Иван Алексеев - Засечная черта
— Ты, Ерема, конечно, купчина знатный да удалой. Тебе что за море караваны водить, что с крымцами в поле биться — все забава молодецкая. А нам-то, сирым и убогим, как можно против набега ополчаться? Мы уж лучше, как всегда, в леса уйдем, со скотиной, детьми да пожитками, и переждем малость, пока нашествие само собой схлынет. Есть царь-государь, бояре да воеводы, их дело нас от супостатов оборонять. Мы за то в казну немало платим. А коли государь войск не присылает, так, стало быть, и нам нечего высовываться. Это что ж получается: мы воинских людей кормим-поим, а потом еще вместо них на рать идем?
— Правильно! Молодец, Федор! Не наше дело головы под крымские сабли подставлять! — одобрительно загудела большая часть толпы в ответ на речь мужика, и тот, ободренный поддержкой односельчан, продолжил:
— Тебе-то, Ерема, небось, есть что терять: товар в лабазах, палаты с теремом посередь села. А если наши убогие избенки орда спалит, так мы, коль живы будем, за две седмицы новые себе срубим, не хуже прежних.
Ерема в отчаянии с размаху бросил шапку оземь, рванул на груди рубаху:
— Да какие палаты и лабазы! Я все до последнего гроша отдам, чтобы враг русскую землю не топтал! Кто со мной в ополчение встать желает, кому Русь святая дорога, выходи!
Ответом ему было глухое тяжелое молчание. И в словах удалого купца, и в рассудительных возражениях мужика была своя правда. Выбор тут можно было сделать не умом, а лишь душой и сердцем. Вскоре человек пятнадцать парней и мужиков все же вышли вперед. Некоторые из них с трудом отбивались от жен, с криками цеплявшихся за их одежду, умолявших не губить, не оставлять их и детей сиротами. Михась, повинуясь внезапному порыву, тоже пробрался сквозь не очень плотные ряды селян, подошел к телеге, хотя еще минуту назад вовсе не собирался этого делать. Анюта привычно, как тень, проследовала за ним.
Ерема соскочил на землю, поднял валявшуюся в пыли шапку, отряхнул ее, но не надел, а вновь зажал в кулаке. Угрюмо ссутулившись, он присел на край телеги, не глядя на постепенно расходившихся с площади сельчан. Через некоторое время купец поднял голову, осмотрел своих будущих соратников. — Ну что ж, друзья-товарищи, немного нас, но не так уж и мало. В соседних деревнях я две дюжины ополченцев набрал, да моих ребят еще дюжина. Это уже сила. Хоть на одной засеке, пусть ненадолго, но задержим неприятеля, пока царь войска со всей Руси будет собирать. Глядишь, и вольется наша малая капля в общую победу... Оружия да кольчуг у меня на всех хватит, деньги и товары, которые в лавках остались, я вам сейчас раздам, чтобы своим женам да матерям отнесли. А наутро ополчимся и встанем на засеке, что напротив брода. Оттуда еще по осени войска ушли, но весной почему-то не вернулись... Мне станичный старшина вчера сказал, что со дня на день набег произойти может.
Он еще раз обвел взглядом будущих ратников и тут только заметил Михася и Анюту, скромно стоявших позади.
— А вы-то кто ж такие будете? Я в окрестных деревнях вроде бы всех знаю.
— Я — поморский дружинник, из-за болезни отстал от своего отряда. Сейчас вот пришел на Засечную черту. Ищу своих. Но если вот-вот случится набег, то мне лучше, наверное, не свою дружину искать, которая неизвестно где стоит, а к твоей присоединиться.
— Понятно, — в голосе Еремы почему-то прозвучало явственное сомнение. — А это кто с тобой? Вроде бы не жена, платок у нее по-девичьи подвязан. Сестра что ли?
— Это Анюта, сирота. Она-то меня от болезни и выходила, а сейчас от доли сиротской со мной пошла, надеясь, что в нашей дружине ей место найдется.
— Ну-ну, — саркастически хмыкнул Ерема, уже не скрывая недоверия. — Только, мил человек, что-то не похож ты совсем на поморского дружинника. Мне ведь ту дружину, к которой ты себя причисляешь, встречать доводилось. И одет ты не так, и выглядишь по-другому. То ли ты лазутчик турецкий, то ли просто проходимец, польстившийся на мои деньги, которые я собрался раздать ополченцам.
Он пружинисто соскочил с телеги, шагнул к Ми-хасю. Дружинник сунул ладонь за пазуху. Ерема мгновенно отреагировал на это движение, попытался перехватить руку:
— Не двигайся, вражина! Вали его, ребята!
Михась рефлекторным нырком ушел влево, под локоть Ереме, легко и изящно, как в прежние времена:
— Постой, купец!
Дружинник отскочил назад, вытащил руку из-за пазухи. В его ладони оказался зелено-серый берет и черный бархатный шеврон с желтой лесной рысью, которые сберегла для него Анюта, а потом, естественно, отдала, когда он выздоровел. Михась протянул эти предметы Ереме.
