Железная маска Шлиссельбурга (СИ) - Романов Герман Иванович

— Я сие пытался проделать при покойной царице, когда начальствовал Военной коллегией — вот только расходы для казны были такие, что пришлось отступиться от замысла, — пробурчал Миних. — Это хорошо, что ты такими мыслями задался, как царь Петр после «Нарвской конфузии». Ведь он после нее войска заново набрал, вооружил, «правильный строй» им вбил, и лишь после этого к викториям над шведами привыкать стали. И они последовали весьма скоро, и для шведов все закончилось Полтавой, а на море их потрепали при Гангуте и Гренгаме.

— Так расходов больших не надо — направить в полки новые образцы с чертежами, и пусть пропорции соблюдают строго. А фузеи надо просто перебрать — чтоб в ротах сходные были. А потому вначале нужно собрать по армии всей списки ружейные — реестр общий составить. В штаты полка добавить мастеровых для ремонта оружия, отливки пуль и снаряжения патронов. Потом уже между полками обмен фузей продолжить, уже точно зная — сколько оружия, какого и где находится.

— Мысль дельная государь, этим я и займусь, если ты меня во главе военной коллегии поставишь.

— Сил то тебе хватит, Христофор Антонович?

— На многое еще осталось — а тут дело живое, нужное, как раз по мне. Токмо я сейчас в форштадт поплыву, войска готовить нужно к баталиям. А ты здесь на сегодня оставайся, крепость тебе доверяю — правильно все делаешь. Да, жен и деток офицерских тебе всех отправлю, чтоб не мешались под ногами. А так же сюда все тяжелые пушки с единорогами и мортирами перевезут вместе с прислугой — если форштадт придется оставить, то в руки гвардейцев попадут. А осадный наряд им зело нужен на месте — стены крепостные сокрушить. Везти его со столицы долго, еще пороховые обозы тянуть, да припасы всякие.

— А ты в этом случае им на коммуникации драгун с егерями отправь — пусть обозы захватывают, и порох уничтожают, — предложил Иван Антонович, вспомнив о партизанских действиях войны 1812 года, но тут же припомнил и действия аналогичного характера.

— Ведь царя Петра на Пруте и тебя в Крымском походе татары такими налетами изводили.

— Было дело, — кивнул Миних и резко спросил. — Только откуда ты все это знаешь?

— Как в Холмогорах грамоте и иноземной речи научили, многое понимать стал. Неужели ты думаешь, что там верных людей не было? А здесь, в Шлиссельбургской крепости тоже помогали, книги тайком чуть ли не каждый день приносили в «секретный каземат», записки из Санкт-Петербурга о делах столичных. Газеты получал, наши и иноземные постоянно, — Иван Антонович старательно мешал правду, полуправду и вымысел, понимая, что в такой массе информации докопаться до истины будет трудно. И решил немного удивить Миниха, но ложью. Тем более, опровергнуть ее нельзя — из подвала, где тяжелыми цепями скован по рукам и ногам, не докричишься. А потому наклонился Никритин и тихо сказал:

— Из Тайной экспедиции человек был — поручик Чекин, мой конфидент тайный и надзиратель одновременно. Всем показывал, что измывается надо мною, даже бил меня, а на самом деле служил верно — многие книги благодаря ему прочитал и всему научился. Великих познаний человек — но перед всеми выставлял себя тупым и темным. И меня учил, чтоб вроде не в себе считали, помешанным — тогда, мол, угрозу в тебе видеть государыни не будут и содержание под стражей не ужесточат.

— Где он сейчас?

— В Петербург поехал, говорит с влиятельными людьми говорить нужно всем, чтоб победу на твою сторону перетянуть.

— Он прав — давно майором нужно быть при таких достоинствах. Как вернется, мне его для службы на время дай — умные люди завсегда нужны. Их по службе продвигать надобно. Раньше я не слишком ценил людей преданных, но после двадцати лет, проведенных в Сибири, на многое стал смотреть совершенно иначе.

— Как только, так сразу, — произнес Иван Антонович, мысленно скорбя, что вскоре горестно расскажет фельдмаршалу «о преждевременной кончине верного человека». — Как только Лука Данилович из Петербурга вернется, к вам его немедленно отправлю. Уникальных дарований человек, помог мне письмо Екатерине Алексеевне написать. Дерзость донельзя, «графиня Орлова» вдовствующая, наверное, на меня сильно обиделась, когда я ее заглазно в строчках шлюхой назвал.

