Кассандра Клэр - Город стекла
– И вот я все узнала.
– Узнала, – тоскливо повторила Джослин. – У тебя есть все причины ненавидеть меня.
– Все не так, мама. Просто…
– Ты мне не доверяешь. Не виню тебя. Надо было все рассказать. – Джослин коснулась плеча дочери и, когда та не отстранилась, продолжила: – Можно, конечно, оправдываться, будто я тебя защищала, но понимаю, как это звучит со стороны. Я слышала твою речь…
– Слышала? Как я тебя не заметила?!
– Я укрылась в самом дальнем конце Зала. Люк предупредил: якобы мое присутствие только всех расстроит – и был, наверное, прав. Мне так сильно хотелось видеть тебя, что я проскользнула внутрь после начала встречи и спряталась в тени. Сегодня…
– Я выставила себя полной дурой? Сама догадалась.
– Нет. Сегодня я тобой горжусь.
Клэри обернулась к матери:
– Гордишься?
Джослин кивнула:
– Конечно. Ты показала Конклаву, на что способна, явила каждому самых дорогих для них людей.
– Ага. Откуда знаешь?
– Они все звали тебя разными именами. Я же видела свою дочь.
– О… – Клэри опустила взгляд себе под ноги. – А поверят ли насчет рун? Надеюсь, правда, что поверят…
– Можно мне взглянуть?
– На что?
– На руну. Ту, которой ты намерена скрепить нефилимов и нежить. Впрочем… если не можешь…
– Да нет, могу, конечно.
Клэри принялась чертить знак на мраморной ступеньке. Линии – простые и сложные одновременно, прямые внахлест с извилистыми, – загорались золотым огнем. Клэри наконец поняла, почему эта сильная руна выглядит незаконченной: ей нужно отражение. Знак-близнец, знак-партнер.
– Союз, – сказала Клэри, убирая стило. – Та к я называю эту руну.
Джослин смотрела, как линии, вспыхнув напоследок, гаснут, оставляя в мраморе тлеющий черный след.
– Еще в молодости, – заговорила она, – я изо всех сил пыталась объединить нефилимов и нежить, чтобы вместе мы могли защитить Договоры. Тогда казалось, что я преследую мечту, непостижимую для прочих нефилимов. И вот ты показала ее буквальное воплощение.
Джослин крепко-крепко зажмурилась:
– Сегодня в Зале я кое-что поняла. Столько лет я прятала тебя от нашего мира, не разрешала ходить в «Адское логово». Там пересекаются нежить и примитивные, а значит, и нефилимы. Тебя тянуло туда нечто, позволяющее видеть сумеречный мир. Я скрывала его, желая защитить свою дочь. Нет бы заниматься с тобой, учить приемам, воспитывать в тебе дух. – Джослин говорила очень грустно. – Однако ты повзрослела и обрела силы. Теперь я могу открыть тебе правду. Если захочешь.
– Не знаю… – Вспомнились страшные картины прошлого, явленные ангелом. – Я обозлилась на тебя из-за неправды. Теперь вот не уверена, готова ли принять что-то ужаснее.
– Я посоветовалась с Люком, и он говорит: лучше все тебе рассказать. Даже то, что я никогда не рассказывала ни ему, ни кому-то еще. Вещи неприятные, зато правда.
Закон суров, но он закон. Клэри обязана выяснить правду – всю, до конца. Ради Джейса. Ради себя. Она сжала стило так, что побелели костяшки.
– Говори, я готова.
– Значит, готова… – Джослин глубоко вздохнула. – Даже не знаю, с чего начать.
– Начни с того, как ты додумалась выйти замуж за Валентина. За такого человека… родила ему меня. Он же чудовище!
– Нет, он человек. Не самый добрый, но если хочешь знать, почему я вышла за него, то вот причина: любовь.
– Неправда. Валентина нельзя любить.
– Я влюбилась в него в твоем возрасте, Клэри. Тогда Валентин казался совершенным: умный, забавный, прекрасный, очаровательный… Понимаю, ты думаешь, полюбить его могла только безумная. Однако ты видела нынешнего Валентина. А тогда, в школе, его все обожали. Юный Валентин излучал свет, словно открыл дверь в некую часть вселенной, к источнику этого света, которым еще можно и делиться с окружающими. По Валентину все девчонки сохли, и казалось, у меня ни единого шанса. Во мне ведь ничего особенного парни не находили. Моим лучшим другом стал Люк, и я держалась ближе к нему. Однако твой отец выбрал меня.
Клэри хотела сказать: «Вот ведь не повезло», – но сдержалась. Может, из-за тоски в голосе матери, из-за печали и сожаления. Может, из-за слов о том, как Валентин словно бы излучал свет… Самой Клэри показалось, будто свет излучает Джейс. Сейчас такая мысль выглядит глупой… влюбленные, похоже, думают одинаково.
– Понятно, – сказала дочь. – Тебе тогда исполнилось шестнадцать, но позднее-то выходить за Валентина было необязательно.
– Я вышла за него в восемнадцать. Валентину исполнилось девятнадцать, – буднично ответила Джослин.
