Евгений Белогорский - Операция «Возмездие».
Как и в случае с сибирской язвой, американские власти слишком долго не объявляли об опасности и не вводили карантин. Только когда благодаря своим двуногим носителям холерный вибрион достиг Нового Орлеана, власти перешли к жестоким действиям по изоляции этой эпидемии.
По приказу из Вашингтона, множество кораблей и самолетов принялись патрулировать прибрежные воды Техаса, Луизианы и даже Флориды в поисках зловредных подлодок японцев. Огромное количество людей, тратя ресурсы моторов и сжигая топливо, безрезультатно искали этого «мифического врага», которому самым непонятным образом, удалось незаметно проскочить шлюзы Панамского канала. Все это было сделано, во многом благодаря пилоту камикадзе и капитану Окано. Первый, выполняя полученный приказ, после сброса бомб генерала Исии увел самолет в глубь Мексики и там взорвал его, при помощи специальной мины. Второй удачно покинул Калифорнийский залив, но вместо того, чтобы возвращаться домой, приказал взять курс строго на юг.
Окано хорошо понимал, что американцы просто так от него не отстанут и для сохранения тайны полета, решил увести погоню за собой. Предчувствие не обмануло капитана. Вылетевшие из Сан-Диего самолеты засекли его субмарину вблизи Пуэрто-Вальярто и атаковали её.
Если бы подлодку атаковали катера и «морские охотники», у японцев был бы шанс на спасение. Они могли выстрелить специальным патроном набитым различным хламом, крашеными брусками и соляркой. Поднявшись на поверхность они имитировали «гибель» субмарины, но с летчиками этот фокус не проходил.
Отчетливо видя сверху силуэт подлодки, они уверенно сбрасывали на неё бомбы и взрыв одной из них, уничтожил субмарину. Получив мощный удар рядом с боевой рубкой, она моментально разломилась пополам, навечно похоронив экипаж, капитана Окано и тайну своего похода.
Потопивший подлодку первый лейтенант Хьюго Грант, полагал, что им была уничтожена подлодка врага, пытавшаяся прорваться в Карибское море через Панамский канал. Об этом была сделана соответствующая запись в бортовом журнале и рапорте лейтенанта.
Эта версия показалось вышестоящему начальству вполне разумной и правдоподобной, и на этом дело было закрыто. У высокого начальства не было времени доискиваться до истины. Узкоглазый враг не дремал и нужно было быть настороже, чтобы вовремя его уничтожить.
Глава XIV.
Марлезонский балет.
Свято место, пусто не бывает — гласит народная мудрость и в подтверждении её, вместо героически погибшего переводчика Правдюка, полковнику Петрову уже на второй день прислали замену. Ведь место военного переводчика в Париже, весьма значимая должность, не только по важности, но и по престижности.
Следуя жизненному опыту и житейской логике, узнав о замене, полковник с уверенностью полагал увидеть нового проверенного товарища, исправно строчащего донесения во все инстанции, однако на этот раз, он здорово ошибся. Во-первых, новый переводчик оказался женщиной, а во-вторых, она была полной противоположностью Правдюку.
Крашеная, тридцать с небольшим лет блондинка, была далеко не писанная красавица, но в её лице было нечто, что заставляло мужчин задерживать на ней взгляд. Некоторые, особо продвинутые знатоки человеческой души называли это спесью и гордыней, однако полковник Петров определял это достоинством, знающего себе цену человека. Ему одного взгляда хватило чтобы понять, что вновь прибывший старший лейтенант, не считает себя центром мироздания, но никому и никогда не позволит вытирать о себя ноги.
Все это было взвешено, оценено и понято в тот короткий временной промежуток, который понадобился Петрову чтобы войти в кабинет Шалашова и подойти, к вытянувшейся во фронт переводчице.
Нисколько не стесняясь своего роста и худобы, за которую от «добрых» людей получила прозвище «вешалка», она спокойно стояла по среди комнаты, в ожидания официального представления Шалашовым. Её холодные синие глаза внимательно разглядывали полковника, быстро и четко составляя о нем первое впечатление. Легкое движение бровей выдало удивление переводчицы от нестандартной внешности полковника, но она быстро справилась с собой.
— Знакомьтесь Георгий Владимирович, ваш новый переводчик — старший лейтенант Захарова Мария Владиславовна. Отличное знание языка, большой стаж работы и исключительно положительные отзывы. Так что прошу любить и жаловать — выдал краткое резюме особист, сделав едва заметный нажим на последней фразе.
