Александр Владимиров - Волонтер: Неблагодарная работа

«Либо этот барабанщик, не так прост, как кажется, и является князем, — подумал полковник, — или в Московии мужики не одним шведским владеют». Пакет взял, стал читать. В лице вдруг переменился и побледнел.

— Ультиматум, — проговорил комендант, — Петр предлагает нам ультиматум. И требует сдать крепость.

— Лучше взорвать, — вновь предложил Свенсон Юрген, — чтобы она не досталась русским. Шлиппенбах гневно взглянул на него. «Взорвать, — подумал полковник, — мы всегда успеем».

Да вот только говорить этого не стал. Парламентеру сообщил, что игнорируют ультиматум, и будут биться.

— Ну, нет, так нет, — молвил по-русски барабанщик, поклонился, и сказал парламентеру, — пошли. Господа шведы отказываются от предложения Петра Алексеевича. Мы свою миссию выполнили. Еже ли что, сами виноваты. Было бы предложено.

Петр еще несколько раз предлагал сдать шведам крепость, и каждый раз получал отказ.

Все окуталось дымом только первого октября, когда терпение государя Московского лопнуло. Все попытки, через парламентеров уговорить коменданта крепости сдать цитадель окончились безуспешно. Шлиппенбах отказался даже вывести жен своих офицеров, сославшись на то, что якобы он, Петр, таким способом сломает дух, его солдат. Что же это за солдаты такие, размышлял монарх, которых отсутствие женского полу может сломить. Царь только рукой махнул в негодовании, дескать, пусть поступают, как хотят.

Сам отправился с Меншиковым на правобережье, где подполковник Семеновского полка Мишка Голицын приказа о начале штурма вот уже более двух суток ждал. Отчего появление государя стало для него просто манной небесной. Правда, Петр со штурмом все еще не спешил. Затребовал у подполковника подзорную трубу и поторопился на редут.

Всюду солдаты, в основном артиллеристы. Кафтаны красные, рукава в саже. Стоят, ждут приказа, только офицеришка бегает, волнуется, кабы как при Нарве не получилось. Петр гневно на него взглянул, и тому пришлось замереть.

— Суета, — молвил государь, — ни к чему хорошему не ведет. Огонь вести по Погребной башне, — приказал он, указывая на одну из башен, что была сейчас как на ладони. — Левобережная альтиллерия — ударит по Наугольной.

И тут же на другой стороне крепости зазвучала канонада. Сорок три пушки разом дали залп. Петр махнул рукой. Офицер, правильно истолковав его указание, заорал:

— Пли!!!

Грянули залпы. Дым окутал берег, а на крепости послышались крики, кладка в нескольких местах посыпалась.

— Альтиллерия наша зело чудесно бьет, — молвил Петр, обращаясь к подполковнику, — не сравнить с нашей осадой Нарвы. Вот так и продолжать.

Ответила артиллерия крепости. В нескольких метрах от Петра упало ядро, но не разорвалось. Его тут же накрыл с помощью особого приспособления солдат.

— Пригодится, — проговорил он, затем, взглянув на Петра, молвил, — а ты бы государь подальше отошел. Видишь, швед огрызается, не дай бог зацепит. Петр расхохотался. Хлопнул Меншикова по плечу.

— Да с такими богатырями, мы этот орешек разгрызем! — Воскликнул он.

Казалось, что вот-вот вокруг загорится земля. Монарх поднес подзорную трубу к глазу, и долго всматривался в башню.

— Огонь вести беспрерывно, — приказал он, Михаилу Голицыну. — Видишь, как бьют? Вот чтобы все время так били! Эх, нам бы в них проход сделать, дабы сквозь бреши могли пройти маршем в ряд двадцать человек. Прямо в башню, — и показал рукой в сторону башни.

Полковник Шлиппенбах выбрался на стену, хотя адъютант старался его удержать. Крепость вот уже несколько часов как горела. Русские били точно. В основном по двум башням, и казалось, что вот-вот пробьют бреши в стенах башни. Вот только не все ядра попадали в них, некоторые перелетали через стену и тогда начали пылать сначала казармы, потом собор. Казалось, пламя жалело только комендантский дом, да амбары.

Сам же полковник, за последний день стал нервный и все больше ругался. Иногда закрывался в своем домике.

На следующий день, а это было второго октября, ему доложили, что в сторону крепости пытались пробиться шведские отряды. Подтверждение пришло к вечеру, когда к его дому Свенсон Юрген привел несколько десятков финских гренадеров. Комендант вышел на крыльцо, попытался подбодрить бойцов. То ли ему это удалось, то ли это были отчаянные финские парни, но те под звук флейт, да бой барабанов заняли места на стене крепости.

