Андрей Дай - Поводырь (СИ)
Попробовал завести серьезный разговор с Суходольским. Тот замкнулся, как улитка в раковине, аж взбесил. До крика дошло. Хорошо хоть, одни мы в моем кабинете находились. А то неудобно бы вышло. Майор — седой уже, в отцы мне годится, а я на него голос повысил.
Но ор мой зря не пропал. Зацепил чем-то этого выпускника института Инженеров Путей сообщения. Ох как он на меня глазами сверкал. Главное — молча. Но, когда я приказал ему готовить первую сотню к путешествию в Чуйскую степь, отобрав прежде пятьдесят добровольцев, желающих переселиться туда с семьями, кивнул.
— И вот еще что, Викентий Станиславович, — сбавил я обороты. — Я слышал о вас, как о замечательном военном строителе. Мне говорили, люди Бога за вас молили, когда редуты их от смерти сберегли. Была у меня надежда, что и дорогу великую к Чуе вы построить смогли бы. Так что идите, и подумайте. Коли хотите, чтоб имя ваше в веках осталось, так вместе с сотней готовьтесь выдвигаться. А ежели не найдется больше пороха в пороховницах…
Лисован неловко поднялся, коротко поклонился и вышел. И снова — молча. Ну и кто он после этого?
А вот кто я, чего хочу и каким образом намерен этого достичь, мы с Кузнецовым и Василиной на всю губернию крикнули. Трижды статью переписывали, пока не получилось именно то, чего я желал. Был там один спорный момент… Это, конечно, я настоял, чтоб в тексте появилась фраза о том, что Его Императорское Величество заинтересован в развитии Томской губернии, и мы, как верноподданные, обязаны Его Высочайшую волю исполнить. Коля Кузнецов даже карандаш перекусил:
— Отважный вы, Герман Густавович, — дернул он подбородком. — Высочайшим Именем говорить, такое не каждый сможет. Кое-кому это может не понравиться…
— Пусть этот кое-кто попробует сказать, что Александр Освободитель НЕ заинтересован в развитии своей страны. Я его быстренько на беседу в третье отделение спроважу.
— Если только вы в этом смысле…
Сказать, что статья наделала шума — это ничего не сказать. Начать хотя бы с того, что целый день большая часть чиновничьей братии прислушивалась к шагам на лестнице, в ожидании, когда же за мной придут суровые господа из жандармерии. Кретковский и пришел. Правда, совершенно по другому поводу, но свидетелем его ухода оказалось чрезвычайно много любопытствующих.
А заглядывал Киприян Фаустипович с просьбой. И предложением. Умнейший все-таки человек — быстро осознал простую мысль: со мной только так и нужно. Правда, до Штандартерфюрера Исаева ему еще ох как далеко. Ну, зачем он начал с предложения?
— Здравия желаю, Ваше превосходительство, — бесцветно проговорил он и положил передо мной лист гербовой бумаги с печатями и размашистой подписью царя. — Ознакомьтесь.
Каллиграфическим почерком, с вензелями и завитушками, в Высочайшем рескрипте указывалось к исполнению Управлению Жандармерии по Сибирскому надзорному округу, что «дабы общественный порядок и спокойствие хранить» ссыльных поляков из штатных городов и селений Алтайского Горного округа — убрать и в другие земли Государевы переселить. Но не это главное! Самым вкусным, ради чего, собственно, Кретковский и начал торговлю, в документе было: «ссыльных поселенцев причисленных к крестьянскому сословию, мещан и прочих наших подданных селить в землях доселе пустующих. Землею наделять согласно Закону, на усмотрение Томского губернского правления и гражданского губернатора».
Жандарм выжидающе смотрел на меня. Пришлось делать постную морду лица и жать плечами.
— Не было печали, купила баба порося…
— Что, простите?
— Я говорю — повеление Его Императорского Величества будет исполнено.
— Это оно, конечно, Ваше превосходительство, — хмыкнула крысиная мордашка. — Да неужто вам-то, с вашими прожектами несколько тысяч умелых рук лишними станут?
— Мне-то — нет, конечно, господин майор. Только что-то я и между строк того не вычитал, что эти тысячи из Горного округа вывести дозволяется. А с горным начальством я дел никаких иметь не желаю…
— Ой ли, господин губернатор. А дорогу к Чуйской степи и на Чулышман селениями обставлять — вы каким образом намеревались? Я имею достоверные сведения, что вдоль границы будущей, вы, Ваше превосходительство, казачьи станицы поселить имеете намерение. Хоть и инородцами Алтайскими те земли за свои посчитаны…
— Мало ли. Подвинутся…
— И снова не смею с вами спорить. Граница — дело святое, и никто кроме казаков с охранением ее не совладает… Да только, ежели юг Алтая землицей прирастет, да людом христианским наполнится, то и Государь к увещеваниям приближенных своих прислушается. В горном отношении холмы те пусты и интереса для министерства уделов не представляют. Отчего же в Томское гражданское правление их не отдать?
