Владислав Русанов - Отрок московский
– Нет. Я о нем и не думал даже, – честно ответил он.
– Чего ж ты тогда через стену лезть удумал?
– Да… – Парень замялся.
– Зазноба, не иначе? – ухмыльнулся новгородец. – Да ладно! Чего потупился, как красна девица? Дело молодое. Из княжьей челяди кто?
– Нет. Она смолянка. Ее похитили и сюда привезли.
– Кто это на Руси девиц похищать удумал? – Голос Василька посуровел. – Или немцы балуют?
– Нет, не немцы. Мадьяры.
– Мадьяры? Ты уж извини, вьюноша… Тебя как звать-то, к слову?
– Никитой кличут.
– Так вот, извини, Никита. Уж больно твои речи на сказку похожи.
– Это мадьярский боярин, из Пожоня, – обиделся парень. – Я за ним от самого Витебска гонюсь. А сюда, между прочим, он вместе с рыцарем франкским приехал. К одному и тому же немцу дело у них.
– Как немца-то звать? – быстро спросил ловец.
– Фридрих. Фридрих фон Штайн.
– Ну, так и есть! Это ж правая рука Готфрида фон Роге, Великого магистра! Боюсь, брат Никита, нам по-любому вместе идти придется. Как говорится, одной веревочкой связаны.
– Так я и собирался через стену и на княжеское подворье. Я вчера одного из охранников Андраша Чака выследил.
– Андраш Чак – это пожоньский господарь, что ли? Наслышан я про него, наслышан.
– И чего ты наслышан?
– После как-нибудь расскажу. Сейчас время терять жалко.
Василько поднялся, отряхнул снег с портов.
– Так как же мы? – удивился Никита. – Набат бьют. Сейчас все проснутся…
– Уже проснулись. Войско на стены выводят. Те стены, что посад окружают, им тоже защищать надобно, так ведь?
– Ну, так.
– Значит, половину ратников из Верхнего замка сейчас выведут. Если не больше. Народ с факелами бегает. Шум, гам. Вот сейчас и надо проскакивать. Если и заметят, то примут за конюхов или оружейников. А мы скажем: «Идем по приказу брата Фридриха фон Штайна!» Кто там разбираться будет? Не до нас.
Никита одним прыжком вскочил на ноги.
– Так чего мы ждем?
– Тебя, отрок, тебя.
Они вскарабкались по валу. Василько шел осторожно, то и дело внимательно поглядывая по сторонам. Около стены он согнулся, подставляя Никите спину.
Парень без лишних слов забрался на него, а когда новгородец выпрямился, то встал ногами на плечи.
– Достаешь? – донесся снизу хриплый шепот.
– Дотянулся.
– Залазь. Веревка у тебя есть?
– Есть.
– Веревку привяжешь, конец спустишь.
– Ага!
Зацепившись кончиками пальцев, Никита подтянулся и оседлал частокол.
Глянул сверху – левый берег Двины покрывало множество движущихся огоньков, будто бы светлячки со всего леса задумали переселяться в поисках лучшей жизни. Огненные ручейки сливались в реку, а потом растекались на правом берегу, охватывая Полоцк широким полукругом. Литва пришла. Князь Витень явился на зов полочан. Только крестоносцы – вояки умелые, наверняка разъезды пустили вокруг города, которые и заметили приближение вражеской армии да предупредили Фридриха фон Штайна и его военачальников.
Никита вздохнул. Деваться-то некуда. Теперь и они словно в ловушке. Обмотал веревку вокруг одного бревна.
– Держи!
Через несколько мгновений новгородец сидел рядом с ним. Лунный свет озарил русую коротко подстриженную бороду, густые брови и вздернутый нос. Наверное, девкам он казался красавчиком, первым уличанским женихом. Но светлые глаза глядели серьезно – чувствовалась выучка.
– Я первым иду. Будешь спину прикрывать, – шепнул он и спрыгнул вниз.
– Погоди! – Никита ухнул следом, по пояс провалившись в сугроб. – Ты как думаешь Жихаря обратно через стену волочить?
– А зачем его волочить?
– Так у тебя же задание от Юрия Даниловича…
– Никого мы волочить не будем. Сегодня, – жестко отрезал новгородец, – разведаем, разузнаем и обратно. А там старший решит. Понял?
– Э, нет, так не пойдет, мне Василису…
– Слушай меня внимательно, отрок. Хочешь, чтобы мы тебе помогли? Выполняй наши правила. Спугнуть Жоффрея я тебе не дам. Уяснил?
– Уяснил, – кивнул Никита, уже сожалея, что связался с непрошеными помощниками.
Они пошли по задворкам, мимо выгребных ям и сенников. Кучи перемешанного с соломой конского навоза исходили теплом и острым, ни на что не похожим ароматом, не таким уж и противным.
В просветах между строениями мелькали блики факелов. Ругались люди. На русском и на немецком. Кони, встревоженные топотом и суетой, ржали и били об пол кованными на зиму копытами.