А уже на следующий день, как только утро началось, пришли жены офицеров, требуя выпустить их из крепости.

— Если бы это было в моих силах, — молвил полковник, лукавя, — я бы это давно сделал. Что же я отправлю парламентера-барабанщика к царю Петру, и пусть он решает вашу судьбу.

Бой барабана заставил оторваться русского монарха от карты. Он недовольно посмотрел на Александра Даниловича.

— А мне то откуда знать, — изрек фаворит, и тут же выскользнул из шатра. Вернулся почти через минуту.

— Парламентер государь, — проговорил Меншиков, — немчура, по-нашему ни бельмеса. Вот, — Александр Данилович протянул пакет, — просил отдать государю.

— А ты с чего взял, что мне? — поинтересовался государь.

— Так уж Питер я смогу различить, — сказал и подмигнул царю.

Монарх рассмеялся. Развернул бумагу. Комендант писал по-русски, делал это он сам или воспользовался услугами толмача, Петра не интересовало. Он пробежался по тексту и вздохнул:

— Предлагали — отказался. Сейчас сам просит.

— Что просит? — переспросил Меншиков.

— Женщин просит вывести из крепости. Вот слушай, — и государь зачитал, — умоляем о позволении зело жалостлив, дабы могли из крепости выпущены быть ради великого беспокойства от огня и дыму.

— Отпустим?

— Отчего нет, — сказал царь, — что я зверь какой, вот только с условием. Так что бери бумагу Алексашка и пиши!

— Как писать?

— Ну, не по-шведски конечно, по нашему пиши. Пусть их толмач переводит.

— Так я это того, Мин Херц безграмотен, — промямлил фаворит.

— Ну, и дурак, — выругался государь, — вот уж, сколько лет с учеными мужами якшаешься, а сей науки не изучил.

— Прости государь, завтра же займусь…

— Завтра не надо. Вот возьмем крепость, вот тогда и займешься. И чтобы ты у меня грамотный был, а то перед иноземцами не удобно. А теперь зови дьяка. Меншиков вышел из шатра, Вернулся быстро и не один.

— Вот привел, — проговорил он.

Царь признал Иоганна Рейнгольда Паткуля, тот когда-то был одним из офицеров Карла XII, но во время осады Нарвы, был взят в плен, а с весны этого года поступил на службу Петра Алексеевича. Лифляндец, в отличие от Меншикова был грамотен, и владел несколькими языками. Иоганн поклонился, и поинтересовался, что от него желает государь?

— Письмо нужно коменданту Шлиппенбаху написать.

— Это можно государь, — согласился тот, подошел к столу, где лежала карта. Положил на нее лист и достал перо:

— Диктуй государь.

Петр диктовал, что не против того, чтобы женщины покинули крепость, но при одном условии. А то звучало так: «Если изволят выехать, изволили б и любезных супружников своих вывести купно».

О том, что полковник Шлиппенбах остался недоволен «сим комплементом», писать как-то не хочется. Стихшая на время канонада вновь возобновилась.

Почти все дни, что длилась осада, Андрей почти не вылезал из Ладожской крепости. Не то чтобы ему не хотелось, просто не удавалось. То одно, то другое. Да еще царевич Алексей, узнал, что Золотарев не крещен начал требовать, чтобы тот стал православным. А как тут поступить, если ты до сих пор в бога не веришь. Родился атеистом и умрешь им. Тут и офицер, прибывший с Белозерским полком, стал наседать.

— Как это так ваше благородие, — говорил он, — вот уже второй год, как в Московском государстве, а веры не приняли!

То, что Андрей Золотарев эстонец и носил когда-то гордое имя Андрес Ларсон, со временем от царевича тот скрывать перестал, ну, вот мальчишка и проговорился. А пока человек в другой вере, пусть он даже этого и не признает, среди русских солдат ему доверия нет. Некоторые белозерцы, косятся да чураются боцманмата, свежа еще в памяти Нарвская конфузия.

Вот и пришлось, утром пятого октября с царевичем да офицером топать в местную церковь. Там уже почти весь воздушный полк собрался, ну, кроме тех, кто на боевых постах были, плюс солдаты Ладожского гарнизона. Девки городские, да жены офицеров. Воевода крепости даже музыкантов притащил.

Из храма вышел поп, благословил присутствующих, да затребовал, чтобы сей храбрый офицер, так он назвал Золотарева, проследовал за ним в собор. И удивляться тут, честно сказать, было нечему, ибо за последние дни сыскал в цитадели славу добрую, и многим, в том числе и воеводе местному пришелся по сердцу.