Орсон Кард - Искупление Христофора Колумба
– Составь перечень наших уступок требованиям Колона. Только не забудь, что непременным условием их выполнения должно быть успешное возвращение Колона с Востока. – Он со злорадной усмешкой взглянул на Сантанхеля. – Можно только пожалеть, что я король-христианин и не пускаюсь в азартные игры. Я готов поспорить с тобой, что мне никогда не придется жаловать эти титулы Колону.
– Ваше Величество, только дурак стал бы заключать пари с покорителем Гранады, – сказал Сантанхель. Про себя он добавил: но еще больший дурак будет спорить с Колоном.
Уступки были записаны далеко заполночь, после неоднократных окончательных консультаций между советниками короля и королевы. Когда на рассвете к Колону отправили посыльного, чтобы передать документ, тот вернулся взволнованным и расстроенным.
– Он исчез, – воскликнул посыльный.
– Конечно исчез, – сказал отец Перес. – Ему сказали, что его условия не были приняты. Но он выехал только на рассвете. И не думаю, чтобы он ехал очень быстро.
– Тогда догони его и верни, – приказала королева. – Вели ему немедленно явиться ко мне, потому что я готова, наконец, покончить с этим делом. Нет, не говори “наконец”. А теперь поспеши.
Посыльный ринулся из дворца.
Пока они ждали Колона, Сантанхель отвел отца Переса в сторону.
– Я не ожидал, что Колон жаден.
– А он вовсе и не жаден, – ответил отец Перес. – В действительности он скромный в своих потребностях человек. Честолюбивый – да, но не в том смысле, в каком вы это понимаете.
– Тогда в каком смысле он честолюбив, если не в том, в каком я понимаю это слово?
– Он хотел, чтобы титулы перешли по наследству, потому что он потратил всю жизнь, добиваясь этого путешествия, – сказал Перес. – Ему нечего больше оставить в наследство сыну – ни богатства, ничего. Но, совершив это путешествие, он сможет сделать своего сына не просто дворянином, а важной персоной. Его жена давно умерла, и ему есть о чем пожалеть. А это, к тому же, будет подарком ей и ее семье, которые никогда не принадлежали к знати в Португалии.
– Я знаю эту семью, – сказал Сантанхель.
– Вы знакомы с матерью?
– Она еще жива?
– Кажется да, – ответил Перес.
– Тогда я понимаю. Я уверен, что эта старая дама дала ему ясно понять, что, если он и может претендовать на принадлежность к дворянству, то только благодаря ее семье. И Колону будет действительно приятно, если он сможет взять реванш, так что любое притязание на принадлежность к настоящему дворянству со стороны ее семьи будет удовлетворено только благодаря их родственной связи с ним.
– Ну вот, вы все понимаете.
– Нет, отец Хуан Перес, я пока еще ничего не понимаю. Почему Колон рисковал этим путешествием, только для того чтобы получить высокие титулы и нелепые комиссионные?
– Возможно, – заметил отец Перес, – потому что это путешествие не конец его миссии, а только начало.
– Начало! Что еще может быть нужно человеку, который нашел огромные новые территории во славу Христа и на благо королевы? Которого сделали вице-королем и адмиралом? Который получил превосходящие всякое воображение богатства?
– И вы, христианин, еще спрашиваете меня об этом? – сказал Перес. Затем он удалился.
Сантанхель считал себя христианином, но до него так и не дошел смысл сказанного Пересом. Он перебрал в уме все возможные ответы, но все они казались ему смехотворными, ибо какому смертному придет на ум поставить перед собой столь возвышенные цели.
Но, с другой стороны, кто, кроме Колона, мог, даже помыслить о том, чтобы получить монаршее согласие на безумное путешествие в неизведанные западные моря с малой надеждой на успех предприятия? И все-таки Колон добился этого. И теперь, если Колон возмечтает освободить Римскую империю от завоевателей или освободить Святую Землю, или изгнать турок из Византии, или изготовить механическую птицу, чтобы долететь до Луны, Сантанхель не станет держать пари, что ему это не удастся.
* * *Вот и наступил голод, пока только в Северной Америке, но нигде не было излишков продуктов питания, чтобы помочь голодающим. Чтобы послать помощь, требовалось ввести карточную систему во многих местах. Рассказы о кровопролитных столкновениях и царящем хаосе в Северной Америке, побудили народы Европы и Южной Америки ввести у себя карточную систему, для того чтобы получить возможность направить туда хоть какую-то помощь. Хотя этого будет и недостаточно, чтобы спасти всех.
