Юрий Никитин - Труба Иерихона
Но это же, сказал Мороз с усмешкой, как бы... несправедливо.
Тю на тебя! удивился Глушенко. Весь мир уже давно справедливость понимает только как благо себе. Только мы, русские, ещё говорим о какой-то всеобщей справедливости для всех, всего человечества! Это синдром строителей коммунизма, да? Не-е-ет, нам нельзя находиться в сторонке от общемировых процессов!
На ходу вставив диски с патронами, вошли в село. Сверху угрожающе лопотал лопастями вертолет. Оба пулемётчика смотрели на единственную улицу и разбегающихся жителей сквозь прорези прицелов. Они уже получили приказ от Шмелевича не оставаться в сторонке от общемировых процессов.
Глава 33
Коммандос, как муравьи, быстро вынесли десятка два звёздно-полосатых мешков с подарками для русских туземцев, забросили в кузов армейского грузовика. Приехал генерал Ковалеф, с беспокойством и отвращением посматривал в сторону домов. Вот в таких местах жили его предки?
Сперва его беспокоило, что жадные до подарков русские набегут такой толпой, что придется разгонять прикладами, а теперь сердце стиснулось тревогой: ни один не сдвинулся с места! Матери по-прежнему придерживают детей. Все просто смотрят. Как-то странно смотрят...
Джозеф Клитор, по роду деятельности особенно чувствительный к окружению, все больше дергался, вертел головой. Встречаясь взглядом с Ляхичем, искательно улыбался, расправлял плечи, но, когда смотрел в сторону русского села, бледнел, на глазах покрывался потом.
Тревога! вырвалось у него вдруг. Нам лучше убраться!
Коммандос начали с беспокойством оглядываться. Ляхич успокаивающе похлопал Джозефа по плечу, бросил солдатам с ленцой:
Не обращайте на парня внимания. Перед высадкой он начитался русских авторов. Чтобы, значит, лучше понять русских! Ну не идиот ли?
Ковалеф с улыбкой посмотрел на юного лейтенанта.
Сынок, сказал он отечески, мы никого не должны понимать, ясно? Это весь мир должен понимать нас! Америка превыше всего. Америка должна править миром. Мы даже не учим иностранные языки, ибо весь мир должен изучить наш язык, взять наш образ жизни! Понял?
Джозеф вытянулся:
Так точно!
Генерал испытующе всмотрелся в его юное, покрытое краской стыда лицо. Похоже, мальчишка в самом деле горд своей страной настолько, что уже забыл о страхе, который и у него, генерала, заползает под кожу, запускает острые коготки во внутренности.
Мне передали, сказал он уже спокойнее, что ни одной воинской части поблизости нет... А какие-либо войска быстрого реагирования не перебросить так уж незамеченными...
Так точно!
Генерал помолчал, спросил негромко:
Но что именно тебя беспокоит? Я привык доверять чутью своих солдат...
Меня уже ничто не беспокоит, отчеканил Джозеф. Америка превыше всего!
Ковалеф кивнул, поинтересовался:
Но что-то беспокоило?
Да, господин генерал!
Что?
Просто иррациональное чувство, господин генерал. Просто чувство.
Гм... А как оно тебе представлялось?
Он спрашивал настолько настойчиво, что Джозеф сказал после минутного колебания:
Мне показалось, что надо уходить... Почему-то почудились их церкви... старинные пушки... человек в треуголке и старинном камзоле...
Так-так, ответил Ковалеф с интересом. Джозеф вдруг увидел, что у генерала глаза умного и много повидавшего человека. Это интересно... моя жена тоже увлекается спиритическими сеансами. Но при чём тут те люди?
Надо уходить, сказал Джозеф тихо. Мы снова повторяем всё ту же ошибку.
Какую? переспросил генерал. Разве русские не такие же люди, как джапы или шведы?
Пока не такие... ответил Джозеф торопливо. Он попятился к вертолету. А пока не такие...
Ляхич смотрел с неудовольствием, разговор выглядит нелепым и непонятным. Да и генерал поморщился. Подошёл офицер связи с листком бумаги, раскрыл рот, красивый и красногубый, Ляхич увидел белоснежные пепсодентовые зубы... Затем ровный ряд зубов изломался. Ляхич, как в замедленной съемке, увидел во рту быстро растущий фонтанчик темно-красной крови. Из горла выплеснулся алой, дымящейся на солнце струей.
Ладони офицера в инстинктивном жесте накрыли поражённое место, но это уже были ладони мертвеца. Пуля вышла из затылка, разворотив дыру, в которую пролез бы кулак.
Джозеф стоял как замороженный. Теперь только уши уловили звуки далеких выстрелов. Справа и слева наземь тяжело грохались коммандос. Кто-то ранен или убит, но большинство целёхонькие, обалдевшие, но быстро сориентировавшиеся.
