Юрий Никитин - Труба Иерихона
Мороз козырнул, а Шмелевич принялся высвобождать из разбитого бронетранспортёра трупы. Вертолёт по сигналу снизился, сделал круг и опустился неподалеку. Один из пулемётчиков выпрыгнул, взялся помогать грузить убитых на борт.
Когда от аула показалась большая группа, вертолет из предосторожности поднялся, облетел всех, заодно осматривая и окрестности. Мороз и пятеро его десантников конвоировали целую толпу, состоящую из одних мужчин. Шмелевич быстро пересчитал: сорок человек. Разного возраста, угрюмые, зыркающие исподлобья, они и здесь старались не терять достоинства: смотрели гордо, спины прямые, взгляды надменные.
При виде подбитого бронетранспортёра все сдержанно заулыбались. У двух подростков вид был такой, что прямо сейчас поднимутся на носки и пойдут в огненной лезгинке, празднуя поражение врага. Мужчины постарше прятали довольные усмешки в усы, переглядывались, глаза довольно блестели.
Один из задержанных сказал красивым гортанным голосом:
Ну и зачем нас сюда привели?.. Мы будем жаловаться в обэ... обээсэс... В НАТО будем жаловаться!
Второй, осанистый, в красивой высокой папахе, сказал ещё громче, с возмущением:
Как можно хватать невинных людей?.. Если ваших побили, то ищите тех, кто их побил!
Подросток сказал дерзко:
Полазайте по нашим горам!..
Его друг, такой же красивый и с дерзкими глазами, поддержал уже со смехом:
Да-да, полазайте!.. И соберите все улики, чтобы могли доказать, кто их замочил!..
Шмелевич, у которого дыхание из груди вырывалось сдавленное, с хрипами, а то и вовсе со свистом, трясущимися руками сунул пистолет в кобуру. Горцы надменно смотрели, как он сдёрнул с плеча автомат, снял с предохранителя. Остальные десантники по-прежнему молча и угрюмо держали на прицеле всю группу.
Огонь! скомандовал Шмелевич.
Треск автоматов смешался с испуганными криками. Передние упали сразу, но те, кто стоял за ними, попытались бежать. Пули настигали их в спины, головы. Поднялся страшный крик. Раненые кричали, подростки растеряли гордость и пробовали уползать на брюхе, прятались за трупами, кричали уже жалобно, по-детски.
Десантники, суровые и молчаливые, как киборги, шли следом. Чёрные дула автоматов расцветали огнём, откуда со страшной скоростью вылетали свинцовые осы. Кое-кто на ходу выдёргивал сдвоенный рожок и быстро вставлял другим концом. Сапоги ступали по лужам крови, что быстро впитывалась в сухую землю.
Потом лишь Глушенко ходил среди убитых, пинал, изредка слышался одиночный выстрел. Иногда после выстрела тело дёргалось, Глушенко что-то бурчал, переступал, глаза придирчиво шарили по сторонам.
Десантники заканчивали собирать в бронетранспортёре остатки документов, жетоны. Шмелевич бродил вокруг места схватки, круги все расширялись, всматривался под ноги.
Вернулся он последним, десантники уже ждали в точке сбора. С почерневшим лицом, Шмелевич тяжело дышал, пальцы то и дело дергались к рукояти пистолета.
Высоко в небе то приближался, то отдалялся шум вертолета. Боевая машина барражировала над группкой людей, готовая прикрыть огнем двух крупнокалиберных пулемётов. Видны были фигурки в проёмах на месте дверей, что прикипели к длинным стволам.
Шмелевич указал в сторону аула, сделал знак, что вся группа погрузится на борт там. Вертолет качнулся, пошел боком, затем выровнялся и начал удаляться в сторону аула.
Глушенко спросил настороженно:
Что случилось, майор?
Ты сколько привел? спросил Шмелевич.
Сорок...
А надо еще десятерых, отрубил Шмелевич. Посмотрел в непонимающее лицо старого друга, с которым прошёл ещё кампанию в Афгане от начала и до конца, бросил зло: Когда вы ушли, мы здесь обнаружили ещё одного... Похоже, к нему привязали толовую шашку. Парень потерял голову, бросился убегать... Ну, гады позабавились, дали отбежать, потом рванули... Только номерной знак остался да ошмётки мяса на ошмётках сапог.
Не прибегая к уловкам, скорым шагом, кое-где переходя на бег, они направились к селу. С вертолёта передавали, что в селе спокойно, пока никто ни о чем не подозревает. Хоть село и небольшое, сказал командир вертолета, но убили мужчин незаметно. Зато детворы много, ими всё кишит... Подрастают новые бойцы!
Глушенко зло ругался на бегу, выкрикнул:
Будь моя воля...
Ишь чего восхотел, огрызнулся Мороз, он был известен среди десантников тем, что имел два высших образования, от службы не косил, а сам напросился в ВДВ. Не дал бог свинье рога... А то б всех перебодала!
Сам ты... сказал Глушенко и выматерился. Они ж плодятся, как крысы!.. Жлобится наш майор, сентиментальничает!.. Я бы по сорок за каждого нашего убитого. А то бы и всех, кого встречу, в распыл!