— А бороду я отрастил, пока лечился. Вот вступлю в твой отряд, сбрею и буду тогда похож на поморского дружинника?
Ерема, переведя дыхание, взял протянутый берет и шеврон. При этом он с некоторой опаской покосился на Анюту, которая в самом начале несостоявшейся схватки успела выхватить из-под платья нож и теперь стояла в красивой и правильной боевой стойке, направив лезвие в сторону вероятного противника.
— А подружка-то у тебя, по всему видать, весьма отчаянная! — проворчал он и, внимательно оглядев предъявленные вещественные доказательства принадлежности к поморской дружине, вернул их Михасю. — Все верно, такие шапки и нашивки видел я у тех дружинников, о коих речь. И бороды, действительно, они зачем-то бреют. Ну что ж, пойдем, тут мой дом недалече, там и поговорим. Айда, ребята! И ты, воительница, убери нож, пока не порезалась, да ступай с нами. Если уж девки стремятся вместо иных мужиков в ополчении Родину защищать, так, видать, на то есть воля Божья.
Они, пока не строем, а толпой, пошли по широкой деревенской улице, уже успевшей просохнуть под лучами весеннего солнца.
— Не обессудь, друг, что врагом тебя назвал, — обратился Ерема к Михасю. — Я и вправду подумал вначале, что ты все врешь. Ну, враг не враг, а уж точно самозванец, важность на себя напускающий. Знаешь, наверное, что есть такие люди, хвастуны несусветные: «Я там служил, я сям служил, всю войну в разведке», а сами толком копья держать не умеют. А уж про поморских-то дружинников мне доподлинно известно, каковы они есть, это герои настоящие. Поэтому, когда ты себя к ним причислил, я тебе и не поверил.
— Все понимаю, Ерема, потому и не в обиде.
Они пришли в Еремины владения. На обширном подворье возвышался большой бревенчатый дом с теремом, конюшни и лабазы, отдельно стоявшая лавка выходила фасадом прямо на сельскую улицу. Ополченцы разместились возле летней кухни, под навесом, за длинным дощатым столом. Кухарка с двумя поварятами разнесла угощения: хлеб, кашу с маслом, молоко и творог.
— Сейчас перекусим малость, чем Бог послал, а уж к вечеру более сытная трапеза готовится. Я велел боровка заколоть. Ну а насчет медов да настоек — не обессудьте, не будет нам ни капли хмельного, покуда на рати стоим, — твердо заявил Ерема.
Ополченцы принялись есть молча и сосредоточенно, без веселых криков и похвальбы. Через некоторое время Михась все же нарушил тишину этой по-крестьянски степенной и основательной трапезы:
— Послушай, Ерема, а каков твой замысел? Где мы должны врага встретить?
— Здесь, недалече, на реке находится плес, она там разливается широко, течение замедляется. Через этот плес в летнюю пору брод проходит, конному по стремена. Сейчас, конечно, поглубже будет, но все равно перейти реку только здесь и можно, поскольку в остальных местах берега крутые, глубины большие, а течение быстрое. Против брода, сразу за поймой, первая засека стоит, там ров с валом, частокол на валу. На ней и встанем вместо войск, которые засеку еще по осени покинули, и примемся бить неприятеля, выходящего из реки на топкий берег, покуда хватит сил. А далее — как Бог даст. Может, уцелеет кто и в глубь леса, на вторую засеку, отойдет. Вот и весь мой замысел.
— Понятно, — кивнул Михась и задумался, забыв про еду, лишь машинально перемешивая кашу в стоявшей перед ним миске расписной деревянной ложкой, крепко зажатой в руке.
— Да ты ешь давай, дружинник, — улыбнулся Ерема. — Али каша горяча слишком?
Михась кивнул невпопад, оставил ложку в миске и откинулся спиной к столбу, подпиравшему навес.
— Послушай, Ерема, — медленно, как бы продолжая размышлять вслух, произнес он. — Ты ведь купец... У тебя же наверняка есть большой челн.
— Ну, имеется суденышко, — пожал плечами Ерема.
Бывший лейтенант флагманской морской пехоты Ее Величества Королевы Англии, любимец адмирала Дрейка, выбрался из-за стола, возбужденно прошелся взад-вперед вдоль навеса, остановился перед удивленно взирающим на него удалым купцом.
— А давай встретим орду не в засеке, а на воде! — выпалил Михась. — Будем бить их не после, а во время переправы!
— Как это? — изумился купец.
Некоторые из ополченцев перестали уплетать кашу и заинтересованно глядели на дружинника, ожидая его ответа.
— А прямо с челна, на плесе. Вы же знаете, наверное, что еще сто лет назад судовые рати новгородцев и псковичей били и немцев, и шведов на пограничной реке Нарове. Я сам видел во Пскове, в Ружейной палате, корабельные пищали, весом более пуда каждая.
