Елена Хаецкая - Дама Тулуза
Гюи подался вперед и заговорил. Его встретили внимательно, едва ли не с приязнью. Красивый голос Гюи хорошо был слышен по всему войску. И ветер помогал, подхватывая слова симонова брата: одно удовольствие носить такой голос, звучный, почти певческий.
Тулуза, говорил Гюи, город большой, многолюдный. И богата она, так что припасов там скопилось множество. А если иссякает хлеб или мясо, то всегда находит Тулуза дорогу к другим городам и деревням. И потому затевать осаду – верный способ нажить себе беды на десять лет.
Не лучше ли сразу, не дав себе даже роздыху, пойти на штурм, чтобы потом зато наслаждаться в Тулузе покоем, сколько пожелается?
– Я пытался взять ее, – сказал Гюи, – но не сумел, ибо был малочислен и слаб. У меня заготовлены лестницы и веревки для штурма, а теперь, когда вы здесь, мессиры, то появилась и сила.
Пока Гюи говорил, и бароны и рыцари слушали его, Симон, наклонившись, поцеловал легату руку и молвил тихо:
– Благодарю.
И сразу отвернулся, приняв высокомерный вид.
* * *Вот кусачие веревки обвивают верхние колья палисада, и лестницы с треском падают на валы, выступая верхними концами выше заграждения. По всему периметру, от старицы Гаронны до собора Сен-Этьен, поднимаются и лезут по веревкам, лестницам, в бреши разъяренные франки. Многих еще гложет досада на Симона и спешат они сорвать зло на Тулузе.
Перебив всех, кто сторожил Саленские ворота, раскрыли путь конникам, и Симон во главе отряда ворвался на улицы, огласив их стуком копыт и ревом роговых труб. И гремело, отлетая от испуганных стен:
– Монфор! Монфор!
Но повсюду встречали франков арбалетчики и со всех сторон летели короткие тяжелые стрелы, пробивающие с такого близкого расстояния добрую кольчугу.
Рожьер де Коминж наказал не принимать с франками ближнего боя – издалека их убивать. Особенно же надлежало беречься Симона и его брата.
Из окон и с крыш на нападающих то и дело выворачивали корзину камней, благо этого добра в Тулузе заготовили много.
И, как и в прошлый раз, стали отходить франки, а бесславная смерть наступала им на пятки, обжигала затылок.
И видел сын Симона, меньшой Гюи, как родич его, Рожьер, закладывает стрелу и поднимает арбалет. Едва успел метнуться к стене, до последнего мига не верил. А зря не верил! Не пугать – убивать его взялся Рожьер.
Скривил губы брат Петрониллы и послал мужу сестры проклятие. И безмолвно поклялся сам себе молодой граф де Коминж: настанет день, когда этот Гюи будет лежать мертвым у его ног, и тогда смоется обида, нанесенная глупой Петронилле.
Под градом камней и стрел выбирался Симон из Тулузы. В сумятице сразу потерял из виду и брата, и обоих сыновей. Бился молча. И те, кто узнавал графа Симона, избегали его.
Меч у Симона длиннее и тоньше, чем большинству привычно. В ширину не более трех женских пальцев; острие имеет заточенное. Такой меч требует особого искусства им владеть, а при надлежащем умении пробивает кольчугу, разит наверняка и насмерть. И потому мало находилось охотников схватиться с Симоном.
И повсюду были в Тулузе засады и ловушки.
Большой камень ударил Симона в грудь, так что там, внутри, что-то звучно хрустнуло, пресекая дыхание. Симон потерял воздух, а второй камень оглушил его по голове. Пал Симон на шею лошади, и вынесла его лошадь из кричащего, разящего, стреляющего города – чудом не погубил себя Монфор.
А когда Симон открыл глаза, то увидел тусклое, вечереющее тулузское небо. Поблизости мирно переругивались на наречии Иль-де-Франса. Повернув голову и морщась от боли, Симон разглядел шевелящийся под ветерком бок шатра. Потом шатер натянули потуже, и он замер.
– Брат, – позвал Симона знакомый голос.
Симон осторожно перекатил голову в другую сторону. Зажмурился от боли. Немо шевельнул губами – голоса, оказывается, не было.
Гюи наклонился к старшему брату, подставил ухо его бессильным губам.
Симон прошептал:
– Где Амори?
– Цел, – ответил Гюи.
Разом расслабив лицо, Симон мгновенно заснул.
* * *Наследием прошлых времен, когда мир был менее многолюден, а память о Христе куда более свежей, осталась в Нарбоннском замке римская башня, сложенная крупным серым камнем, прямоугольная, почти без всяких украшений, если не считать осыпавшегося барельефа над входом.
Она стояла так, что слепящее солнце проникало в ее широкие окна только к вечеру. За то и любил ее Симон, хотя зимой жить там было холодно.