Продвигались привычными тройками. Слева от Шмелевича Мороз на бегу ухитрился передернуть плечами, словно не вспотел от бега, а, напротив, озяб:
Черт, а я ещё как-то хотел поучаствовать в совместных с НАТО операциях... Мне бы там поучаствовали!
Чего? не понял Глушенко. А что, ты рожей не вышел?
Не принято там, пояснил Мороз. Ну, расстреливать...
Что не принято? удивился Глушенко. Кем?.. Империей? А с каких пор она стала у нас командовать?..
Ну... это ж принято...
Они оглянулись на Шмелевича. Майор шел сосредоточенный, взведённый, как курок перед выстрелом.
Поймав на себе вопрошающие взгляды, отмахнулся:
Плюнь. И сейчас, и вообще. Делай так, как правильно, а не так, «как принято». Хрен знает, кем принято и для чего принято! Если враг не сдаётся его уничтожают.
Хорошее правило, ответил Глушенко, повеселев. За наших убитых мы будем убивать их, а не писать жалобы в ООН. Как скажете, майор?
Шмелевич отмахнулся на ходу:
Жалобы правильнее, законнее. Вот только бандиты не понимают, что жалобы законнее. Даже не пошатнутся, заразы, когда в них летят не пули, а жалобы. Приходится нашим могучим жалобам помогать этими вот слабенькими пулями.
А Мороз сказал утешающе:
Тут новых нарожают. Мы ж все видели, что у каждой бабы по десять детей! А то и больше. Если их не стрелять, то их внуки отберут у наших внуков всю Россию.
А что у них такая рождаемость... начал Глушенко.
Плодовитость, поправил Мороз.
Ну пусть плодовитость.
У них вера запрещает аборты, понял? И предохраняться тоже нельзя. Аллах, мол, велел плодиться.
Глушенко думал-думал и брякнул:
Хорошая у них вера. Нужная. Вернусь со срочной, тоже ислам приму. И бабу заставлю принять. И родню всю, а то у моего старшего брата только один ребёнок... Ты знаешь, какой у меня братишка? По две подковы гнёт! Коня на плечи берёт и вокруг хаты ходит. Грузовик в грязи застрянет, он в одиночку вытаскивает... Таким бы плодиться да плодиться!
Дома приблизились, десантники начали растягиваться в цепь, перешли на медленный шаг. За это время там могут успеть поставить растяжку, а то и какой джигит сейчас ловит кого-нибудь из них, проклятых русских, на мушку... А потом бросит винтовку и смешается с односельчанами, которых принято называть «мирными жителями». Эти мирные конечно же своих не выдадут. Будут, посмеиваясь, наблюдать, как тупые русские беспомощно рыщут в саклях. Даже если найдут брошенные винтовки, на тех не написано, кто стрелял... Никакой криминалист не отыщет хозяина! Да и кто будет присылать из Москвы криминалистов? Так что убитые останутся неотомщёнными...
Словно подслушав горькие мысли майора, Глушенко сказал очень серьёзно:
Месть не наш принцип. Мы должны быть гуманными... Но... Вы ж знаете, я всегда жидов ненавидел! Иначе какой я тогда буду хохол? Но после одной встречи кое-что передумал... Сейчас переписываюсь по емэйлу с одной. Да, из Тель-Авива. Она рассказала, как они расправляются с террористами... у меня слюнки текли! Что их жидовский народ такие расправы поддерживал, это понятно, у нас народ тоже «за», но там и правительство «за». Более того, она рассказала про интифаду...
Что это? поинтересовался Шмелевич.
Понимаешь, израильтяне террористов вообще в плен не берут: стреляют на месте. Так вот арабы придумали такой метод борьбы: пацаны до четырнадцати лет выходили на улицы и забрасывали израильские патрули камнями. Забрасывали бронемашины, бэтээры, вообще любые войска, даже гражданских... Ну, тут бы наши вообще руки опустили и вышли из оккупированных районов, верно?
Мороз в затруднении почесал лоб:
Да, с детьми не повоюешь... А что же израильтяне?
А их глава правительства... не помню, президент или премьер... или еще кто, заявил: если хоть один из наших попадёт в больницу, двести ваших попадут на кладбище!
Мороз хохотнул в восторге:
Так и сказал? Во дает!.. Можно я за него проголосую?.. Нам бы его в правительство!
А Шмелевич бухнул:
Если там его не переизберут, пусть идёт к нам. Хоть и еврей, я за него проголосую.
Мороз напомнил:
И чем кончилось?
А израильские патрули, продолжил Глушенко, начали врываться в дома, где могли быть подозреваемые... учти, только подозреваемые!.. а там прикладами и сапогами так месили всех подростков, что те отдавали Аллаху души либо сразу, либо по дороге в больницу. Месили всех, у арабов семьи многодетные. Но не стреляли, ведь арабы ж не стреляли, а тоже так: те камнями эти прикладами. В результате интифада закончилась так же, как и все взрывы. Вообще, как она написала, а я ей верю, израильтяне стараются этих ребят не арестовывать вовсе. Зачем? Чтобы продажные адвокаты нашли лазейки в законе, дабы выпустить на свободу? И никаких расследований. Разве что внутреннее, своими силами.
