Штрафбат Павла Первого: Штрафбат Его Императорского Величества. Спецназ Его Величества. Диверсанты Его Величества. Заградотряд Его Величества - Сергей Николаевич Шкенев
Второе известие поначалу показалось хорошим: Кутузов наконец-то овладел ситуацией в столице и выдавливает паникующего и лишённого общего командования противника из города. Есть, правда, кое-какая загвоздка… Именно отсутствие командиров не позволяет провести с англичанами и шведами переговоры о капитуляции. Михаил Илларионович даже взял на себя смелость и пообещал сдавшимся справедливый суд, но успеха не имел. Пришлось ему действовать грубой силой. И вот сейчас неприятель, числом не менее трёх тысяч, намерен пробиваться по единственно свободному пути – мимо дома Лопухиных. А сколько нас? Из красногвардейцев в строю только четырнадцать человек, остальные ранены. Взвод Акимова – ещё тридцать, да я с Ефимычем. Вот такая ситуация…
– Ваше Императорское Величество! – Тучков взволнован. – Государь, вам необходимо срочно отойти в более безопасное место.
– Да? – Изображаю удивление. – Никуда я не пойду, Александр Андреевич, тем более в одиночестве.
– В сопровождение будет выделено…
– Какое сопровождение, капитан? А ты с кем останешься?
Командир красногвардейцев помрачнел, но упорно стоял на своём:
– И тем не менее, Ваше Императорское Величество… Народ не простит, если…
– А не помолчать бы тебе, Александр Андреевич? Молод ещё царям-то перечить. Vox populi нашёлся! Я, между прочим, тоже народ!
– Воля ваша, государь, – отступился капитан. Только в выражении лица явственно читалась невысказанное: «Сволочь ты, а не народ!»
Да пусть думает что хочет, хоть матом ругается, всё равно отсюда не уйду. Нельзя уходить по одной простой причине: сразу за заставой, в которую упирается улица, поставлены палатки полевого госпиталя. Восемь сотен человек. И тридцать штыков охраны. И пятьдесят патронов на всех.
В строительстве баррикады участия не принимаю, просто и скромно сижу на принесённом из дома креслице и перезаряжаю злополучные пистолеты. Справятся без меня, должны же быть хоть какие-то привилегии у августейшей особы? Тем более ранен, да и по возрасту старше всех. Даже Ефимыч и тот оказался помладше на два года. Да, возраст… Плевать, всё равно когда-то придётся помирать, так почему не сегодня? И денёк намечается солнечным и тёплым. Лепота.
За спиной разговор на повышенных тонах. Оборачиваюсь. Это Фёдор Толстой пытается прогнать невесту. Лизавета Михайловна переоделась в мужское, в руках сжимает фузею, древнюю даже по нынешним временам, и не собирается никуда уходить. Ну вот, пожениться ещё не поженились, а ссорятся так, будто за плечами не одно десятилетие супружеской жизни. Может быть, им тарелки принести? Ладно, обойдутся, сейчас придут гости и перебьют не только посуду. А платить кто за всё будет? Я?
Рядом объявился прапорщик Акимов. Если опять примется уговаривать отсидеться в тылу, начну ругаться. Не пойду!
– Ваше Императорское Величество, они идут!
Кто такие «они», можно не спрашивать. И откуда знает о приближении противника, тоже.
– Что там за ловушки установил? – показываю на поднявшиеся вдалеке чёрные дымные столбы.
– Так это, – гвардеец смущённо ковыряет носком сапога мостовую, – у Ивана Петровича немного греческого огня оставалось, вот я и подумал…
Оказалось, что прапорщик попросту заминировал предполагаемый маршрут продвижения противника – протянул через улицу тонкие шёлковые нити, привязанные к бутылкам с зажигательной смесью. Уж не знаю, как удалось добиться, но стеклянные снаряды падали с крыш не только при натягивании, но и при обрыве. И даже если кому-то пришла в голову мысль обрезать растяжку, то… Судя по всему, так оно и получилось. Впрочем, нам это не слишком помогло.
– Приготовиться! – крикнул Тучков и оглянулся, как бы извиняясь.
– Ты здесь командир, Александр Андреевич! – Состояние капитана понятно – не каждый день под началом целый император.
Сначала показались шотландцы – даже в безнадёжной ситуации хитрые англичане предпочли уступить славу первопроходцев, оставаясь во втором эшелоне. Шведы, скорее всего, замыкали колонну, принимая на себя удары кутузовского авангарда. Немногочисленные уцелевшие волынки еле слышны в слитном рёве бросившихся на баррикаду горцев. Бегут не стреляя, только выставили штыки. Кончились патроны?
– Пли!
Тучков ещё что-то кричал, но бабахнувшая справа фузея оглушила так, что в ушах звон, сквозь который еле-еле пробивается девичий визг.
– Я попала! Попала! Попала! – Лизавета Михайловна с самым восторженным и одухотворённым лицом забивает в своё орудие новый заряд. Шомпол в тонкой изящной руке выглядит почти как лом. – Феденька, смотри!
Фёдор Толстой вздрагивает, когда рядом с ним на набитый землёй мешок ложится толстенный гранёный ствол. Пламя вырывается метра на полтора, и сразу несколько шотландцев падают. Она что, картечью лупит? Или случилось чудо, и у нас появился пулемёт?
– Какого хрена разлёгся? – Сзади кто-то бьет по ногам. – Держи!
Едва успеваю обернуться, как незнакомый солдат в форме старого образца суёт мне в руки чугунное яблоко с торчащим дымящимся фитилём. Придурок, ведь не доброшу! Тем временем гренадер поджигает вторую гранату и швыряет в наступающих. А я что, хуже? Эх, хорошо пошла! И рванула в воздухе!
– Подвинься! – Слева появляется ещё один солдат. И второй… и третий… Обман зрения, или количество защитников баррикады на самом деле увеличилось в несколько раз? Героическая гибель откладывается на неопределённый срок?
– Государь, вы живы? – Налетевшая и облапившая меня огромная обезьяна в казачьем кафтане настолько похожа на Аракчеева, что подозреваю, это он и есть. – А мы так торопились!
– Пусти, а не то в бароны разжалую!
Вырваться не получилось – набежавшие гренадеры схватили в охапку обоих и потащили в дом Лопухиных, подальше от опасности. И на скорости, со всей дури приложили о гостеприимно распахнувшуюся навстречу дверь…
«Тяжела ты, народная любовь!» – это было последнее, что успел подумать. Появившаяся мысль погасла одновременно с сознанием и искрами из глаз.
Ничего не вижу… абсолютно ничего не вижу… полная темнота. И лёгкость во всём теле. Это что же получается, опять умер? Первый раз в землянке после попадания немецкого снаряда, и вот сейчас… Да, наверное, умер, а те голоса, что ловлю краем сознания, голоса ангелов. Но разве они говорят так хрипло, через слово поминая нечистого? Ад? Господи, но за что? Я же крещёный, тем более коммунист! Не шути так, Господи! Да святится имя Твое. Да приидет царствие Твое. Да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли.
Знаю… там, наверху, уже построен коммунизм. Дай глянуть хоть одним глазком! Потом делай что хочешь! А лучше возьми в небесное воинство… даже рядовым! Молчишь, Господи? Хорошо, пусть будет ад, где одни фашисты, как рассудишь. Но учти – я их зубами грызть буду! У бесплотных душ есть зубы? У меня будут, обещаю!
Голоса всё громче. Знакомые голоса. Тучков? Разве он тоже погиб? И вроде бы
