Елена Хаецкая - Дама Тулуза

– Неужели они могут взять Нарбоннский замок? – спрашивает Алиса. – Скажите искренне, мессир! Неужели Раймон в силах войти сюда? После всех мер, которые принял мой муж?

Жервэ говорит:

– Да, госпожа.

Алиса поднимает руку. Перстни на ее пальцах вспыхивают под солнцем.

– Перед лицом Господа Бога клянусь: ни я, ни мои дети, ни мои племянники – никто из нас не попадет в руки еретиков живыми. Если мы не дождемся помощи – умрем. Симон отомстит за нашу кровь.

Анисант ест и пьет. Он сидит на краю стола. То и дело коротко отбрехивается на расспросы о Тулузе. Да, там почти ничего не изменилось. Чудный город, приятно владеть такой землей. Красивых девушек прибавилось – пришли из соседних деревень и малых городов, прослышали, что скоро вернутся франки.

Во главе стола, далеко от Анисанта, по правую руку от хозяина, Адемара де Пуатье, восседает граф Симон. Дивится на Симона Анисант из Альби и не иссякает изумление. Куда исчезло симоново отчаяние? Где он его прячет? На обратном пути к Крёсту видел Анисант, что лицо Симона было в слезах. И давил Симон слезы кулаками. И уже на подходе к замку вдруг рассмеялся граф Симон и сказал Анисанту:

– А теперь улыбайся, Анисант, иначе я убью тебя.

И погнал коня галопом.

Он показал Адемару и своим рыцарям письмо Алисы, запечатанное печатью с изображением всадника. Он показал им посланца, дружески обняв того за плечи. Рану свою Анисант объяснил стычкой с грабителями. И улыбался – улыбался, как велел ему Симон.

Симон сказал Адемару и своим рыцарям, что настало время возвращаться в Тулузу. Вот и дама Алиса извещает о торжественной встрече, которую готовят в столице для франкского рыцарства. А те, кто пришел на подмогу из Иль-де-Франса, даже и не видели еще прекрасной Тулузы!

Стоя на столе, веселый и пьяный, кричал Симон:

– …наши дамы с белыми руками, с нежными губами!..

И смеялись и били в ладони франки.

– …наша новая столица, прекрасный город Тулуза!..

И кричали в ответ франки от радости.

– …довольно ратных трудов положено, довольно пота и крови пролито в пыль…

Кивали франки: да, довольно!

– И теперь мы заслужили отдых! – ревел Симон, багровый от натуги. – Мы победили!

И ревели неистово пьяные его соратники.

А Симон, уже спрыгивая, крикнул напоследок:

– В Тулузе нас ждут! Приготовлена встреча! В Тулузе…

И голос его оборвался.

Кругом пили и смеялись. И Симон, усевшись снова за стол, пил и смеялся вместе со всеми.

Ночь была на исходе, когда граф Симон вломился в покои, которые занимал кардинал Бертран.

От шума легат проснулся. Симон нависал над его кроватью, источая свирепый хмельной дух.

– Что вам нужно, мессир? – спросил легат резко. Между ним и Симоном так и не установилось приязни.

– Святой отец, – отозвался Симон тихо, – я лгал.

Легат молча уставился на Симона. Не настолько же пьян граф де Монфор, чтобы…

Симон сказал:

– Прочтите письмо дамы Алисы.

И сам запалил для легата лампу. Поднес ее к кровати и держал, пока кардинал разбирал послание. Легат прочел письмо два раза, не веря собственным глазам.

– Вам читали это? – спросил он.

– Да.

– Мятеж? – переспросил легат.

– Раймон отнял у меня Тулузу, – сказал Симон. – Моя жена, мои дети, племянник – все они заперты в Нарбоннском замке. Видит Бог, я…

– Зачем же вы не сказали рыцарям всей правды?

– Я не хочу, чтобы они оставили меня. Многие и без того недовольны долгой войной. Они нужны мне в Тулузе.

– Вы хотите…

– …подманить их как можно ближе к городу, чтобы отступать было уже некуда.

Повисло молчание. Лампа затрещала и потухла: в ней закончилось масло. В окне медленно светлело небо.

Наконец кардинал Бертран спросил:

– Кто еще знает правду?

– Посланец моей жены. Монах, который читал мне письмо. Я запугал его… Вы, святой отец. И я.

– Посланец? Этот, как его…

– Анисант из Альби.

– Да он ведь улыбался, кажется, и участвовал в вашем… веселом застолье.

– Я пригрозил ему смертью, если проболтается.

Легат пронзительно глянул Симону в глаза.

– Рана у него на руке – тоже след ваших угроз, мессир?

– Нет, но я бил его.