Ляхич повернул голову. Они лежали рядом с убитым офицером, потом сбоку тяжело рухнул Джозеф. Ему повезло, в него не стреляли. Потом Ляхич сообразил, что перво-наперво отстреливали офицеров. Следовательно, на них напала совсем крохотная группа. Любой десантный отряд обладает достаточной огневой мощью, чтобы залить здесь всё свинцом за две-три секунды.
Это местные! выкрикнул Джозеф с изумлением и злостью. Какие-нибудь местные активисты! Недобитые коммунисты...
Ляхич повернул голову, не отрывая её от земли. Щека перепачкалась в сырой земле. В глазах были страх и изумление.
Здесь всё ещё водятся такие идиоты?
Да, ответил Джозеф, стреляйте же!.. Мы здесь как на ладони.
Ляхич бросил взгляд в сторону вертолёта. Видно поникшего пилота, а из полуоткрытой двери торчат ноги пулемётчика.
Я могу вести вертолет, сообщил он, но мне не дадут вскочить в кабину... Я знаю, что такое охотники. Мой дед всё ещё стреляет лучше меня! С полумили бьет кролика на бегу...
Прорваться в деревню? предложил Джозеф быстро. Решайте быстрее! Не станут же они стрелять по своим!
К деревне нам как раз и не дадут прорваться, сказал Ляхич. В дальневосточной деревне все мужики охотники.
То и дело слышались глухие проклятия, вскрики. Десантники залегли, поливали пулемётным огнём заросли. Патронов не жалели, туземцев можно ошарашить нещадной огневой мощью.
Сержант Йохансон непрестанно выкрикивал ругательства. Он люто ненавидел этих тупых русских, которым принесли свет, культуру, сникерсы, пусть их не спрашивая... но как спрашивать о культуре тех, кто в ней ни ухом ни рылом?.. но эти тупые ни черта не понимают...
Прикройте меня! гаркнул он.
Ты куда? выкрикнул Ляхич.
На вертолёте крупнокалиберный...
Не договорив, он вскочил и, делая перебежки, падая и кувыркаясь, бросился к вертолёту. Видно было, как по его фигуре вспыхивают короткие злые искорки: пули бессильно рикошетили о бронекостюм.
Дверь уже была приоткрыта, сержант одним движением выдернул ещё тёплое тело пулеметчика. Из горла вырвалось злое рычание, руки жадно ухватили за рукояти, тяжёлое рыло пулемета повернулось в сторону леса.
Град крупнокалиберных пуль ударил по ветвям далекого леса. Видно было, как падают срезанные словно бритвой крупные ветки. Зашаталось и рухнуло молодое деревцо, перерубленное пополам.
Там им и конец! прокричал Ляхич неистово.
Почему? спросил Джозеф.
Он лежал распластавшись на земле, как камбала на морском дне, даже голову не повернул.
Охотники, ответил Ляхич.
В его голосе звучало нескрываемое презрение к существам, что гоняются по тайге за зверем, когда в любом супермаркете можно купить целую тушу. Уже освежёванную, порезанную, разложенную в целлофановые пакетики и заклеенную вакуумной пленкой.
Ну и что?
А то, ответил Ляхич злорадно, что охотники, какими бы ни были меткими, всё же стреляют в медведя или лося не прячась за укрытиями! Ведь лось не ответит очередью из автомата...
Джозеф в ответ только постарался глубже зарыться в мох. Он знал, что охотники, понятно, не прячутся от пуль, однако к зверю всё равно нужно подкрадываться. А если учесть, что у зверя как зрение, так и нюх не в пример человеческому, то скрываться охотники умеют не хуже армейских снайперов высшего класса...
А сержант в кабине вертолёта палил остервенело. Крупные гильзы со звоном вылетали из полуоткрытой двери, а из ящика нескончаемой лентой текла в патронозаборник смерть, смерть, смерть для русских. В боку занемело, он не сразу понял, что серьёзно ранен. Еще одна пуля нашла щель между щитками в плече. Но там совсем царапина, кровь почти не течёт...
Он рычал, ругался, поливал свинцовым дождём лес. Когда патроны кончились, быстро сменил ящик с лентой. В этот момент ещё одна пуля, выпущенная с невероятной силой, разбила щиток и разворотила нижнюю челюсть.
Сволочи... прохрипел он. Но я вас, гадов, достану и здесь, в России...
От потери крови в глазах потемнело, но он продолжал строчить, не замечая, что ствол пулемёта постепенно задирается к небу.
Последнюю очередь выпустил в зенит, но вцепившиеся в рукояти пальцы уже были пальцами мертвеца.
Десантники тоже стреляли и стреляли, пока Ляхич не крикнул:
Прекратить огонь!
Воцарилась тишина, один из коммандос рискнул вскочить, перебежками бросился к вертолёту. Сержант застыл в кресле пулеметчика, как каменная глыба. Руки вцепились в рукояти, ствол пулемета задрался к небу, и сам сержант слегка сполз на сиденье, так что теперь он словно ожидал нападения сверху, атаки небесных ангелов, и готовился защищать от них свою Америку, страну половых свобод и всяческих раскрепощений.