Эта безнадежная нехватка продуктов явилась для человечества ужасным ударом, не в последнюю очередь потому, что уже на протяжении двух поколений люди привыкли считать, что мир, наконец, стал хорошим местом для жизни. Они верили, что их время – это время возрождения, восстановления, реконструкции. Теперь они узнали, что оно – всего лишь время арьергардных боев в войне, исход которой был предрешен еще до того, как они появились на свет. Все их труды были тщетны, потому что ничего нельзя было спасти. Земля зашла безнадежно далеко по пути своей гибели.
Первые известия о проекте “Колумб” появились в самый разгар переживаний, когда люди поняли, что их ожидает. Обсуждение проекта шло в обстановке всеобщего уныния. Выбор, наконец, был сделан, пусть и не единодушно, но подавляющим большинством голосов. А что в самом деле еще оставалось? Смотреть, как умирают от голода их дети? Опять браться за оружие и драться за последние клочки пригодной для сельского хозяйства земли? Разве мог кто-нибудь с легким сердцем предпочесть будущее с ледниками, пещерами и невежеством, когда, возможно, есть и другое, пусть не для них и их детей, но для человечества в целом?
Манджам сидел вместе с Кемалем, который зашел подождать результатов голосования. Когда пришло известие о принятом решении, а Кемаль знал, что он-то наверняка отправится в прошлое, он одновременно успокоился и испугался. Одно дело запланировать свою собственную смерть, когда она еще далеко. А теперь уже оставалось всего несколько дней, прежде чем он отправится в прошлое, и не более нескольких недель, прежде чем он предстанет перед Колумбом и презрительно скажет: “Неужели ты думаешь, что Аллах позволит христианам найти эти новые земли? Я плюю на твоего Христа! Он слишком слаб, чтобы поддержать вас в борьбе с Аллахом! Нет Бога, кроме Аллаха, и Магомет – пророк его!"
Пройдут годы, и когда-то, в один прекрасный день, будущий сотрудник Службы, возможно, увидит его, стоящего здесь, кивнет и скажет, что этот человек остановил Колумба. Этот человек отдал свою жизнь, чтобы создать этот прекрасный, спокойный мир, в котором мы живем. Этот человек подарил человечеству будущее. Как когда-то до него – Евесведер, этот человек выбрал путь гуманизма.
Такую жизнь стоит прожить, подумал Кемаль. Заслужить себе место в истории, чтобы его вспоминали наряду с самим Евсеведером.
– Вы что грустны, друг мой? – спросил Манджам.
– Разве? – сказал Кемаль. – Ах да. И печален, и счастлив одновременно.
– Как вы думаете, Тагири смирится с этим? Кемаль с легким раздражением пожал плечами.
– Эта женщина непредсказуема. Всю жизнь она трудится ради этого дела, и вот, пожалуйста, теперь мы вынуждены чуть ли не связать ее, чтобы помешать выйти на улицу, призывая людей голосовать против того, чему она посвятила свою жизнь!
– Думаю, ее можно понять, Кемаль, – сказал Манджам. – Вы правы. Именно благодаря ее силе воли и целеустремленности проект “Колумб” был доведен до нынешней стадии. Она отвечала за него. И это бремя было слишком тяжелым, чтобы она могла его нести одна. Теперь, однако, она может испытывать какое-то внутреннее удовлетворение от того, что противилась уничтожению нашего времени, от того, что окончательное решение было принято без ее участия, и лишь воля огромного большинства человечества вынудила ее подчиниться. Теперь ответственность за конец нашего времени лежит не на ней одной. Ее разделяют множество людей. Теперь она может жить с пониманием этого.
Кемаль мрачно усмехнулся.
– Да, она может жить – но сколько дней? А затем, в мгновение ока она исчезнет вместе со всем человечеством. Так какое же сейчас это имеет значение?
– Имеет, – сказал Манджам, – потому что у нее еще есть эти несколько дней, и потому, что эти несколько дней – единственное будущее, которое у нее осталось. Она проживет их с чистыми руками и умиротворенной душой.
– Разве это не лицемерие? – спросил Кемаль. – Ведь она приложила к этому руку не меньше, чем другие.
– Лицемерие? Нет. Лицемер знает, что он в действительности собой представляет, но старается скрыть это от других, чтобы воспользоваться их опрометчивым доверием. Тагири мучается от того двусмысленного положения, в котором она оказалась. Она не может жить, не сделав этого. И страшится того, что не сможет жить, сделав это. Поэтому она скрывает это от самой себя, для того чтобы сделать то, что она должна сделать.