Кардинал Бертран проговорил, медленно осознавая случившееся:

– О Господи…

Симон встал на колени возле кровати, обратил к легату серое от усталости лицо.

– Столько пролито крови, столько положено трудов – скажите, святой отец, почему все мои усилия не благословляются Господом?

От Симона разило выпивкой и конским потом. Даже легату в нос шибало, хотя утонченным обонянием посланец папы не отличался.

И сказал Симону легат:

– Крепитесь, сын мой. Это испытание…

15. Предместье Сен-Сиприен

Алиса смотрела…

«Когда услышал Санаваллат, что мы строим стену, он рассердился и много досадовал и издевался над Иудеями; и говорил при братьях своих и при Самарийских военных людях, и сказал: что делают эти жалкие Иудеи? неужели им это дозволят?.. неужели они оживят камни из груд праха, и притом пожженные?..

Мы однако же строили стену, и сложена была вся стена до половины ее. И у народа доставало усердия работать…

Строившие стену и носившие тяжести, которые налагали на них, одною рукою производили работу, а другою держали копье. Каждый из строивших препоясан был мечом по чреслам своим, и так они строили…»

Тулуза мятежная, когда увидела, что жена грозного Монфора надежно заперта в Нарбоннском замке и никак не может воспрепятствовать, принялась возводить стены, разрушенные Симоном.

Строили у ворот Монтолье и у Саленских ворот, углубляли рвы и чистили старицу Гаронны выше по течению Нового моста.

Это было, может быть, лучшее время дамы Тулузы. Не стало различий между бедными и богатыми, простолюдинами и знатными, женщины трудились наравне с мужчинами, дети – со взрослыми. Лучшие люди города, берясь за тяжелые корзины с землей и камнями, не боялись оборвать кружева на одежде.

Для Тулузы наступило обетованное Царство Небесное, и не было там в те дни «ни Еллина, ни Иудея».

Корзины, нагруженные вынутой землей, передавались из рук в руки – будто летали по воздуху вдоль всего рва. Канавы прорезали почву, наполняясь мутной водой. Старица вновь ожила, а над нею вырос вал. На телегах, на плечах перетаскивали длинные жерди.

Днем и ночью стучали топоры. Для палисада острили тяжелые бревна.

Возвести настоящую каменную стену Тулуза не успевала, но деревянную подняла в короткий срок. Мощные бревна, заостренные вверху, были врыты в землю на треть и хорошо укреплены поперечинами.

Далеко видно в прозрачном осеннем воздухе. Далеко слышно, как днем и ночью поет и смеется Тулуза мятежная. И страха не было у нее в те дни; ради недолгого срока, проведенного в Царстве Небесном, стоило потом принимать и муки, и смерть.

И не знала Тулуза, сколько дней отпущено ей было такой жизни; знала только, что мало.

По истечении времени оказалось, что этих дней было всего девять.

На десятый день по возвращении Раймона прибыли под стены Тулузы одновременно оба Гюи – и дядя, и племянник, один из Каркассона, другой из Бигорры, и с каждым был небольшой отряд.

Завидев друг друга издали, приостановились, начали всматриваться. Сын Монфора первым разглядел, с кем столкнулся на узкой дороге посреди широкой равнины и с криком погнал коня навстречу родичу.

Обнялись от души. И сказал брат Симона:

– Не будем ждать. Давайте подъедем к городу ближе и нанесем внезапный удар там, где найдем брешь.

На это молодой граф Бигоррский ответил:

– Хорошо.

Свели два отряда в один и, не останавливаясь даже для краткого отдыха, понеслись в сторону Тулузы. Взволновали дорожную пыль, гром исторгли у пересохшей за лето земли. Остался позади Нарбоннский замок – головы не повернули взглянуть на него. Скорей, скорей, пока Тулуза в смятении, покуда растеряна она и не успела собраться с силами.

Прямо в брешь у Саленских ворот устремились они, туда, где еще не закончена была работа. Мимолетом подивился брат Симона тому, как много успела, оказывается, Тулуза – нежная, взбалмошная – за столь малый срок. Но не было у него времени дивиться долго.

У пролома остановил коня, руку с мечом вскинул и прокричал, выпевая слова, будто в рог затрубил:

– Бароны, франки! С коней!

И первым соскочил на землю, обращая себя в пехотинца.

Ярясь громким криком, бросились франки на город, оскальзываясь на насыпи свежих валов. Две женщины с корзиной, полной камней – вдвоем волокли, надрываясь, – полетели в ров; корзина, теряя камни, вслед за ними. У палисада зарубили нескольких горожан. Кто с топором был, кто с ножом – над бревнами клонились, тесали и острили. Теперь сами бревнами пали. Переступили через трупы и так ворвались в город, погнав перед собой перепуганных людей, какие на пути подвернулись.