Едва оправившись от неудачной атаки, собрал Симон в римской башне своих баронов и старших сыновей. Многие еще не остыли от обиды. Особенно негодовали те, в отношении кого симонова недоверчивость была оправдана.
Но вскоре разногласия позабылись. Всех увлекла трудная задача: взять город.
А Тулуза, дразнясь, лежала перед ними, хорошо видная в окна. Полукруг с почти ровными краями, отсеченный от левого берега Гаронны, будто ножом, гладью реки. Два моста притягивают берег к берегу, длинные, деревянные, с острой кровлей, густо крытой соломой.
На левом берегу липнет к Гаронне предместье Сен-Сиприен, обсевшее небольшую церковь святого Киприана. В это предместье сбросила дама Тулуза все то, что немило ей в нарядных, богатых кварталах: таможню и склады, Гасконский порт, госпиталь святой Марии – печальный приют для дряхлых стариков и порченых женщин.
Сердясь, смотрели на Тулузу франкские бароны. Слишком близко видели они ее.
Первым заговорил, противу ожиданий, не Симон, а кардинал Бертран. Нарочно не замечая неприязненных взглядов (а этим добром его со всех сторон одаряли щедро), поведал, что готовит и вскоре разошлет письма ко всем католическим государям и самым знатным лицам из тех, кто не носит короны. И так узнают они обо всем, что происходит в Лангедоке. Легат же будет просить их прислать сюда больше рыцарей и пеших воинов в помощь Монфору. И все посильно примут участие в крестовом походе против катарской ереси, плачевно изъязвившей эту землю.
А когда падет Тулуза, надлежит графу Симону истребить в ней всех мужчин, кто только не погибнет раньше от меча, а женщин и детей разослать по монастырям.
И многие внимали легату жадно, как будто он давал им напиться воды.
Епископ Фалькон дождался, пока кардинал Бертран замолчит, и проговорил тихо:
– Граф Симон, граф Симон, вы получите помощь от всего католического мира и возьмете Тулузу, как брали прежде другие города. Но пощадите побежденных, как вам уже случалось делать. Я знаю этот город, Тулузу, я знаю ее людей. Они еще хорошо послужат вам.
Легат перебил Фалькона:
– А, мессир граф, не слушайте его. Своим словом я отдаю вам жизни этих еретиков и пособников ереси, значит, вы можете казнить их всех, и Господь не станет с вас спрашивать. Он не спросит: Симон, где Тулуза? Он не будет мстить вам за эту кровь и не потребует отчета.
Фалькон пробормотал, пробуя на вкус эти слова: «Симон, где Тулуза?..»
Граф Симон вздохнул, будто ото сна очнулся. Заговорил резко и громко:
– Бароны! Пока письма кардинала Бертрана не прочитаны теми, кому они назначаются, мы располагаем только своими силами. На это и нужно рассчитывать. Вы видели Тулузу, мессиры, вы пробовали ее на зуб. Это большой город. Она выдержит любую осаду, пока к ней идет продовольствие из Испании, Гаскони… Бигорры.
При последнем слове Симон встретился глазами со своим сыном Гюи. Гюи прикусил губу, но глаз не отвел.
Симон хлопнул ладонью по колену.
– Суть. Тулузу необходимо отсечь от ее кормушки. А засыпают ей в корыто через левый берег, через Гасконский порт.
И махнул рукой в сторону Сен-Сиприена.
– Уничтожить мосты, – тотчас предложил один из баронов.
– И раскопать брод у мельниц Базакля, – подхватил Симон. – Поздравляю, мессир, удачная мысль.
Спорили долго, брызгали ядом. Фуко де Берзи предложил не мудрить – выстроить на левом берегу крепость и таким образом взять предместье в свои руки.
– Хорошо бы, но не успеем, – сказал Симон с сожалением. – На это сил у нас нет. Придется нам просто занять Сен-Сиприен, а там будь что будет.
И снова бросил взгляд в окно, на предместье. Он поймал себя на мысли, что с некоторых пор присматривается к этому городу так, будто выискивает в Тулузе то место, которое станет ему смертным одром.
Заключил:
– Я пойду первым. Я хочу, чтобы все вы шли со мной.
Брат Симона протянул ему руку, а за ним – и остальные. Своему сыну Гюи сжал Симон пальцы чуть сильнее, чем прочим, словно прощения просил за ту несправедливость.
Сенешалю Жервэ сказал Симон с благодарностью:
– Я прошу вас, мессир, оставаться в Нарбоннском замке и беречь его так же хорошо, как вы делали это и прежде. Думается мне, проклятые еретики воспользуются нашим отсутствием, пока мы будем заняты в Сен-Сиприене.
И еще сказал Симон, прежде чем все разошлись:
– Мы сделаем так, что с левого берега в Тулузу будет проникать только ветер.