— Большой стаж или большой опыт работы? — с подковыркой уточнил Петров, вопросительно посмотрев на особиста. Внутреннюю суть души своего нового переводчика он понял, остался доволен, но при этом решил проверить.
— Опыт работы переводчиком двенадцать лет, товарищ полковник. Хотите услышать весь послужной список? — мгновенно отреагировала Захарова, не дав Шалашову и рта раскрыть.
— Нет, благодарю. В этом нет необходимости, — повернул голову к переводчице Петров. — В наших анкетах и характеристиках, очень часто, одно понятие ловко заменяют другим. Схожим по звучанию и противоположным по значению. Будем знакомы.
Полковник протянул руку, но пожал Захаровой не всю ладонь, а только кончики пальцев. Уроки общения с дамами, хорошо сохранились с далеких тридцатых годов.
— Когда у тебя назначена встреча с французами? — спросил у Петрова особист.
— На двенадцать ноль-ноль.
— Понятно. Встреча плавно перетекающая в обед — Шалашов придирчиво осмотрел до блеска выбритого Петрова и перевел взгляд на свисающую до плеч копну волос Захаровой. — Значит у Марии Владиславовны ровно сорок пять минут на наведении красоты лица и создания прически. Французы, однако.
— Разрешите идти? — холодно вздернула подбородок молодая женщина. Всего два часа назад, она сошла с самолетного трапа и сразу же явилась на доклад к Шалашову.
— Идите — кивнул особист и переводчица с достоинством покинула кабинет.
Дождавшись пока за Захаровой закроется дверь и стук её каблучков замрет в глубине коридора, Шалашов продолжил беседу с Петровым.
— Ну и как тебе эта зубастая столичная штучка? — Вопрос был задан в доверительном тоне, с расчетом на мужскую солидарность и откровенность, но полковник не поддержал призыв особиста поговорить по душам.
— Поживем, увидим — неопределенно сказал Петров, однако Шалашову такого ответа было явно мало.
— Конечно горда и своенравная, но при этом имеет массу достойных качеств — не унимался особист.
— Ты имеешь ввиду рост за метр семьдесят и третий номер груди? — не удержался от едкости полковник.
— Причем здесь это? Мария Владиславовна прекрасный и грамотный специалист, много знающий и думающий человек.
— А также ответственный, надежный и проверенный товарищ. Слушай Шалашов, кончай расхваливать свою креатуру. Дали нового переводчика и дали. Я не буду требовать её замены.
— Причем здесь моя креатура? — изобразил удивление Шалашов. — Просто я сразу вижу грамотных и толковых работников.
— Притом, — коротко отрезал полковник. — Что французы?
По лицу особиста было видно, что у него было много весомых аргументов, способных доказать Петрову его неправоту, но он решил не мешать мужскую трепотню с государственным делом.
— А что французы? По всем приметам у них вот-вот начнется первое действие Марлезонского балета, как писал Дюма-отец — блеснул эрудицией особист, но Петров пропустил мимо ушей его слова. За время общения с Шалашовы, он заметил за особистом одну особенность. Чем хуже шли дела, тем больше шуток и юмора появлялось в его словах.
— Я понял, что плохо. Говори коротко и конкретнее, что и как.
— Если коротко и конкретнее, то сильно жмут недруги генерала де Голля. Так сильно, что он слегка испугался и дал согласие созвать в Париже примирительную комиссию, на которой решиться его бодание с генералом Жеро — пояснил Шалашов.
— Что-то мне не очень вериться, что де Голль испугался эти кабинетных крыс, — не поверил особисту Петров. — Генерал не из робкого десятка человек. За его спиной война и пафосным гудением о судьбе страны его не прошибешь.
— Милый мой полковник, мирная политика это тебе не война, где все можно решить одним ударом и заставить проигравших подписать полную и безоговорочную капитуляцию. Ты пойми — война кончилась и де Голль вынужден считаться с мнением тех, кто всю войну просидели в углу и ничего не делали, кроме кухонных разговоров о спасении Отечества. Вчера они ему ноги как освободителю целовали, а теперь у них прорезался голос и чувство собственного достоинства, и генералу приходится с ними считаться.
— Почему? Ведь своим бездействием во время оккупации они себя полностью дискредитировали!? — искренье удивился полковник. — Как можно их вообще в расчет принимать!
