Железная маска Шлиссельбурга (СИ) - Романов Герман Иванович

Однако через несколько дней в Кексгольм прибыли новые посланцы от императрицы Екатерины Алексеевны. С теми же предосторожностями из башни вывели Иоанна Антоновича из башни, осторожно провели по двору и по сходне ввели на борт прибывшей галеры. Как проговорились моряки, плыть им приказано до Шлиссельбурга. Сложив все оговорки, генерал понял, что бывшего императора заключат в один из казематов Орешка. И опять тюремщики ему ничего не сказали, только высокомерно приказывали — причем поручик, видимо из тайной экспедиции.

Однако «качать права» Силин не стал, осторожности времена научили. И так сослали за провинность, а начнешь взбрыкивать, то отправят сибирским острогом командовать. Их там много рассеяно на тысячи верст, на всех строптивцев хватит с избытком. Так что он лучше в Кексгольме комендантом будет — не так далеко до столицы, может и придет случай отличиться в чем-нибудь необыкновенном. Хотя в его годы на это надеяться бесполезно, пора на скромный пенсион в Коллегии испросить и вспомоществование у Сената небольшое, да возвращаться в отцовскую усадьбу на Муромщине, пока ее управитель до полного разорения не довел.

Комендантская должность и для чина подполковника слишком велика, а тут целый генерал-майор, ясно, что его сослали подальше. В Кексгольме едва две сотни солдат, половина из которых инвалиды, да пушек три десятка, все шведские, их так на стенах и оставили. К ним прислуги орудийной еще столько же, по одному на ствол — почти все ветераны, да два десятка драгун с седоусым прапорщиком, что из солдат себе чин выслужил, но так и живет бессемейным — жену ведь с детьми содержать нужно, а жалование гарнизону, и без того скудное, опять задержали.

Алексей Петрович немного подождал, пока скампавея причалит, спустился с бастиона и пошел к раскрытым воротам. Там и встретился со странной троицей, что спешили к нему. Два офицера, армейский и морской, начальные люди. А с ними капрал в обычном мундире, но с обилием галунов, как в упраздненной Лейб-Кампании царицы Елизаветы Петровны носили на мундирах в Петербурге. В далекие уже для него времена гвардейской молодости, когда все, казалось, будет еще впереди.

— Смоленского полка капитан Салтыков, назначен комендантом Кексгольма! Вам приказано сдать мне командование над крепостью и служителями воинскими, что в ней обретаются! Вот приказ!

Капитан протянул свернутый в трубочку приказ с витой на нем печатью и застыл. Вперед выступил флотский лейтенант, суровый, с жестким взглядом, громко представился:

— Капитан скампавеи «Ласточка» лейтенант Зотов! Имею приказ доставить вас незамедлительно в Шлиссельбург!

Алексей Петрович растерялся — получен приказ, но от кого? И почему лично за ним выслали скампавею, которая доставит его в Шлиссельбург? А почему не в Санкт-Петербург?

Чины прибывших офицеров незначительные — один в девятом, а моряк в десятом классе «Табеля о рангах». А вот то, что с галеры сошло два десятка солдат Смоленского полка и еще три конногвардейца. Силину крайне не понравилась ситуация — все вооружены, глаза настороженные, с прищуром нехорошим — так смотрят на неприятеля, когда схватки с ним ожидают. На скампавее матросы с фузеями у борта стоят, фальконеты на бастион смотрят, фитили у канониров в руках дымятся.

В голове промелькнула ужасающая мысль — а не арестовать ли меня приехали?! Но почему так?!

— Капрал Лейб-Кампании Осипов! Мне приказано незамедлительно сопроводить вас, господин генерал-майор, к его императорскому величеству Иоанну Антоновичу! Прошу последовать за мной на скампавею! Мы отплываем немедленно, приказано не терять ни минуты! Прошу вас ознакомиться с приказом государя!

Мысли путались в голове несчастного Алексея Петровича, пока дрожащими пальцами он бережно ломал печать, и аккуратно снимал шнурок. Развернул приказ, глаза быстро пробежали по привычному ряду титулов российских самодержцев. Самое главное было написано ниже, что он негромко прочитал, немного заикаясь от волнения:

«Генерал-майору Силину немедленно прибыть в форштадт Шлиссельбургской крепости и принять бригаду под свое командование. Благосклонный к вам, Иоанн».

