка. Жандармы разом обернулись к вошедшему, и Расторопшин понял, что погиб, безвариантно – узнав в правом из них своего знакомца Иванова-Петрова. Весь план его строился на том, что «майор Иванов» работает не от Конторы, а от себя ; если же полковниковы экзерсисы санкционированы (хоть и негласно) с самого верху, то торговать с генералом ему попросту нечем. Можно, конечно, допустить, что полковник, затеявший собственную Игру, только что узнал о погроме на своей конспиративной квартире и в ужасе примчался сюда к отцу-командиру – каяться; вряд ли, однако, означенный отец-командир станет распивать среди ночи кофеи (да еще и с коньячком) с подчиненным, допустившим такой эпический провал: угробил в итоге той самочинной Игры всю опергруппу, в полном составе, и растерял всех подследственных и охраняемых свидетелей…
– Ну что, господин Расторопшин – будем оформлять ваш визит как явку с повинной? – усмехнулся генерал, жестом предлагая ему венское полукресло у столика.