Невидимый звонарь на колокольне Софийского собора наконец-то успокоился.
Василько поднял руку, предостерегая.
– Что там?
– Да ничего… Меньше болтай, – сердито буркнул ловец. Но все же смилостивился и объяснил: – Мы на задах княжеского терема. Вон молодечная[154], или как она там у них зовется?
– Что дальше делать будем?
– Да ничего пока. Оглядимся.
Они притаились в узком проходе между бревенчатой стеной и копной сена, плотно набитой под навес. Из рубленого окошка в аршине над головой доносилось фырканье коней.
Глядя на возвышающуюся впереди громаду княжеского терема, Никита тихонько сказал:
– Я мог бы по стенке забраться.
– И дальше что?
– В окошки позаглядывать.
– Много ты там увидишь. И кто тебе даст карабкаться? Голову налево поверни…
Осторожно выглянув из-за угла, парень увидел часового в белом балахоне с крестом на спине. Немец скучал, опираясь на алебарду.
– А что же делать?
– Думать надо…
Василько снова шагнул в густую тень и надолго замолчал.
Никита переминался с ноги на ногу, чувствуя, что начинает замерзать.
– Так, – сказал наконец новгородец. – Немца мы уберем. Я надену его плащ. Буду крыжаком. А ты… Ты будешь мальчишкой на побегушках – охапку соломы в руки и иди позади меня. Понял?
Нельзя сказать, чтобы ученику Горазда очень понравилась задумка ловца, но деваться было некуда – самому-то в голову ничего лучше не приходило. Он кивнул.
Василько крадучись вышел из-за угла. Сперва медленно, но после трех шагов перешел на стремительный бег, завершившийся прыжком. Ливонец-часовой только начал поворачивать голову, привлеченный шорохом, а ладони новгородца вцепились ему в затылок и подбородок, крутанули. Раздался негромкий, но мерзкий хруст, и немец обмяк в сильных руках разведчика. Бережно опустив тело на землю, ловец быстро стянул с него накидку, сунул голову в ворот, а руки – в рукава.
– Ну-ка, за руки, за ноги…
Вдвоем они оттащили убитого часового в тот самый закоулок, где недавно прятались. Василько взгромоздил на плечо алебарду, а Никите не оставалось ничего иного, как захватить охапку соломы побольше. Парень постарался прикрыть подбородок, оставив только глаза. Не хватало еще повстречать кого-то из мадьяр и по-глупому себя выдать.
Они покинули задний двор, наискось пересекли площадку и оказались у самого крыльца княжеского терема. Здесь ярко горели факелы, роняя искры на снег, и суетился народ. Кроме десятка охранников и целой кучи челяди, снующей туда-сюда, в стороне от толпы топтались два рыцаря не из простых, если судить по надменным лицам и добротным доспехам. Никита, с трудом смиряя бешено колотящееся сердце, позавидовал новгородцу, шагающему прямо и уверенно, как у себя дома.
– Просто пройдем мимо, – шепнул Василько, не оборачиваясь.
«Только бы не выдать себя», – подумал парень, крепко обнимая солому, пахнувшую прелью.
Их заметили и окликнули.
– Halt! Wohin gehst du?[155] – рявкнул рыжий немец с торчащими как у кота усами.
– Anordnung![156] – нагло ответил Василько, не сбавляя шага.
– Dessen Anordnung?[157]
– Commander![158] – Железные нотки в голосе новгородца не оставляли сомнений, что приставучему ратнику не поздоровится, если распоряжение командора не будет выполнено точно в срок.
И тут резные двустворчатые двери распахнулись, и на крыльце появился статный крестоносец с длинными каштановыми кудрями с проседью и ровно подстриженной бородой. Поверх плаща с алым крестом поблескивала толстая золотая цепь – знак высокого положения в Ордене. Но взгляд Никиты приковал не он, а идущий рядом вразвалочку смуглый горбоносый мужчина в бобровой шапке. Андраш Чак. Парень изо всех сил пытался отвести глаза, потупиться, но не мог. И с ужасом понял, что пожоньский жупан узнал его.
– Herr Friedrich! Еin Pfadfinder![159]
Фон Штайн не раздумывал ни мгновения.
– Halten Sie es! Schnell![160]
Первого немца, бросившегося на него, Никита пнул в колено. Следующему швырнул в лицо солому и свалил подсечкой. Увернулся от распахнутых объятий. Ударил с двух рук. Хрустнула кость. Парень почувствовал кровь на костяшках.
– Lebend gefangen![161] – словно плетью стегнул брат Фридрих.
Позади с громким «хэканьем» Василько размахивал алебардой.
Никита в прыжке сбил с ног еще одного немца – из тех самых расфуфыренных гордых рыцарей, что стояли у крыльца особняком. Проскользнул между двух ратников, столкнувшихся плечами. И уже на краю освещенного факелами круга обернулся. Новгородец, окруженный врагами, как медведь сворой лаек, умело отмахивался алебардой, но не мог сделать ни шагу по пути к спасению.