Мысли снова заметались в голове, постепенно выстраиваясь в предположения — Иоанн Антонович мог освободиться из заточения только после смерти, как Екатерины Алексеевны, так и цесаревича Павла Петровича. Но тогда гонец из столицы давно бы прискакал в Кексгольмскую крепость со столь горестным известием.

«Значит, в Шлиссельбурге совершен переворот, Иоанн Антонович освобожден из «секретного каземата». Смоленский полк ему присягнул, но в любой бригаде их два, а то и три. А это уже серьезно — подходят пехотные части, расквартированные поблизости. На стороне законного императора флот — о чем свидетельствует скампавея. Это заговор, идет переворот — дело привычное, тут нельзя прогадать. Шансы у немки удержаться на престоле есть, но из столицы на сторону императора уже перебежали гвардейцы. А они чуют, что у Иоанна Антоновича и прав на трон гораздо больше, чем у матери цесаревича, и силушка имеется.

А потому стоит рискнуть и принять сторону Иоанна — он дает бригаду, а за командованием ею будет чин генерал-поручика. А от Екатерины лишь пенсион дадут маленький — ставки несравнимы! Да и нет смысла присяги царице держаться — убьют сразу, вон как глазами на него смотрят пристально, оружие в руках сжимая».

Приняв решение, генерал-майор Силин повернулся к бастиону, на который густо высыпал гарнизон. И громко, с нескрываемой радостью выкрикнул солдатам здравницу, поддержанную сотней глоток:

— Виват императору Иоанну Антоновичу!

Глава 12

— Господа! Ситуация складывается неприятнейшая! И будет ухудшаться с каждым часом, поверьте мне, — генерал-аншеф Василий Иванович Суворов, премьер-майор и подполковник лейб-гвардии Преображенского и Измайловского полков обвел тяжелым взглядом экстренно собравшихся под вечер на тайное заседание генералитет и сенаторов, безусловно, если не преданных, то совершенно лояльных к правящей императрице Екатерины Алексеевны, что сейчас находилась в Риге.

— Вчера, примерно в пятом часу после полудня, караул Смоленского полка под начальством подпоручика Мировича силой оружия освободил из «секретного каземата» Шлиссельбургской крепости бывшего императора и самодержца Всероссийского Иоанна Антоновича, что числился там «безымянным узником»!

— Хороши «секреты», если о том в Петербурге судачили втихомолку, — пробормотал сидевший напротив него генерал-поручик Вадковский, в лазоревом мундире лейб-гвардии Семеновского полка, где он был подполковником. Многие из сидящих за столом генералов качнули головами, показывая свое знакомство с подобными слухами.

Василий Иванович лишь скривил губы, показав свое истинное отношение к разговорам о «безымянном узнике», что велись в обществе — действительно, то был секрет из разряда, много кому известных после визита императора Петра Федоровича в Шлиссельбургскую цитадель. Кто-то из многочисленной свиты покойного правителя пустил этот слух в обществе, быстро разошедшийся среди аристократии.

Генерал несколько раз предлагал императрице и графу Панину перевести низложенного монарха в другое тайное место, пусть даже в Соловецкий монастырь — но ему ясно дали понять, что «Григорий» должен находиться именно в Шлиссельбурге. А теперь они пожинают плоды своей удивительной беспечности.

— В сем злонамеренном умысле участвовали, как стало точно известно, некоторые караульные из Тайной экспедиции, охранявшие «секретный каземат», с поручиком Чекиным во главе. К сожалению. Я сам не знал о двурушничестве оного офицера.

— Ничего удивительного в сем конфузе нет! Заговоры по освобождению Иоанна Антоновича составлялись множество раз, этот случай единственный из тех, что оказался успешным, — глухо произнес бывший генерал-прокурор Сената Глебов, который вместе с графом Никитой Паниным являлся формальными руководителем Тайной экспедиции, но был недавно снят императрицей за «корыстолюбие». Но так как был ей предан (а воруют многие, если не все), и чрезвычайно умен (сама царица назвала его «человеком с головой»), был приглашен на это совещание. Лицо Александра Ивановича было хмурым и бледным — он чувствовал свою невольную вину за случившееся. Однако, судя по насмешливым взглядам, бросаемым на своего приемника на этом посту, злорадствовал над ним.