– Господи! – ужаснулась Клэри. – Меня бы ты убила, выскочи я замуж в восемнадцать.
– Точно. Однако Сумеречные охотники, мы то есть, живут меньше примитивных, часто гибнут жестокой смертью. Потому стараются успеть все раньше обычного срока. Хотя, даже по нашим меркам, с замужеством я поторопилась. Впрочем, родные – и Люк – радовались. Думали, Валентин – отличная пара. Он и был отличной парой… в юности… Единственный, кто отговаривал меня от свадьбы, это Мадлен. Мы дружили со школы, и, когда я рассказала о помолвке, она заявила, будто Валентин на самом деле эгоистичен и нетерпим и под маской шарма прячется страшная аморальность. Я упрекнула Мадлен в ревности.
– Она и правда ревновала?
– Нет. Мадлен оказалась права. Просто я не хотела слышать обвинений в адрес любимого. – Джослин посмотрела себе на руки.
– Ты раскаялась? Пожалела, что вышла за Валентина?
– Клэри, – устало произнесла Джослин. – Мы жили счастливо, по крайней мере, первые годы. В поместье родителей, за городом. Валентин не хотел жить в пределах Аликанте и то же советовал остальным членам Круга. Хотел избежать любопытных глаз Конклава. Вэйланды поселились всего в миле от нас, недалеко обосновались и прочие: Лайтвуды, Пенхоллоу. Вокруг нас кипела жизнь, работа, и я ощущала себя словно бы в центре мира, подле Валентина. Он же ни разу не дал мне почувствовать себя не у дел, ненужной. Напротив, я стала ключевым элементом Круга. Одной их тех, к чьему мнению Валентин прислушивался. А он все твердил, что без меня ничего не добился бы, остался бы никем.
– Правда? – Клэри с трудом могла представить, как Валентин говорит нечто подобное. Как признается в… слабости.
– Правда… то есть Валентин так говорил – и при этом лгал. Он просто не мог остаться никем. Он родился быть вождем революции. Все больше и больше народу присоединялось к Кругу. Все больше людей заражал Валентин своей страстью, блеском новой мысли. В ту пору он почти не заговаривал о нежити, только о старых, негибких и неверных законах. О реформе Конклава. Дескать, в мире должно быть больше нефилимов, мы должны сражаться с демонами в открытую, не прятаться. Гордо исполнять миссию. Соблазнительная идея: мир, где монстры нас боятся, а примитивные боготворят. Мы были молоды и считали: да, благодарность необходима. И ни о чем не догадывались. – Джослин сделала глубокий вдох, как будто собираясь нырнуть в воду. – Потом я забеременела.
Клэри ощутила холодное покалывание в затылке. Она снова засомневалась, хочет ли слышать правду, в том числе о том, как Валентин превратил Джейса в монстра.
– Мам…
Джослин покачала головой:
– Ты спросила, почему я не рассказывала о брате. Слушай. – Джослин судорожно вздохнула. – Я была счастлива узнать, что скоро стану матерью. Валентин – тоже. Он говорил, будто мечтает стать отцом, помочь сыну стать воином, как ему самому помог отец. «А если родится дочь?» – спросила я. «Девочка тоже станет бойцом, не хуже мальчика», – с улыбкой отвечал Валентин, и мне тогда все казалось идеальным… Затем покусали Люка. Говорят, шансов, что с укусом передастся ликантропия, – один из двух. Я бы сказала: три из четырех. На моей памяти ни один укушенный не избежал инфекции, и Люк – не исключение. В следующее полнолуние он обратился, а наутро пришел к нам на порог, весь в крови и лохмотьях. Я хотела утешить друга, однако Валентин загородил меня, сказав: «Ты беременна». Как будто Люк собирался вырвать у меня дитя из-под сердца. Я по-прежнему видела перед собой Люка. Но Валентин увел его в лес и вернулся позднее один. На расспросы ответил: дескать, Люк в отчаянии покончил с собой. Предпочел… смерть.
Джослин как будто заново переживала горе. Клэри вспомнила, как у нее самой на руках умирал Саймон. Есть в мире вещи, которые не забудутся.
– А на самом деле Валентин просто дал Люку нож, – тихо проговорила Клэри. – И заставил Стивена развестись с Аматис. Только потому, что его шурин стал оборотнем.
– Я не знала. После известия о смерти Люка я словно провалилась в бездонный колодец. Все время спала, ела только из-за ребенка. Примитивные такое состояние называют депрессией, но у нефилимов подобных слов нет. Валентин решил, что у меня трудная беременность, и сказал всем, будто я заболела. Потом и правда напала болезнь – бессонница. По ночам мерещились странные звуки, вопли. Валентин снабдил меня снотворными зельями, но от них только снились кошмары. Очень страшные: словно Валентин вонзает в меня нож или травит удушающим ядом. Утром я просыпалась измученной. О событиях во внешнем мире никто не сообщал. Оказывается, Стивен развелся с Аматис, взял в жены Селин. Я жила как в тумане. Потом… – Джослин сцепила дрожащие руки, – родился ребенок.