— И правильно сделал, две Катьки императрицы через мужиков к власти добрались — одна через драгун, другая через гвардейцев, — Миних произнес слова как выплюнул. Посмотрел на солнце, о чем-то задумался, но ненадолго, так как почти сразу сказал:

— Вечереет, государь, мне к войскам на ту сторону надо! Не беспокойся, я дело твое не порушу!

Глава 11

— Господин генерал! Галера в Вуоксу вошла, к Кегсгольму идет, — доложивший дежурный поручик не скрывал своего удивления — за последние два года это был первый визит боевого корабля под Андреевским флагом в старинную пограничную крепость, поставленную еще во времена могущества «Господина Великого Новгорода». Назвали крепостицу Корелой, а со временем она стала довольно приличным городом, самым большим на всем Карельском Перешейке, за исключением шведского Выборга.

Во время Смуты Корелой овладели шведские войска под командованием знаменитого Делагарди — русские сопротивлялись отчаянно, однако долго противостоять две тысячи ополченцев и пятьсот стрельцов, лишенных любой помощи из Москвы, не смогли. И были вынуждены покинуть ее, свою древнюю вотчину, ставшую «свейской землицей».

Шведы переименовали Корелу в Кексгольм, и, понимая, что рано или поздно русские начнут борьбу за возвращение потерянных земель, начали сильно укреплять стоявшую на острове цитадель, опоясав ее каменной стеной невысоких бастионов, над которыми чуть возвышалась круглая приземистая башня. На трех островках близь крепости построили люнеты, прикрывая подходы от широкого русла реки, которое местные жители называли даже озером. Простор и глубины Вуоксы вполне позволяли заходить в устье не только большим гребным судам, таким как галеры или скампавеи, но даже парусным яхтам и фрегатам.

Не прошло и века, как русские вернулись на Ладогу. В 1702 году армия Петра овладела Орешком-Нотебургом, поменявшем свое название на Шлиссельбург, а 8 июля 1710 года осадила Кексгольм. Гарнизон из четырехсот солдат и офицеров, имея на стенах более полусотни пушек и мортир, сопротивлялся ровно два месяца — по условиям капитуляции шведы покинули крепость 8 сентября, и ушли в Финляндию, оставив русским знамена и пушки. Спустя тридцать лет шведы попытались вернуть утраченные земли, но потерпели очередное поражение, отзвуки войны даже не дошли до сонного Кексгольма, затерявшегося в густых лесах Карелии, но имеющего виды на бескрайнюю гладь Ладожского озера.

Генерал-майор Силин вышел из комендантского дома и поднялся на бастион — с него была хорошо видна идущее полным ходом весельное судно, обогнувшее островок и направившееся прямо к пристани. Алексей Петрович сразу отметил отменную выучку команды — несколько раз видел маневры галерного флота у Выборга. Гребцы ворочали длинными веслами слаженно, вспенивая серую гладь Вуоксы. Машинально подсчитал количество банок — их было ровно шестнадцать.

— Это не галера, поручик, а скампавея, она меньше размерами, а потому весел должно быть больше чем два десятка на борт, а также и гребцов на них, — взмахом руки комендант отослал смущенного поручика, что тут же пошел к воротам. Ну откуда, скажите на милость, ему разбираться во всех тонкостях морского дела, если даже в Кроншлоте не был, и галеры только на рисунках видел, из времен Великой Северной войны, когда те на абордаж шведских фрегатов пошли у Гангута или Гренгама.

— Интересно с чем в наше захолустье пожаловали моряки? Может очередного «безымянного узника» привезли?

Генерал передернул плечами от неприятных воспоминаний — в июле 1762 года, на галере в Кексгольм доставили из Шлиссельбурга бывшего императора Иоанна Антоновича — накрытого плащом с головой юношу быстро провели в башню, где ему заранее подготовили «секретный каземат». Тюремщики бывшего венценосца вели себя высокомерно — даже он, комендант крепости и генерал-майор, отвернулся по их приказу, соблюдая инструкцию, с которой никто из них его не удосужился ознакомить.