— Дадите слово?
Майор нервно дернул подбородком и взялся за спинку стула.
— Вы позволите?
— Присаживайтесь.
— Благодарю… Герман Густавович, я… — Кретковский стрельнул глазами в сторону, но оглядываться не стал. Все-таки железной волей этот человеко-крыс обладал. — Я получил… некоторые сведения от своего начальства из Омска. И, думаю — не ошибусь, если посмею предположить, что это исходит из самого Петербурга… Видите ли…
— Да полно вам, Киприян Фаустипович, — хмыкнул я. — Что вы, право слово, как гимназистка на уроке анатомии. Говорите уже. Что князь Василий Андреевич от меня хочет взамен?
— Не князь, — прошипел майор. — Генерал-майор свиты Его Императорского Величества, Николай Владимирович Мезенцев. С февраля-месяца назначен начальником штаба корпуса жандармов. Кроме того, председательствует в специальной комиссии при Жандармском Управлении по распространению вольнодумства в войсках и среди статских чиновников.
— Ого! Такого вельможу предпочтительнее иметь в друзьях…
— Несомненно, Ваше превосходительство…
— Ну, так мы отвлеклись… Что же этакое во мне нашел уважаемый Николай Владимирович? Чем я могу его порадовать?
— Господин генерал-адъютант внимательнейшее изучил мои донесения и остался впечатлен вашими, Герман Густавович, планами. Специальным посланием, по телеграфу, он просил передать вам свою заинтересованность в успехе ваших начинаний. Кроме того, Николай Владимирович изъявил желание встретиться с вами, коли судьбою придется вам, Ваше превосходительство, бывать в Санкт-Петербурге. Особенно, ежели вы приступите к действительно серьезным делам.
На выпуклом лбу жандарма выступили мельчайшие камельки пота. Нелегко оказалось для честного служаки участвовать в темных делишках непосредственного начальства. Но я видел — это только теперь, только пока и ему в карман не упадет малая доля. Это трудно только первый раз — как человека убить. Переживаешь долго, тошнит, некоторым мертвяк снится… Потом привыкают — льют кровь как водицу. Так и тут. Сначала убедит себя, что дело государственное не пострадает. Потом долю примет — всеж не зря ноги бил. Там и сам купцов крышевать начнет… Сколько же раз я это уже видел!
— Ну чтож. Спасибо. И передайте Николаю Владимировичу мои наилучшие пожелания. Случится бывать в столице — непременно испрошу аудиенции.
— Вот и славно, Ваше превосходительство, вот и хорошо. А я ведь к вам еще и с просьбой небольшой.
— Слушаю вас внимательно.
— Человечек ваш, Пестянов, Ириней Михайлович…
— Он что-то натворил?
— Нет-нет. Ничего такого… Я о другом вас просить хотел… Сей чиновник по особым поручениям оказался невероятно талантливым малым. Поручик Карбышев докладывает о его фантастических успехах в деле сбора различных сведений.
— За то и ценю.
— И есть за что, Ваше превосходительство! Поверьте, такие люди — один на мильон рождаются… Я и говорить с ним пробовал, просить некоторыми известиями с нами делиться. Он же, наверняка, не все что находит, в карточки с секретарем вашим записывает…
— Несомненно.
— Вот! А нам может именно это и нужно. Может за чьими-нибудь необдуманными словами, им услышанными, заговор притаился?!
— Я так понимаю, он говорить с вами не стал?
— Не стал. И от денег отказался, — горько вздохнул крыс. — Ругался. Грозился вам пожаловаться. Но ведь нам весьма нужны его находки…
— Я понял, — поднимаю ладони от стола. — Давайте поступим так, Киприян Фаустипович. Напишите-ка вы задание… Ну или круг лиц, информация о которых вас особенно интересует. Я передам это Пестянову. А вам буду предоставлять результаты. Например, через Михаила.
— О! Я…
— А вознаграждение за труды моего человека, — перебил я майора. — Вы станете передавать мне. От меня он возьмет…
На том и договорились. Жандарм не стал больше отнимать у меня время и тут же откланялся. Только у порога уже, вдруг заявил:
— Знаете, Герман Густавович. Только у хорошего хозяина псы не берут пищу из чужих рук.
