Обгоняя время - Дмитрий Валерьевич Иванов
Мужичок ушёл, оставив после себя странное чувство незавершённости. И тут внезапно меня накрыла волна воспоминаний — события 89-го года всплыли в памяти, как будто это было вчера. Особенно ярко вспомнилось падение Берлинской стены. Как и в других соцстранах, тогда повсюду открывались границы, но именно кадры из Германии врезались в память — те телевизионные моменты, когда немцы ликовали, ломая стену. Радость на их лицах была неподдельной, почти осязаемой.
А ведь это произошло как раз вскоре после моего дембеля. Как быстро всё завертелось-то! Хотя, если подумать, Рейган ещё в 87-м открыто просил Горбачёва разрушить стену. Но узнал я об этом намного позже, из газет.
Но что я могу сделать тут? Да и стоит ли что-то менять?
Как и запланировал ранее, принимаю ванну и ложусь спать. А утром иду в свой гараж за машиной, которая, зараза, отказывается заводиться по причине севших аккумуляторов. Но чем хороши советские гаражи — это тем, что всегда можно рассчитывать на соседей. Гаражный народ — особая порода людей. Стоит только приоткрыть капот, и тут же рядом появляются дядьки с проводами наперевес, готовые помочь. И что самое приятное — ни копейки за «прикуривание» не возьмут!
Первым делом — на работу. Хотя, по идее, выходить мне только послезавтра, прямо на 23-е февраля. Я это специально так подгадал, когда заявление на отпуск писал — чтобы вернуться к празднику.
Не успел я переступить порог, как меня оглушила фраза:
— Я с тобой перехожу в хозуправление! — вместо приветствия выпалила Аня Малова, моя секретарша.
Но девушка тут же исправилась, и за подарок в виде коробки духов, даже соизволила ткнуться холодным носом в мою щёку.
«Нос холодный, значит, здорова», — шучу про себя я.
— Меня что, с комиссии сняли? — спрашиваю девушку.
— Нет ещё, — спокойно отвечает Аня, как будто дело уже решённое. — Но всем известно, что ты на хозуправление уходишь. Вроде даже это повышением считают. Материальные ценности, две турбазы, санаторий, автотранспорт весь на тебе будет. Плюс дачи и прочее. Меня уже подарками задарили — отношения налаживают, — поясняет довольная секретарша и кивает на стол, где, рядом с моей коробкой духов, лежит ещё одна: дорогая на вид коробка конфет, сверкающая глянцевым блеском.
— Был такой разговор, но, блин, чего так срочно⁈ — немного раздражён я подобным поворотом событий. Не люблю, когда перемены налетают внезапно, без предупреждения.
— Так ведь строительство началось, вернее, достройка нового здания крайкома…
— Там у крайкома не больше четверти метров, и я вполне мог бы курировать стройку с нынешней своей должности. Колись, откуда ветер дует? — пытаю девушку.
— На бюро Шенин объявил. Официально, — докладывает Аня. — И на твоё место уже Бобрикова ставят, и я с ним точно не сработаюсь — у него такой сальный взгляд, того и гляди, за задницу ущипнет.
— Было бы за что щипать…, — с сомнением оглядываю я тощую фигуру девушки и направляюсь в приёмную первого.
— Пока не могу доложить — у него Казьмин, — холодно отрезала секретарша, отказывая мне в доступе к «телу», а если точнее, к ушам первого.
Казьмин сейчас — первый Хакасского обкома КПСС, и мне бы с ним тоже не мешало переговорить по своим шкурным выборным делам. Но не силой же в кабинет прорываться? Послушно сажусь на стул в приёмной, где уже томится парочка сотрудников крайкома. Один, вроде как, из отдела промышленности, другой — из отдела по сельскому хозяйству. Но чинами пониже меня будут, и неважно, что я пришёл позже — пойдут они после меня. Посетители это понимают, отчего доброжелательности ко мне в их взглядах не наблюдается.
Наконец, дверь открывается, и в проёме появляется Геннадий Петрович Казьмин. Увидев меня, он разворачивается и с усмешкой бросает вглубь кабинета:
— Ну вот, Штыба тут как раз!
— Пусть заходит. И ты вернись! — доносится оттуда глубокий, властный голос первого.
Слегка развожу руками для ждущей парочки, мол, что могу поделать — вызывают. Незачем отношения с сотрудниками крайкома портить.
— Я не с пустыми руками, — достаю я красивое чеканное блюдо в кабинете первого.
Знаю, что Олег Семёнович Шенин собирает такие вещи, особенно разные тарелочки — фарфоровые, стеклянные, с разных уголков мира. А вот теперь будет ещё и медная, для разнообразия.
— Спасибо, спасибо. С победой на чемпионате, кстати! Как отдохнул? — доброжелательно начинает разговор Олег Семенович, и я выдыхаю.
Я не из трусливых, и косяков за мной нет. Но когда это мешало начальнику втык дать своему подчиненному?
— Вот зачем я тебя вызвал, — грешит против истины Шенин, так как это я сам к нему пришёл. — Пока ты ездил по разным городам нашей страны, у меня в январе была встреча с прессой. Знаешь, сколько газет у нас выпускается в крае?
— Сто девять на начало года. Общим тиражом — миллион сто-миллион двести тысяч экземпляров, — отчеканил я, словно на экзамене.
— О как! Олег, он знает! — непритворно удивился Казьмин, да и Шенин был озадачен точностью цифр.
На самом деле не далее как вчера я наткнулся на новогодний отчет с бюро о прессе, который валялся нечитанным у меня в квартире, и внимательно его изучил. Тогда же у меня родилась идея начать печатать что-то типа «Вечёрки» в Красноярске, вот и запали цифры в голову.
— Может, и сколько у нас коммунистов среди журналистского состава ты знаешь? — настороженно поинтересовался гость из Хакасии.
— Журналистов чуть больше тысячи, и коммунистов почти половина из них, точнее, чуть меньше пятисот, — не разочаровал я товарища.
— Красавец! — хвалит меня первый. — Значит, моё задание тебе не покажется трудным. Бумаги и краски у нас в крае не хватает! Прикинь, какие издания оставить на прежнем уровне, а у каких тиражи можно подсократить? «Советскую Хакасию» только не трогай.
— Понял, — беру я под козырёк.
В том самом отчёте с бюро крайкома я
